огней. Диндар взорвется, если мы провалим его бесценный первый рейс. Убедись, что ширма закрывает его кресло со всех сторон, потом усади его и чем-нибудь накрой. Немного убавь отопление. – Он улыбается, а я сглатываю горечь, подступившую к горлу от его слов. До Сиднея нам осталось лететь более десяти часов.
Правила поведения в случае смерти пассажира – один из тех разделов руководства по обучению экипажа, который бегло пролистываешь в надежде, что шансы воспользоваться приводимой там информацией невелики. Но самолеты – это города, летящие по воздуху, а в городах люди живут и умирают. Пассажир, занимающий кресло 1J, не будет официально объявлен умершим, пока мы не приземлимся, и до того момента наша обязанность по отношению к нему та же, что и касательно других пассажиров. Проявлять заботу.
По-моему, Роджер Кирквуд весит больше, чем вообще может весить человек. Мы с Кармелой берем его за ноги, а Эрик с Хассаном подхватывают за плечи. Мы тащим его к креслу и кое-как усаживаем. Кармела старается не плакать.
– Я его накрою, – говорю я. – А вы идите и проверьте пассажиров, убедитесь, что у всех все нормально. Кое-кому, похоже, нужно выпить крепкого чаю с сахаром или даже коньяку. Мне-то уж точно.
В проходе на полу лежит бокал, упавший, когда покойнику стало плохо. На ковре алеет кроваво-красное пятно. Я поднимаю бокал. На дне осталось немного жидкости, однако есть и нечто еще – зернистый осадок вроде того, когда в чае размякает печенье. Я нюхаю, но чувствую лишь запах портвейна.
Вскоре после того, как я начала работать в «Уорлд эйрлайнс», какая-то женщина задремала во время короткого рейса на Барселону и не проснулась. Самолет был забит под завязку, и ее некуда было переместить. Она осталась в своем кресле, привязанная ремнем и державшая руку дочери, пока мы не сели. Аварийные изменения курса – ситуация распространенная, если есть шанс спасти кому-то жизнь, но я слышала о телах, лежавших поперек трех кресел или даже на полу в кухне. Одна городская легенда, часто передававшаяся из уст в уста, когда я училась, повествует о невезучем экипаже, который поместил тело в туалет, а потом едва сумел его оттуда достать, потому что наступило трупное окоченение.
Я вздрагиваю, выпрямляя ноги мистера Кирквуда. Кто-то, возможно врач, закрыл ему глаза, пока я говорила с Беном и Льюисом, но рот у него открыт, язык свесился набок и выступает из-за посиневших губ. На пальце обручальное кольцо, припухшие ткани удерживают его на месте. Родственников не уведомят до тех пор, пока мы не сядем и его официально не объявят скончавшимся. Я гадаю, махала ли жена ему рукой на прощание в аэропорту, или же родня будет ждать его в Сиднее, чтобы поприветствовать на родной земле?
Одеялом он не пользовался, так что я достаю его из пластикового пакета и накрываю им ноги, одергиваю смявшийся пиджак, словно ему от этого станет удобнее. В левом кармане лежит бумажник, я достаю его, чтобы хранить в кухне до конца полета. Кражи на борту у нас явление редкое, и я не могу представить, что у кого-то хватило духу и наглости обчистить тело, но все-таки у нас бумажник будет в надежном месте. Это черный, дорогой, однако простой кусочек свернутой пополам кожи. Когда я раскрываю его, оттуда выпадает фотография, сделанная на домашнем принтере и дешевой бумаге.
Я протягиваю руку, чтобы не упасть, хотя самолет не болтает. Этого быть не может. Совпадение, только и всего, какое-то случайное сходство.
Однако это не совпадение. Я знаю это лицо так же хорошо, как свое собственное.
Это фотография Софии.
Глава четырнадцатая
Пассажир 1В
Меня зовут Мелани Поттс, и я лечу рейсом № 79, чтобы почтить память брата.
Бортпроводницы накрыли мертвое тело одеялом. Не знаю, чего я от них ожидала – что они с ним сделают и куда, я думала, его поместят, но все получилось не так. Все продолжили есть и пить, смотреть киношки, а мертвец находится в нескольких метрах от них. Сюрреализм сплошной.
Единственный другой труп, который я видела, – это тело брата. Мне не хотелось на него смотреть, но я собиралась с ним попрощаться, а потом радовалась, что ушла. Верно говорят, что мертвое тело становится каким-то пустым. Это просто вместилище для индивида, который там обитал. Если вы того же мнения, то не так странно и неприятно оставлять труп в бизнес-классе.
Моего брата убили полицейские. Может, это не заявляется в судебных протоколах, однако я вас уверяю, что именно так все и произошло. Их было шестеро – каждый больше моего младшего брата, – услышавших акцент, вынесших суждение и увидевших то, что им хотелось увидеть.
– Было необходимо применить меры сдерживания, – заявил на суде один из офицеров, – поскольку он проявлял признаки нарастающей агрессивности.
А вы бы не проявили агрессивность, если бы на вас уселось полдюжины легавых? Вы бы не отбивались, не пинались и не кусались, чтобы их сбросить? Именно это он и делал, мой младший братик, а они прижали его к земле так, что он вздохнуть не мог. Позиционная асфиксия – вот как они это называют.
А я называю это убийством.
Вокруг бесконечное пустословие по поводу разоблачений коррумпированных полицейских, а также имеющих склонность к насилию и страдающих психическими отклонениями. Постоянно кого-то из них подвергают публичному осуждению, а общество и блюстители закона дистанцируются от них, чтобы заявить: он сам во всем виноват, мы тут ни при чем. Но если копнуть чуть глубже, то обнаружатся сотни жалоб на полицейский произвол, тысячи жалоб на грубость, расизм, предвзятое отношение и пристрастность. Общество и правоохранители держат закон на своей стороне, поскольку они и есть закон, а в масонских ложах полно судей, магистратов и бюрократов от власти. Одного рукопожатия достаточно, чтобы навсегда избавиться от бедного парнишки из неблагополучного района, оказавшегося не в том месте и не в то время.
Итак, что мне оставалось? Сначала – плыть по течению. Потом – стремиться к самоубийству, и так надолго, что это сделалось для меня нормальным. Скажу честно, бывали дни, когда я не могла встать с кровати, а если и удавалось выпихнуть себя на улицу, то обнаруживалось, что я шагаю посередине автодорожного моста, гляжу на грузовики и думаю: «Просто сделай это. Покончи раз и навсегда».
Но я этого не совершила. Потому что тогда бы убили двоих, и зачем все это? Что я оставлю миру после себя? Я сделалась бы такой же незаметной и невидимой в своей смерти, каким мой брат был в жизни. И в суде. Я вынесла из всего случившегося лишь то, что нужно проживать каждый день так, чтобы он был важен и имел значение.