поднять свой взор на солнце.
Финикийцы, знавшие толк в накоплении денег, никогда не позволяли себе такого расточительства. Оно и поражало, и восхищало.
Впереди ехал отряд вооружённых всадников на вороных конях. За ними, сверкая позолотой и каменьями, следовала колесница, запряжённая двойкой серых в яблоках скакунов. В ней, под златотканым балдахином, сидела молодая женщина с прекрасными чёрными глазами, миндалевидными и большими, облачённая в скромное дорожное платье из тончайшего египетского льна. Изящная и грациозная, как львица. На её пышных чёрных волосах сияла золотая диадема в виде кобры, готовой к броску. Гранатовые глаза золотой змеи горели кровавой злобой.
Возница изо всех сил натягивал вожжи — и едва сдерживал разгорячённых коней, которые до этого летели галопом. Сейчас, пританцовывая, фыркая, они шли рысью, нетерпеливо изгибая шеи, грызя удила и встряхивая пышными гривами.
По бокам колесницы, слева и справа, красавицу охраняли отряды всадников на гнедых конях.
Сразу за колесницей, вокруг повозки, влекомой чалыми лошадями и гружённой едой и вином, на буланых и рыжих жеребцах следовали слуги, готовые по легчайшему знаку своей госпожи удовлетворить любую её прихоть.
Замыкал эту процессию отряд воинов на белых конях.
Очевидно, эта дама была знатной особой, если её окружало столько солдат и невольников.
Кавалькада проскакала по безлюдной улице к центру, провожаемая восхищёнными и завистливыми взглядами детей, которые тут же начали играть в послов. Взрослые же глядели вслед с любопытством и недоумением, гадая, что за знатная египтянка посетила Тир — и возымеет ли её визит какие-то последствия.
А вскоре по городу пронеслись слухи, что прибыла сама египетская царица Нефертити для тайных и важных переговоров.
Царь Финикии Бел, полноватый мужчина с густой курчавой бородой и тёмными волосами с проседью, только приступал к завтраку в трапезной — просторной зале, отделанной белым и голубым мрамором, где к запаху вина и искусно приготовленной рыбы примешивался запах благовоний — мирры и росного ладана. Одетый в просторное белое одеяние, Бел с удовольствием готовился отдать должное изысканным яствам, когда ему сообщили, что к нему приехала сама владычица Египта.
Царь не смог сдержать удивления, но, не успел он прийти в себя от такого известия и дать хоть какие-то распоряжения, как в зал, раскрасневшаяся от быстрой езды, в слегка запылённом платье, вошла сама Нефертити.
— Привет тебе, о царь! — с порога возгласила она. — Да ниспошлют тебе боги удачи и счастья в делах, а также мира и процветания твоей стране.
Бел от изумления несколько раз моргнул. Он был так поражён, что даже не придал значения тому, что вошедшая не поклонилась.
— И тебе того же желаю, прекрасная, — пробормотал он. — Ты служанка царицы?
— Нет! — рассмеялась Нефертити. — Я и есть царица. И тебе простительно не узнать меня, о царь, ведь ты видел меня совсем маленькой девочкой, когда гостил у моего отца. Прости мой дорожный наряд, а также то, что я не предупредила тебя о своём прибытии, не послав гонца. Я так спешила, что не могла тратить время на подобные мелочи.
— Но… — Бел озадаченно нахмурился. — Ты говоришь, что ты Нефертити… Тогда где же твой урей?..
— Когда мы въезжали в людную часть Тира, я сняла диадему, — небрежно отмахнулась женщина. — Поскольку не хотела, чтобы люди знали о моём прибытии в Финикию. Боюсь, правда, я догадалась снять её слишком поздно, — сокрушённо вздохнула она, отцепляя от своего пояса золотую кобру, скрытую складками платья, и надевая на голову.
Бел тут же поднялся и шагнул навстречу Нефертити.
— Прости меня, о царица. Я рад, что ты приехала. Я действительно помню тебя совсем малышкой, а теперь боги дали мне счастье увидеть, какой ты выросла… Сейчас тебе отведут комнату, где ты сможешь привести себя в порядок, отдохнуть и поесть с дороги, и мы поговорим. Твою свиту устроят наилучшим образом, лошадей накормят и напоят. Не беспокойся ни о чём, царственная красавица.
— Благодарю тебя, о царь, — скрестив руки на груди и поклонившись, промолвила владычица Египта. — Я удалюсь пока, но в скором времени хотела бы поговорить. Право, я не из простой прихоти так спешила к тебе.
— Догадываюсь, — кивнул Бел. — Через час, если угодно царице, в этой комнате я буду ждать её.
Через час в комнату, блистая всей своей красотой, вошла Нефертити. Её дивные волосы были распущены по плечам, глаза под пушистыми ресницами горели умом и лукавством, на гордо вскинутой голове сиял урей. Стройную фигуру царицы подчёркивало плиссированное египетское платье из тончайшей золотисто-жёлтой ткани с широкими воздушными рукавами до самых запястий. Талию охватывал златотканый пояс с гранатами, гармонирующий с гранатовоглазым уреем и тяжёлыми серьгами из Скифии, касающихся плеч царицы — в их искусно кованых золотых подвесках тоже горели эти алые камни. Тонкий шлейф, чуть зримее воздуха, окутывал молодую женщину — словно туманная дымка, что стелется по вечерам над берегами Нила.
От Нефертити лился трепетный и тонкий, едва уловимый, аромат золотистого лотоса.
Женщина склонилась перед царём Финикии.
Бел, восхищённо глядя на неё, ответил на поклон египетской царицы.
— Сядь, солнцеподобная Нефертити, — жестом пригласил он её присесть на обитую мягким синим шёлком длинную софу возле колоннады, отделявшей залу от выходящего на море балкона. Сам правитель присел на другую софу, напротив.
Отсюда они могли наслаждаться видом бескрайней лазурной бесконечности, залитой солнцем, а ветер, прилетающий оттуда, дарил прохладу и свежесть.
Между правителями двух стран стоял мраморный столик на изогнутых ножках в виде львов, уставленный вазами, полными янтарного сочного винограда, и блюдами с разрезанными гранатами. Бел жестом предложил Нефертити угощаться и не удержался от комплимента:
— Теперь я вижу, что не зря все люди, видевшие тебя, восхищаются твоей красотой. Ты не напрасно носишь имя дочери Солнца.
— О, я не первая красавица мира, — с почти философской улыбкой покачала головой Неферт, даже не взглянув на фрукты. — Ты, верно, слышал о Леде?
— Слышал, — кивнул Бел. — Но не представляю себе женщины, которая могла бы быть прекраснее тебя, волоокая.
— О царь… — смущённо потупилась польщённая Нефертити. — Но хватит об этом! Мы, царицы, расцветаем только для неблагодарных мужей, а остальное время посвящаем политике, — сокрушённо вздохнула она.
— О, я сочувствую. Ты