такие плохие? Старикан спит с…
– Старикан?
– …Нянькой-украинкой.
– Господи, Бекка, да не было у меня с Катей никакого романа!
Внезапно наступает молчание, нарушаемое лишь лаем Райдера и его друзей-собачек. По лицу Бекки заметно, что она мне не верит.
– Тогда с чего это она так быстро уехала? По словам Майны, Катя явно считала, что это вы во всем виноваты.
Она встает и наливает себе бокал вина, словно это ее дом, будто она уже взрослая, а не девчонка.
– Тебе еще рано…
– Плеснуть? – Бекка наполняет второй бокал, не дожидаясь моего ответа.
Есть нечто нелепое и неловкое в ее развязности и самоуверенности, будто она играет какую-то роль. Меня не отпускает мысль, что вся ее болтовня о моих попытках на нее «потянуть» тоже наигранность, Бекка к чему-то клонит. Может, Майна ее на это подбила? Или это какая-то «медовая ловушка»?
Кожа у меня становится холодной и липкой. Я беру у Бекки бокал и отхлебываю глоток, пытаясь избавиться от известкового привкуса анальгетиков и смыть остатки крови в глотке. Нос у меня слишком распух, чтобы им дышать.
– У меня никогда не было романа с Катей, – твердо заявляю я. Или так твердо, как могу с продолжающей кружиться головой. – У меня ни с кем романов не было. Однако уехала она по моей вине. – Бекка облокачивается на стол, наклонив голову. – Этот чел – или кто-то на него похожий – угрожал Кате. А София находилась рядом. – Внезапно я вспоминаю тот жуткий день, когда Катя с Софией ворвались в дом, и обе рыдали так, что едва могли говорить.
Папа! Папа!
Он говорит, что прибьет меня, угрожает, что прибьет Софию!
– София точно не помнит, что тот чел говорил Кате, – рассказываю я Бекке. – Но она увидела реакцию Кати и так перепугалась, что ее потом мучили кошмары.
Я смотрю в окно. Уже совсем темно, и мое отражение накладывается на смутные очертания сада. Снег идет еще сильнее, мимо окна проплывают мягкие белые хлопья.
– Что-то я не пойму – почему вы не обратились в полицию? Почему позволили Майне думать, будто у вас роман, когда вы не сделали ничего плохого?
– Плохое я все-таки сделал. – Я смотрю в глубину сада. – Я должен денег. Много денег.
Сумма растет каждый день. Задолженность банку, кредитные карты – одна, о которой Майна знает, и пять, о которых не знает. Кредитные карты магазинов, платежи за машину и наличные, которые я занимаю на работе, потому что дела пошатнулись с тех пор, как Майна меня выгнала.
И самый большой долг. Десять тысяч от ростовщика, с кем я пересекся по службе, и причины – одна хуже другой. Я занял у него эти деньги, чтобы расплатиться с самыми неотложными долгами, под проценты, на которые мне было наплевать, потому что занял ненадолго, у меня был план, он должен был сработать…
Вот только остановиться я не смог.
– У меня игровая зависимость.
Прошло три года, и впервые я произнес эти слова, даже в первый раз об этом подумал. Твердил себе, что надо прекращать, я стану играть в лотерею и покупать по одному моментальному билету, а не на двадцать фунтов сразу. Я стоял у входа на собачьи бега, проведя там три дня подряд, и запоздало размышлял, заходить еще раз или нет. За все это время я не назвал происходившее со мной своим именем – зависимость. Но ведь так оно и есть. И я целиком в ее власти.
– Те десять тысяч, что я занял, теперь превратились в почти двадцать, – объясняю я Бекке, хотя, если бы она сейчас ушла, я не перестал бы изливать душу, выплескивая вранье и весь свой позор. – Они послали того чела, чтобы припугнуть меня угрозами Кате и Софии. Я умолял Катю ничего не рассказывать Майне. Через несколько недель кто-то явился в дом, когда Катя была там одна, и снова стал ей угрожать. На следующий день она уехала, вот тогда-то Майна и обвинила меня в том, что я с ней спал.
– Вам нужно было во всем признаться!
– Теперь-то я понимаю! А тогда мне казалось, будто я все разрулю. Мне надо было один раз выиграть по-крупному, чтобы расплатиться со всеми долгами, а потом бы я…
Я осекаюсь, слыша, как беспомощно и жалко звучат мои слова. Если ты попал в беду, слышится из гостиной, пролай, и я на помощь приду!
– И вы не можете рассказать обо всем в полиции, потому что заняли деньги у теневика?
– Не могу рассказать, потому что три года скрываю игровую зависимость. – Я тянусь к бутылке и доверху наполняю оба бокала. – Я увяз в незаявленной задолженности, а это дисциплинарный проступок. – Бекка ставит бокал на стол, не притронувшись к нему, а я залпом выпиваю половину. Смесь вина с букетом анальгетиков – не самый лучший коктейль, но мне безразлично. – Если это всплывет, я могу лишиться работы.
Бекка складывает руки на груди. Она пытается, безуспешно, скрыть свое ликование, а я теряюсь в догадках: то ли Бекка наслаждается моим падением, то ли просто фактом, что ей одной о нем известно.
– Вы действительно здорово вляпались?
– Ну, спасибо.
– И какие планы?
Я залпом допиваю вино. Поворачиваюсь, упираюсь ладонями в край раковины, словно собираясь сделать отжимание, и чувствую, как кровь гулко стучит в ранах на разбитом лице.
– Без малейшего понятия.
Глава шестнадцатая
Пассажир 40C
Меня зовут Элли Сайкс, и полет рейсом № 79 стал последним «да пошли вы!» моим родителям.
Я сдавала четырнадцать выпускных экзаменов. Все обязательные предметы плюс высшую математику, расширенное естествознание, латынь, китайский и общеобразовательные дисциплины. Мой маленький гений, называла меня мама, хотя за тот год я вымахала так, что видела ее макушку, когда обнимала ее.
– Ей прочат пятерки по всем предметам, – говорил папа гостям, а я закатывала глаза и ускользала из комнаты, подальше от вежливо-восхищенного перешептывания.
Желудок перехватывало узлом, и узел этот двигался вверх, как лифт. Большими глотками я пила апельсиновый сок, чтобы согнать его вниз. Иногда я все же слышала папу – пятерки по математике, высшей математике и физике, как я полагаю, – и лифт не обращал внимания на мои удары по кнопкам, продолжая подниматься. Было бы досадно бросить китайский, она, знаете ли, единственная из класса, кто его изучает, да и латынь, разумеется, всегда пригодится. Лифт как бы доезжал до глотки, и я наклонялась над раковиной, дергая ртом, словно рыба на крючке.
Нас было шесть человек в группе, которую в школе считали продвинутой и одаренной – четверо мальчишек и две девчонки. Мальчишки, естественно, держались особняком, из-за чего мне было трудно не обращать внимания на Салли, которая носила носки до колен и