незаживающую рану, поставив их перед неразрешимой загадкой мироздания: бесприданница Елена даже не была красавицей. Любовь зла.
Так Котя Березов, самой судьбой назначенный в провинциальный гарнизон, стал кавалергардом в столице. В отличие от записного петербуржца Шухова, Котя блистал румянцем во всю щеку. Про таких мужики и бабы говорят: ай да молодец, кровь с молоком. Столичные барышни находили его простоватым. Но ошибались все. Котя Березов не попал в действующую армию, потому что врач подозревал начало чахоточного процесса. И не был прост. Он не привык к подаркам судьбы, всегда подозревал худшее, поэтому тотчас стал серьезным:
— Что у тебя случилось?
Мурин невольно покосился на Шухова. И тот тотчас отошел к столу, взял мелок, взял кий и начал его натирать. Там, где он прошел, на загаженном паркете отпечатались кровавые пятна. Они наводили на какую-то мысль… Мурин с трудом оторвал от них взгляд.
— Да вот не у меня. И что случилось — не знаю.
— Как так?
Мурин потер лоб.
— Может, ты мне и скажешь, что.
— Я?
— И товарищ твой. Дело об корнете Прошине.
— Шуха, — позвал без лишних вопросов Березов. — Поди-ка сюда.
Шухов так же без вопросов отложил кий. Ступня его уже не кровоточила. Мурин смотрел на быстро подсыхавшие пятна на полу. Его что-то в этом зрелище тревожило, но понять бы — что? Он опять заставил себя отвести взгляд и посмотрел в глаза кавалергардам.
— А тебе-то какое до всего этого дело? — уточнил Котя Березов.
Большие голубые глаза придавали ему обманчивый вид дурака.
Но Мурин видел в них проницательность человека, сызмалу знакомого с бедностью.
— Сам не знаю. Что-то меня беспокоит.
— Не почечуй ли? — тут же отозвался Шухов.
Мурин только отмахнулся, он не был расположен шутить. Особенно в армейском стиле.
— Расскажите, как все было той ночью.
Березов сложил руки на груди:
— Изволь. Только рассказ коротким выйдет. Мы с Шухой дежурили. Вызвали к Рахманову. Мол, один из наших убил.
— Когда это было? В котором часу?
— Да уж к утру. Хотя как в Питере: все темень.
— То есть свечи в буфетной были зажжены, когда вы вошли?
— Ты никак сам об этом немало знаешь.
— Так зажжены были или нет?
Березов призадумался.
— Разумеется, — встрял Шухов. — Мы ж не совы, чтобы в темноте видеть.
— Да, свечи горели.
— Что ж вы увидели?
Оба не выразили удовольствия от вопроса.
— Что увидели, что увидели. Ясно что. Он к ней значит, подкатил. Она его, значит, отшила. Ну и он, значит, — хоп…
— Сразу так и ясно? — возмутился Мурин.
— Не понял, — обиделся Шухов.
— Ведь вы этого не видели! Вас при этом не было! Как же вы можете обвинять человека…
— Да, можем, — подтвердил Березов, хлопнул Мурина по плечу. — Прости, друг. Не знаю, какой у тебя самого интерес в этом деле. А только оно ясное.
— Мне вот не ясное.
— Так ведь не ты, а мы с Прошиным служили, — ядовито бросил Шухов.
Мурин перевел взгляд на Березова. Тот кивнул:
— Он ведь не первый раз так… гм. Было дело. В доме у Клары Ивановны. Ну, куда все наши ходят. Так вот, Прошин там на девку накинулся с кулаками. Визг сразу, ералаш. Все сбежались. Растащили, конечно.
— С Кларой еле замяли. Двести рублей дать пришлось, — вставил Шухов.
Березов кивнул:
— Тогда он тоже пьяный в дупель был. Ну, ты понимаешь.
На лице Мурина проступило смятение. Березов посочувствовал:
— Прости, друг. А в этот вот раз не успели прибежать и растащить. Что ж не ясного. Все ясно.
Мурин был огорошен.
— Я не знал. Про случай у Клары Ивановны.
— Разумеется. Кто ж о таких, гм, подвигах кричит. Так что когда мы вошли и я увидел, что это Прошин, то я сразу такой: блядь, опять.
— Я тоже подумал: блядь, опять. Если вам интересно мое мнение, господин ротмистр.
Мурин прижал ладонь ко лбу: ну дела. Он был зол на Прошина за то, что тот не рассказал ему об этом случае, и все же…
— Хорошо. Я понял, что вы подумали, когда вошли. А что именно вы увидели, когда вошли? Что сразу бросилось в глаза?
— Кровь на стенах. Она лежит. И у нее платье разорвано.
— Подсвечник, — Шухов изобразил, что его тошнит. — А на нем длинные волоса прилипли. Обедать в ресторации теперь не могу. Так эти волоса и мерещатся.
Мурин пропустил его болтовню мимо ушей.
— А где она лежала? И где он? Как лежали? В каких позах?
— Тут. Там. Так. Ну как тебе это объяснить?
— Как можно лучше! — крикнул Мурин. И с жаром пояснил: — Жизнь чужая от этого зависит.
Его серьезность погасила желание спорить.
Березов поскреб пятерней в своих белокурых волосах. Сел на грязный пол, вытянул ноги, лег.
— Я он, — сообщил и закрыл глаза.
— Черт тебя подери! Первым хапнул себе получше. А мне, как всегда, самая сомнительная роль! Все по доброте сердца страдаю.
Шухов паясничал. Но тем не менее лег поодаль. Лицом вниз. Носки его босых (и порядком грязных) ступней повернулись друг к другу. Одна рука была согнута под грудью. Другая откинута в сторону.
Мурин, осторожно ступая, точно и правда мог наступить в невидимую кровь на полу, обошел кругом. Встал между лежащими.
— Ну как? — поинтересовался Шухов. — Налюбовался? Можно встать? Эй! Господин балетмейстер?
Но Мурин уже вышел вон.
Он катил по Невскому, когда с ним поравнялся другой экипаж, почти притерся дверцей. От близости другой лошади, бежавшей ноздря в ноздрю, по телу Палаша пробежала искра, в каждом рысаке горит дух состязания. И в лихаче тоже: Андриан весь подобрался, намеренный не спустить тому, кто посмел бросить ему вызов. Мурин, погруженный в свои размышления, неохотно выпростал из воротника нос, чтобы ответить непрошеному сопернику строгим взглядом (а то и бранным словцом). Но сердце его заколотилось, как полоумное, прежде чем дама в коляске приподняла обеими руками вуаль серой шляпки и оборотила на него свои черные глаза. Это была Нина! Взгляд ее прожег Мурина. Поднял в душе столько всего разного, что требовалось заглянуть в эти глаза опять, надолго, держа Нину за плечи. Но самым красноречивым в этом взгляде был призыв следовать за нею. Сейчас, всегда, хоть на край света. Мурин выпростал из-под шинели руку, легонько стукнул Андриана по спине:
— Придержи-ка.
Спина выразила изумление (и разочарование), Андриан, очевидно, подал знак Палашу, Мурин не почувствовал ничего, только Нинина коляска вдруг унеслась вперед, как в кошмаре. Точно и не было.
— Зря, — подал голос Андриан. — Легко б догнали.
— А я гордый.
Осенью в Питере