её с силой сжали край колыбели. — Не волнуйся. Её я уберу с твоей дороги. В этом деле твои заботы я возьму на себя! Сама ты ещё не можешь, и я постараюсь расчистить тебе путь!
Малышка по-прежнему смотрела на мать, продолжая гулить, не ведая, какая страшная судьба уготована ей: стать шпионкой и наушницей — и какая трагедия может случиться из-за неё с ни в чём не повинной девушкой…
Нефертити резко обернулась, и взгляд её упал на рабыню.
— Ты её кормила сегодня? — холодно осведомилась она.
— Д-да, солнцеподобная, — с поклоном пролепетала девушка.
— Сколько раз?
— К этому времени… три раза, как положено.
— Ладно, — Нефертити прищурилась, смерив служанку нехорошим взглядом — словно искала, к чему бы придраться. Воистину, давно не вдыхала она чудодейственного дыма курильниц! — А гуляла ты с ней?
Оливковая кожа эфиопки стала серой.
— Утром… а днём… ещё нет, с-солнцеподобная… — прошептала невольница.
Брови царицы нахмурились.
— Как ты смеешь?.. — с жестокой довольной улыбкой, негромко, осведомилась владычица Та-Кем. Она словно обрадовалась, что нашла повод сорвать на ком-то копившееся раздражение, ещё усилившееся после доклада Ани. — Ты хочешь наследницу Египта уморить в духоте?.. — Нефертити неприятно рассмеялась. — Ах ты, животное… Дочь варвара, чёрная свинья. — Глаза её сверкнули. — Немедленно бери царевну и неси в сад! Ну? Что ты стоишь?! — крикнула она.
Движение Нефертити было неуловимо-быстрым. Мгновение — и в руке её очутилась плеть с серебряной рукоятью — до этой минуты висевшая на поясе, скрытая складками платья. Короткий взмах — и свинцовый наконечник разорвал кормилице щёку.
Хлынула кровь, смешиваясь со слезами несчастной.
Бедная девушка даже не посмела уклониться от удара или хотя бы просто закричать, боясь сильнее разгневать Нефертити.
— Ну! Что воешь?! — прикрикнула солнцеподобная. И с издёвкой добавила: — Можно подумать, ей больно. Будто эти животные вообще способны чувствовать боль! Бери царевну, дура!
Рабыня, всхлипывая, подхватила Бекарт на руки и поспешила в сад, прижимая ребёнка к груди. Малышка озадаченно смотрела на струящуюся по лицу няни кровь — и вдруг потянулась к этому алому ручейку обеими ручками, размазав по вспухшей щеке — словно пыталась стереть.
Нефертити проводила кормилицу раздражённым взглядом и, оставшись одна, лишь покачала головой.
«Да, эти животные только и способны, что пытаться притворством тронуть наше сердце! — мысленно хмыкнула она. — О великий Амон, я не смею сомневаться в твоей мудрости, но на что ты создал их?.. Впрочем… — молодая женщина пожала плечами. — Они ведь нам служат…»
Нефертити тряхнула головой, отгоняя праздные мысли.
— Что ж, ладно! Займёмся делами.
Она вышла из детской и вновь погрузилась в лабиринт тёмных запутанных коридоров, напоённых запахом божественного благовония куфи — смесью освежающего, горьковатого аромата мирры, сладкого и терпкого — шафрана, хельбы, что благоухала сеном и ванилью — и сырой, плодородной землёй, — и масла дрока, что наполняло воздух плотными нотами мёда и луговых трав с едва уловимой примесью сосновой смолы. Запах куфи, ведя по лабиринтам дворца, вёл и в лабиринты ассоциаций — в нём звучали, перетекая одна в другую, воистину божественные мелодии шестнадцати благовоний, и каждое рассказывало свою историю, что вместе сливались в благодарственный хорал богам-создателям этого мира во всём его многообразии и гармонии.
Путь царицы лежал на половину фараона.
Вскоре пустынные тёмные переходы сменились роскошными многолюдными коридорами, где полы устилал цветной мрамор, стены и колонны покрывали изысканные фрески на самые разнообразные сюжеты, а потоки солнца щедрым сиянием лились из многочисленных световых колодцев в высоком потолке.
Придворные дамы в белых, как ночной лотос, плиссированных каласирисах, вельможи в многослойных схенти и тонких нарамниках с тяжёлыми золотыми ожерельями — все расступались, поклонами приветствуя царицу.
И провожали её опасливыми взглядами.
Уверенно поднявшись по ступеням, покрытым голубым персидским ковром, царица остановилась перед высокими роскошными дверями, украшенными золотом и голубой эмалью.
— Фараон у себя? — быстро и требовательно спросила она у главного советника — полноватого мужчины, склонившегося перед ней в почтительном поклоне. Свет дробился и дрожал в многочисленных гранатах и аметистах, украшавших ворот его тонкой рубахи.
— Да, солнцеподобная, — ответил сановник, не поднимая головы. — Он отдыхает и просил его не тревожить.
По губам Нефертити скользнула усмешка — и она, приподняв бровь, смерила вельможу насмешливым взглядом.
— Хм, вот как? Надеюсь, это ко мне не относится?..
— Я…
— Отойди.
Нефертити толкнула дверь покоев фараона.
И стремительно вошла в комнату, затянутую голубыми шёлковыми драпри.
Здесь царил горьковатый, свежий запах мирры и моря — запах янтарной смолы. Ковёр на полу ласкал ноги, утопавшие в синем ворсе по щиколотку, свет лился из высокого колодца в потолке голубого мрамора, а стены украшали картуши и тонкая роспись.
Фараон, закинув руки за голову, возлежал на белоснежном, отделанном золотом диване — высокий стройный юноша в изящных схенти золотистого шёлка, подчёркивающих его стройный стан, и в просторной белой рубахе. На плечах поблёскивало тяжелое золотое ожерелье, отделанное лазуритом, а голову покрывала сине-золотая полосатая ткань клафта, оттенявшая смуглый цвет кожи Аменхотепа IV. Лицо с тонкими и благородными чертами словно освещали глаза — огромные и чёрные, как глаза самой Нефертити, с миндалевидным разрезом.
Как у всех в их семье.
Красно-белая корона обоих Египтов, украшенная золотым уреем, стояла тут же, на столике, снятая своим владельцем.
Он только закончил свой утренний приём и собирался отдохнуть.
Юноша повернул голову на стук двери, и его нахмурившиеся было брови разошлись, а лицо осветила радостная улыбка.
К нему пришла она.
Его любимая.
Головка приподнята, улыбка в уголках губ, тонкие ноздри трепещут… от чего?
От нетерпения? от предвкушения?..
И голова начинает кружиться при мысли, что кроется за этой улыбкой Неферт, чего ожидает единственная, что предвкушает…
Как он любил её!
Аменхотеп никогда не воспринимал эту женщину как сестру. Никогда. Да и могло ли быть иначе? Они воспитывались отдельно друг от друга, даже не в разных покоях, а в разных дворцах! Воистину, кто мог заставить наследника фараона жениться на ком бы то ни было?..