с хлебными палочками и чесночным хлебом. Я сразу же тянусь за палочкой, желая занять себя чем-то помимо допроса.
– Да. – Я пожимаю плечами, как самый обычный подросток. – Я постоянно нахожусь в школе, в окружении друзей. Иногда это немного… слишком. С возрастом моя любовь к стрельбе только усилилась, и я… – бормочу я. – Думаю, я просто захотела сменить обстановку и ненадолго уединиться.
Она понимающе кивает, но я вижу тысячу вопросов, замаскированных под этой спокойной и собранной позой, которую она так хорошо держит.
– Как долго ты планируешь тут оставаться?
– Только на одну ночь. В понедельник у меня учеба, так что я должна вернуться завтра после обеда.
Она снова мне улыбается.
– Что ж, надеюсь, тебе здесь понравится.
Официант возвращается, ставит наши тарелки на стол и снова уходит. Взяв вилку и нож, я отрезаю кусочек лосося, кладу его в рот, и он мгновенно тает у меня на языке. Борясь с желанием застонать от удовольствия, я медленно пережевываю рыбу и делаю глоток воды.
– Значит, вы с моим папой до сих пор хорошие друзья?
Она прекращает жевать и проглатывает свой кусок.
– Да, конечно. Полагаю, это он посоветовал тебе сюда приехать?
– На самом деле сейчас он не знает, где я. Я просто села в машину и уехала. А это место запомнилось мне с детства.
Она кладет нож и вилку на стол, промакивая рот салфеткой.
– Значит, он не знает, что ты здесь? – уточняет она, хотя я это уже говорила.
– Нет, не знает. Разве это проблема?
Наклонив голову, я наблюдаю за ее реакцией. Ее лицо расслабляется, прежде чем она снова улыбается своей дежурной улыбкой.
– Нет. Совсем нет.
Эта стерва хороша. Во что бы она ни играла, ей это удается. Поднявшись со стула, она улыбается, но ее глаза остаются холодными.
– Чувствуй себя как дома, Мэдисон, – бормочет она таким тоном, что у меня по спине пробегают мурашки. – Я уверена, что здесь ты найдешь, чем себя занять.
Затем она быстро уходит.
Вернувшись к еде, я отбрасываю вилку с куском лосося на тарелку, думая о том, что, черт возьми, только что произошло. Кто эта женщина и почему ее зовут Катсия? Решив, что лосось слишком хорош, чтобы пропадать зря, я все-таки его доедаю и запиваю водой. Откинувшись на стул, я обдумываю все варианты, которых, по правде говоря, не так уж и много. Я могла бы написать Нейту или Бишопу и спросить их об этой женщине. Но это испортило бы мой побег, потому что они оба примчатся сюда в мгновение ока, чтобы меня забрать. С другой стороны, они могли бы дать мне ответы, в которых я так отчаянно нуждаюсь.
Выдохнув, беру свой стакан и делаю глоток. Нет, я не могу так поступить. Во-первых, я слишком гордая, а во-вторых… я слишком гордая. Мне просто нужно разобраться со всем этим дерьмом самостоятельно и надеяться на то, что меня не убьют в процессе. Вдруг мое внимание привлекает какое-то движение во внутреннем дворике, и я перевожу взгляд в ту сторону. Заметив очертания шляпы камердинера, я встаю, оставляю на столе пару купюр и направляюсь к открытым дверям, за которыми темнеет прохладная лесная ночь. Деревянные перила, обрамляющие крыльцо, освещены уличными светильниками, а стоящие на террасе кресла-качалки повернуты в сторону леса. Оглядевшись, я замечаю спину мальчика, исчезающего за углом. Немного ускорившись, я следую за ним. Как только я поворачиваю за угол, к моему рту прижимается чья-то рука.
– Ш-ш-ш, – шепчет мне на ухо голос, прежде чем я успеваю закричать. – Я… я не причиню тебе вреда. Кивни, если не закричишь, когда я тебя отпущу.
Я киваю, чувствуя, что была на волоске от смерти достаточное количество раз, чтобы написать книгу «Как не быть убитым». Он отпускает меня, и я оборачиваюсь; мое сердце стучит так быстро, что мне трудно дышать.
– Какого хрена? – кричу я шепотом. – Это было необходимо?
Он отвечает мгновенно.
– Да.
От неожиданности я не нахожу, что ответить, поэтому переключаю внимание на его лицо. Вблизи он выглядит немного старше меня, но он все еще молод. Его шоколадно-коричневые глаза обрамлены длинными ресницами.
– Кто ты? – спрашиваю я, не совсем понимая, что говорить в такой ситуации.
Во всяком случае, этот вопрос – хорошее начало для разговора, и ко всему прочему это дает мне несколько дополнительных секунд, чтобы собраться с мыслями.
– Деймон. Ты Мэдисон Монтгомери?
– Деймон? – шепчу я, пытаясь найти какие-то подсказки в выражении его лица.
– Да, – отвечает он на ломаном английском, – это латынь. Ты Мэдисон?
– Нет, мне просто нравится ею притворяться и пользоваться привилегиями богатой девчонки.
Я не могу удержаться от сарказма. Его лицо остается совершенно неподвижным, и, кажется, моя шутка не производит на него никакого впечатления. Он серьезен и очень сух.
– Это шутка, – невозмутимо отвечаю я, когда тишина становится неловкой.
– Шутка? – Он словно пробует слово на вкус. – Что значит шутка?
Наклонив голову, я сужаю глаза.
– О чем ты?
Кажется, с ним что-то не так, и я чувствую подступающий к горлу страх.
– Non fueris locutus sum valde bonum… – начинает он, и я в замешательстве втягиваю воздух. Он замечает мое недоумение и тут же останавливается. – Извини, я хотел сказать, что плохо говорю по-английски.
Это многое объясняет, но в то же время делает все сложнее.
– Хорошо, – медленно отвечаю я. – Какой твой родной язык?
Возможно, это испанский. Боже мой, я так надеюсь, что это испанский, потому что я хорошо его знаю.
– Латынь.
Черт.
Потирая лоб, я качаю головой.
– Я ни хрена не понимаю на латыни. Хорошо.
Я поднимаю на него взгляд, выражение его лица все так же напоминает потерянного щенка, который изо всех сил пытается что-то сказать, но умеет только лаять. Я почти чувствую его разочарование и напряжение.
– Ты, – я указываю на него, – приходи ко мне в мою комнату через пятнадцать минут. Здесь небезопасно.