можно больше. Чтобы после всего судить и делать выводы. Но… Я на самом деле хотел бы его спрятать.
— Среди горожан?
— Так точно.
— Внешне он впишется, это, вероятно, уже факт… Ох, точно придется полстолицы поднимать, чтобы содействовать тебе. Без этого, получается, никак. Я уж было подумал, что можно как-то узким кругом обойтись…
— Да, придется подключать, несмотря на ваши слова. Я хочу добиться его перевода в столицу. Для некоторых процедур. Закончу в Омске — вернусь с ним.
— Думаешь, отдадут?
— Постараюсь упросить.
— Это-то одно. Вопрос еще в том, как скоординировать все возможные, последующие действия с министерством. И ФСБ. Их же включать еще одной стороной по этому делу. Только я пока даже не знаю, к кому конкретно-то обращаться с этим вопросом. Подумаю тут сам, а ты думай там.
— Дайте мне время, Егор Семёныч. У меня план. Опросить наш объект тут, получить самые последние и свежие на него данные, отправить на обработку в Москву и после положительного ответа ведомств закрыть под программой.
— Заранее уверен в положительной реакции?
— Никак нет, но ставлю на нее. Параллельно буду обдумывать вариант поведения при отказе.
— Ладно, Валер. Ты голова, я в тебе уверен. Если помощь нужна от меня, обращайся всегда. Действуй как знаешь. Только!..
— Только без Ярославля, я помню.
— Отлично. Доброй ночи, товарищ подполковник.
— До свидания, товарищ генерал.
ДЕНЬ 3
Сезонов был встречен пронзительным взглядом пяти пар глаз со смесью различных эмоций: холодная суровость Селиванова соседствовала с обманчивым безразличием техников, настороженность Владыкиной перекрывало недовольство Калдыша, которое он плохо замаскировал. «Ни стыда, ни совести у тебя, Валерий. Враз упал в глазах омских товарищей», — быстро подумал подполковник, тут же защищаясь своими же контрмыслями о добыче весьма полезных и ценных сведений о пришельце.
— Здравия желаю, — встретившись взглядом с каждым из присутствующих, кивнул Сезонов. Те поздоровались вразнобой.
— По старой схеме, товарищ подполковник. Только внутри с вами теперь будет один сотрудник, — произнес лейтенант, протягивая наушник.
Приняв его, Сезонов посмотрел в прозрачную стену. Ягосор уже сидел в комнате, вновь в наручниках и ремнях. За его спиной у стены стоял спецназовец, сложив ладони на автомате, висевшем поперек его груди.
Подполковник взглянул на наручные часы и сверил их с настенными в кабинете. Десять минут третьего.
Поехали.
— Ну что, досталось вам вчера? — был первый вопрос, который услышал галактионец, едва московский офицер оказался на пороге комнаты.
— На удивление нет. — Яго развел ладони. — Только… приставили. Прямо ко мне, — пришелец через плечо оглянулся на спецназовца. — Но честно заявляю, что не бедокурил. Вел себя аки послушный ученик.
— Вы делаете успехи.
Молчание. Сезонов внимательно смотрел на галактионца. Тот стучал пальцами одной руки по тыльной стороне ладони другой, не поднимая глаз.
— Я не всегда был таким. Каким меня вам могли описать и как вы сами составили впечатление. — Яго помотал головой. — Убийца. Мститель. Осквернитель… Судьба столько всего мне подкинула в последние месяцы, что я первое время долго не прекращал злословить. Страшная, жуткая, чудовищная тоска, до боли. Потом подумал, что надо смириться. Замкнуться. Всё как следует обдумать: кем я стану здесь, что меня ждет, что предстоит.
— Сколько попыток сбежать из-под стражи вы предприняли? Включая случаи в Новосибирске?
— Четыре.
— И что вам мешало — или кто? За исключением последнего, позавчера, во дворе управления.
— До сих пор наблюдаю за собой, что мой организм как-то странно и непонятно порой реагирует. Беспричинно. Меня может и шатать, и спать я могу целые сутки, или вообще долго не спать, и рвёт, будто тухлого чего нажрался.
«Давление поди», — смешно подумал Сезонов.
— Именно в минуты побега на меня резко и внезапно что-то накатывало. Накрывало. Я слабел и уже не мог дать отпор преследовавшим и поймавшим меня. Не представляющего опасности в подавленном таком состоянии, отправляли обратно, — закончил Яго.
— Зачем хотите сбежать?
Молчание.
— И сейчас думаете о побеге? — довольно провокационный вопрос, еще и в присутствии в помещении вооруженного бойца.
Губы Яго искривились в подобии ухмылки:
— Ну а кто о нем не думает. Покажите мне на того, кто, испытывая ограничения в действиях и перемещении, не мечтал бы удрать подальше на свободу.
— Я вам не рекомендую вновь пытаться бежать.
Галактионец хохотнул. Спецназовец за его спиной подобрался и переместил на автомате руки.
— Да я и не хочу уже особо. Будто бы… запал пропадает.
— Итак, с вашего позволения поговорим о вашей жизни уже здесь, на нашей планете, в нашей стране, — прочистив горло, сказал Сезонов. — Как часто и много вы думали — или даже продолжаете думать, до сих пор, — что жизнь ваша теперь навсегда связана с этой планетой? Что вы оторваны от своего края? Потому что, может вам это неизвестно, и я не знаю сам, как работают физические законы в ваших землях, но у нас на Земле еще не найден способ перемещения во времени и пространстве по щелчку пальцев или путем попадания в какую-нибудь яму.
Подполковник решил начать именно с этого, наверное, самого неприятного вопроса из приготовленных на сегодня, поскольку надеялся на честный ответ. Слова, произнесенные галактионцем, выйдут с искренней тоской и болью или недовольством и злостью, очищенные от каких бы то ни было эмоциональных примесей.
Ягосор переменился в лице, словно собирается взвешивать каждую фразу, которая и так будет тяжелой. Думается, он осознаёт, что заполучил на Земле клеймо чужака, хоть и сам зрительно сделал очевидный вывод, как явственно схож внешностью с каждым человеком здесь. Он никогда не станет землянином, человеком по рождению. Отныне лишь своим адекватным поведением и хорошим отношением к окружающему он может снискать репутацию гражданина. А когда (ну, или если) придется прятать его среди россиян, галактионец путем восстановления документов должен превратиться из грана Ягосора в Александра Креплова. Эту мысль Сезонов культивировал в гостиничном номере уже за полночь, но до конца так и не довел, решив продолжить оформлять ее на свежую, выспавшуюся голову.
— Я не верю, что свыкнусь с этим до конца. С тем, что никогда не вернусь на Галактион. Хотя и там меня ничего уже и не держит: царство пало, родных нет, друзей тоже — всех перебили, а народ во власти оккупантов. Я, может, и сумел бы встать во главе колонны, которая будет биться против врага во имя павших близких. Если бы мог вернуться. Но изменил бы ситуацию в корне? Вдруг уже поздно: народ смирился с поражением, у него нет лидера, который поведет в атаку… Пути назад отрезаны. Я и сам понимаю. Жалею ли?