Я говорил об этом с Тхути, и с Усерхетом, и с виночерпием Кенамуном, но отвечали они, что господин их мудр, и на каждый ливийский топор найдется меч наемника из Хару. Ну, им виднее… Только страна Хару далека, а пустыня с ливийцами близко.
Тянулся месяц тот, четвертый месяц лета, но я все еще был в Танисе, и нога моя не ступала на борт судна. Почему? Ведь корабли Несубанебджеда, груженные товарами, постоянно плавали в Тир и Сидон, в Арад и Библ. И говорили мне корабельщики, что вдоль берегов Та-Кем и страны Син проходит течение, которое затем поворачивает на север, к Библу, так что добираются туда за несколько дней. Обратно плыть дольше и тяжелее, но все‑таки можно достичь Таниса за половину месяца. Значит, за месори и тот я мог бы справиться с порученным делом! Что же мешало владыке отправить меня в Библ?
Поразмыслив об этом, я решил, что Несубанебджед меня испытывает, желая знать, годится ли Ун-Амун, посланец Херихора, для важного поручения. Несомненно, Тхути, и Усерхет, и виночерпий Кенамун, доносят господину о наших беседах и трапезах, говорят ему, что я умерен в еде и питье, не тискаю арфисток по углам, речи веду пристойные и почитаю богов как должно. Значит, мудрый Херихор не зря вручил мне статую Амона и ларец; я – человек надежный и достойный. И терпеливый, ибо терпение для малых сих – первая добродетель.
Наконец призвал меня владыка, и случилось это в конце последнего летнего месяца. Как и в прошлый раз, приняли меня в малом зале, но кроме правителя Таниса и его жены был здесь Усерхет, был Руа, старший над корабельщиками, и был незнакомый мне воин, не роме, а, судя по светлым волосам, некто из народов моря. Не имелось при нем оружия, и доспех он не надел, но я не сомневался, что вижу воина, такая у него была осанка. Под правой ключицей разглядел я шрам, какой оставляет стрела, и носил он не обычные сандалии, а сплетенные из толстых ремней, защищавшие ноги выше щиколотки.
Заметив, что я смотрю на воина, владыка Таниса усмехнулся:
– Вот твой спутник, Ун-Амун, не торговец, а человек меча и копья. Что толку посылать с тобой торговца? Слуги мои говорят, что ты умен и осторожен, так что сам столкуешься в Закар-Баалом. Воин будет полезнее, ибо защитит тебя в дороге. Тебя и богатство Амона.
– Но это чужеземный воин, повелитель, – пробормотал я, кланяясь и посматривая на светловолосого с большим сомнением.
– Это мой воин, – молвил Несубанебджед. – Неважно, откуда он родом, но служит он мне, и нет ему равных среди людей оружия. Имя ему Сефта, он воистину сын Сохмет[38], и он отправится с тобой. Я сказал!
Я снова склонился перед владыкой Таниса:
– Как пожелаешь, господин. Ты говоришь, я исполняю!
Не обращая больше на меня внимания, Несубанебджед взглянул на главу корабельщиков:
– Руа!
– Слушаю твой зов, повелитель!
– Есть ли опытный кормчий, чей корабль вскоре отплывает в Библ?
– Да, господин – Мангабат, твой слуга. Груз у него обычный: финики, масло из оливок, вино и зерно.
– Пошлешь с ним Ун-Амуна и Сефту. Скажешь Мангабату и людям его, что исполняют они волю бога, и посланец бога – с ними. – Несубанебджед повел рукой в мою сторону. – Пусть слушают посланца и будут покорны его желаниям. А у непокорных Сефта вырежет печень.
– Да будет так, господин, – молвил Руа. – Приказывай!
– Скажи, что нужно Ун-Амуну, когда он покинет корабль?
– Шатер, мой господин. Шатер, плащ из козьей шерсти, немного зерна и масла. – Подумав, Руа добавил: – Еще чаша и сосуд с вином.
– Дай ему это, Усерхет, – велел владыка дворцовому управителю. – Дай, чтобы никто не мог сказать, будто мы плохо встретили и плохо проводили посланца достойного Херихора.
– Слушаю, повелитель, – отозвался Усерхет.
Я, как надлежит в таких случаях, пал ниц, прославляя щедрость владыки Таниса. Когда же поднял голову, его уже не было, а надо мной стояла госпожа Танутамон. Пахла она, как цветок лотоса, а ее ножки были меньше моей ладони.
– Мудрый Херихор дал тебе серебро и золото, а мой супруг дает корабли, чтобы отправить дерево в Танис, – молвила Танутамон. – Великие много дают, ибо в этом их долг перед Амоном, но малые тоже почитают бога. Вот, возьми! – Она протянула мне мешочек. – Здесь семь дебенов серебра, собранного моими женщинами, и еще четыре от меня.
– Да будут милостивы к тебе Исида и Хатор, – произнес я, целуя ее сандалию. – Пусть пошлют они тебе здоровье и сохранят твою красоту.
Танутамон улыбнулась. Это была хорошая улыбка, не такая, как у ее супруга. Тот не улыбался, а усмехался, и в его усмешке было что угодно, кроме доброты и благочестия. Но что жаловаться! Он не дал мне серебра, зато пожаловал плащ, чашу и шатер. Надо надеяться, не дырявый.
Она удалилась, забрав с собой аромат лотоса.
– Собирайся, – сказал мне Руа. – Скоро я пошлю за тобой.
– Я приготовлю обещанное тебе, – добавил Усерхет.
Сановники вышли, а мы с Сефтой отправились за ними.
– Пойдем в харчевню, Сефта, – предложил я. – Кувшин вина нам не помешает.
– Не называй меня Сефтой, мое имя Феспий, – отозвался воин. – Надеюсь, ты это запомнишь, и мне не придется повторять.
– Запомню. Как насчет вина?
Он помотал головой:
– Я редко пью и сейчас не имею желания напиваться. В другой раз, Ун-Амун. Путь у нас будет долгий.
С этими словами он ускорил шаги, оставив меня в дворцовом саду в одиночестве. Я удивленно смотрел ему вслед. Не так уж часто общался я в Фивах с воинами, но твердо усвоил, что сыны Сохмет падки до хмельного и не упускают случая надраться. От того, я думаю, что воинское ремесло жестокое, кровавое, и тех, кто режет людей, словно овец, терзают мысли о суде Осириса и посмертных муках. Есть два способа утишить их: пить или молиться. Воины обычно выбирают первый.
Неправильный воин, подумал я о Феспии. Потом заглянул в мешочек, что дала мне госпожа Танутамон – в нем позванивали кольца, серьги и браслеты, а еще лежало ожерелье из серебряных пластин, должно быть, дар супруги повелителя. Разглядев все это, я отправился к Тхути. Писец знал о каждом человеке, близком господину, был ли тот знатный сановник, иноземец или слуга, что носит за Несубанебджедом опахало. По словам Тхути, Феспий появился в Танисе лет восемь назад, и его поставили над десятком ливийцев, особенно буйных и задиристых. Феспий для начала их избил. Один Амон знает, как ему это удалось, ведь ливийцы парни крепкие, из тех, что камень лбом расколют. Но Феспий колотил их и колотил, пока они не устрашились и не стали подползать к нему на коленях, посыпая голову песком. Так он возвысился над другими мелкими военачальниками, был удостоен чина знаменосца[39] и благоволения владыки. О прочем Тхути не ведал или не пожелал мне рассказать, но было ясно, что Феспий – человек доверенный. Он происходил из какого‑то северного племени, обитающего на окраине мира, из экуэша или кефти. Мы с Тхути согласились, что это дикий и странный народ, где всех мужчин обучали только драться, причем с самого юного возраста.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});