решено, — отвечала тихо Наташа и склонила голову. Ей было, видимо, тяжело продолжать разговор.
Катя приготовилась, кажется, на длинное объяснение на тему: кто лучше составит счастье Алёши и кому из них придется уступить? Но после ответа Наташи тотчас же поняла, что всё уже давно решено и говорить больше не об чем. Полураскрыв свои хорошенькие губки, она с недоумением и с печалью смотрела на Наташу, всё ещё держа её руку в своей. <…>
— Что с ним делать теперь! И как он мог оставить вас для меня, не понимаю! — воскликнула Катя. — Вот как теперь увидала вас и не понимаю! — Наташа не отвечала и смотрела в землю. Катя помолчала немного и вдруг, поднявшись со стула, тихо обняла её. Обе, обняв одна другую, заплакали. Катя села на ручку кресел Наташи, не выпуская её из своих объятий, и начала целовать её руки.
— Если б вы знали, как я вас люблю! — проговорила она плача. — Будем сестрами, будем всегда писать друг другу… а я вас буду вечно любить… я вас буду так любить, так любить…»
Тут вспоминается невольно суждение язвительного не по годам Н. А. Добролюбова (шарж на которого можно усмотреть в герое романа Безмыгине) из статьи-рецензии «Забитые люди» (1861) на роман Достоевского: «Что за куричьи чувства!..»
В итоге, Наташа Ихменева остаётся одна, а младший Валковский и Катя, поженившись, обеспечат Валковскому-старшему вожделенное богатство…
Филипп
«Преступление и наказание»
Лакей-самоубийца из дворовых людей Свидригайлова. Впервые речь об этом персонаже заходит в 4-й части романа в диалоге Авдотьи Романовны Раскольниковой с Лужиным, который, напомнив о самоубийстве свидригайловского лакея, уверяет, что «принудила или, лучше сказать, склонила его к насильственной смерти беспрерывная система гонений и взысканий господина Свидригайлова». Авдотья же Романовна пытается опровергнуть своего жениха (каковым был ещё на ту пору господин Лужин): «— Я не знаю этого, — сухо ответила Дуня, — я слышала только какую-то очень странную историю, что этот Филипп был какой-то ипохондрик, какой-то домашний философ, люди говорили “зачитался”, и что удавился он более от насмешек, а не от побой господина Свидригайлова. А он при мне хорошо обходился с людьми, и люди его даже любили, хотя и действительно тоже винили его в смерти Филиппа…» Люди «винили», видимо, не напрасно: сам Свидригайлов признается в разговоре с Родионом Раскольниковым (когда рассказывал тому, как является ему покойная супруга Марфа Петровна, тоже «загубленная» им, в виде привидения), что вскоре после самоубийства лакей явился к нему по зову: «Филька, трубку!», — словно хотел отомстить, ибо, по словам Свидригайлова, они перед смертью Филиппа с ним «крепко поссорились». В конце романа упоминается знаменательный штрих: «Свидригайлов и недели не жил в Петербурге, а уж всё около него было на какой-то патриархальной ноге. Трактирный лакей, Филипп, тоже был уже “знакомый” и подобострастничал…» Вероятно, имя лакея сыграло не последнюю роль в том, что холёный барин Свидригайлов стал завсегдатаем в этом захудалом грязном трактире.
Филипп Алексеевич
«Ёлка и свадьба»
Хозяин дома, отец многочисленного семейства (сплошь сыновья — «пятеро сытеньких мальчиков»), который пригласил Неизвестнго (повествователя) на детский рождественский бал. Последний характеризует его так: «Лицо приглашавшее было одно известное деловое лицо, со связями, с знакомством, с интригами, так что можно было подумать, что детский бал этот был предлогом для родителей сойтись в кучу и потолковать об иных интересных материях невинным, случайным, нечаянным образом…» Воспользовавшись «случайностью момента», Филипп Алексеевич напоминает высокому гостю Юлиану Мастаковичу, что тот обещал устроить мальчика, сына их гувернантки, в какое-то учебное заведение, однако терпит фиаско — сластолюбивый Юлиан Мастакович уже рассержен на мальчика, который помешал ему строить куры-амуры одиннадцатилетней дочери богатого откупщика, бывшей среди гостей. Филипп Алексеевич настаивать не посмел.
Флибустьеров Василий Иванович
«Бесы»
Полицейский пристав первой части. «Этот пристав — восторженно административная личность, Василий Иванович Флибустьеров, был ещё недавним гостем в нашем городе, но уже отличился и прогремел своею непомерною ревностью, своим каким-то наскоком во всех приёмах по исполнительной части и прирождённым нетрезвым состоянием…» Хронически нетрезвый пристав своей нелепой фамилией невольно ввёл губернатора фон Лембке в заблуждение, когда отрапортовал ему, что «шпигулинские бунтуют», и дал заглавие завершающей главе 9-й второй части романа — «Флибустьеры. Роковое утро». Андрей Антонович не расслышал и понял так, что в городе завелись настоящие «флибустьеры» (разбойники) и принял незамедлительно самые строгие меры — вплоть до розог…
Х Ч Ш Э Ю Я
Хохлакова Елизавета (Лиза, Lise)
«Братья Карамазовы»
Дочь Катерины Осиповны Хохлаковой. «Четырнадцатилетняя дочь её страдала параличом ног. Бедная девочка не могла ходить уже с полгода, и её возили в длинном покойном кресле на колесах. Это было прелестное личико, немного худенькое от болезни, но весёлое. Что-то шаловливое светилось в её тёмных больших глазах с длинными ресницами. Мать ещё с весны собиралась её везти за границу, но летом опоздали за устройством по имению. Они уже с неделю как жили в нашем городе, больше по делам, чем для богомолья, но уже раз, три дня тому назад, посещали старца…» Для Лизы этот нежданный приезд в Скотопригоньевск стал судьбоносным. Здесь зарождается в её сердце поначалу болезненное, экзальтированное, но обещающее большую любовь впереди чувство к Алёше Карамазову, которого она знала до этого в Москве, ещё в самом раннем детстве. Лиза пишет ему письмо в стиле Татьяны Лариной, пытается вызвать в нём ревность, даже пугает самоубийством…
В продолжении романа (не написанном втором томе), по свидетельству А. Г. Достоевской (зафиксированном немецкой исследовательницей Н. Гофман в 1889 г.), Алёша Карамазов должен был жениться на Лизе Хохлаковой, а затем оставить её ради грешницы Грушеньки Светловой.
Хохлакова Катерина Осиповна
«Братья Карамазовы»
Помещица, вдова; мать Лизы Хохлаковой. Повествователь сообщает: «Хотя г-жа Хохлакова проживала большею частию в другой губернии, где имела поместье, или в Москве, где имела собственный дом, но и в нашем городке у неё был свой дом, доставшийся от отцов и дедов. Да и поместье её, которое имела она в нашем уезде, было самое большое изо всех трёх её поместий, а между тем приезжала она доселе в нашу губернию весьма редко…» Приехала же она с больной 14-летней своей дочерью на этот раз специально к старцу Зосиме, с надеждой, что он поможет Лизе. Неудивительно, что появляются они на первых же страницах романа в главе «Верующие бабы»: «Вышли на галерейку и помещицы Хохлаковы, тоже ожидавшие