ЛИТЕРАТУРНОЕ НАСЛЕДСТВО. ТОМ 94-Й.
ПЕРВАЯ ЗАВЕРШЕННАЯ РЕДАКЦИЯ РОМАНА
"ВОЙНА И МИР"
- Что это значит? - спросил он.
- Это значит, - терпеливо пояснил Холмс, - что сравнительно недавно, а именно в тысяча девятьсот восемьдесят третьем году - видите? вот он, год издания... - впервые была наконец опубликована первая завершенная редакция великого толстовского романа.
- А раньше она разве не публиковалась? - механически спросил все еще ничего не понимающий Уотсон.
- Раньше публиковались лишь отдельные отрывки, относящиеся к этой редакции. Но в Государственном музее Льва Николаевича Толстого хранился огромный рукописный фонд "Войны и мира", насчитывающий свыше ста двадцати пяти тысяч страниц...
- Ста двадцати пяти тысяч! - воскликнул потрясенный Уотсон.
- Этот рукописный фонд, - невозмутимо продолжал Холмс, - был тщательно изучен старейшим исследователем творчества Толстого, авторитетнейшим знатоком его рукописного наследия Эвелиной Ефимовной Зайденшнур, проработавшей в музее Толстого шестьдесят лет.
- Шестьдесят лет! - повторил ошеломленный этим обилием обрушившихся на него цифр Уотсон.
- Благодаря этому гигантскому труду "Литературное наследство", - все так же невозмутимо продолжал Холмс, - получило наконец возможность опубликовать полный и цельный текст первой завершенной редакции "Войны и мира".
- Стало быть, эта сцена... - сообразил наконец Уотсон.
- Да, эта сцена, которую вы изволил назвать благостной и, кажется, даже беспомощной...
- Как вам не стыдно, Холмс! Ведь я же не знал...
- Не смущайтесь, Уотсон. Я думаю, что Лев Николаевич Толстой на вас не обиделся бы. Не зря же он сам отказался от этой концовки романа.
- Ах, так это, значит, была концовка?
- Ну да. Можете убедиться. Вот... Прочтите последнюю страницу.
Уотсон послушно раскрыл книгу и прочел:
ИЗ ПЕРВОЙ ЗАВЕРШЕННОЙ РЕДАКЦИИ
РОМАНА ЛЬВА ТОЛСТОГО "ВОЙНА И МИР"
На другой день был смотр; после церемониального марша Кутузов подошел к гвардии и поздравил все войска с победой.
- Из 500 тысяч нет никого, и Наполеон бежал. Благодарю вас, Бог помог мне. Ты, Бонапарт, волк, - ты сер, - а я, брат, сед, - и Кутузов при этом снял свою без козырька фуражку с белой головы и нагнул волосами к фрунту эту голову...
- Ураа, аааа! - загремело 100 тысяч голосов, и Кутузов, захлебываясь от слез, стал доставать платок. Nikolas стоял в свите, между братом и князем Андреем. Петя орал неистово "ура", и слезы радости и гордости текли по его пухлым, детским щекам. Князь Андрей чуть заметно добродушно, насмешливо улыбался.
- Петруша, уже перестали, - сказал Nikolas.
- Что мне за дело. Я умру от восторга, - кричал Петя и, взглянув на князя Андрея с его улыбкой, замолчал и остался недоволен своим будущим сватом.
Обе свадьбы были сыграны в один день в Отрадном, которое вновь ожило и зацвело. Nikolas уехал в полк и с полком вошел в Париж, где он вновь сошелся с князем Андреем. Графиня Марья жила с тестем, тещей и племянником и Соней в Отрадном. Piere с Наташей жили в Москве, занятые отстройкой дома. Во время их отсутствия Piere, Наташа, графиня Марья с племянником, старик, старуха и Соня прожили все лето и зиму 13 года в Отрадном и там дождались возвращения Nikolas и Андрея.
Конец
- Да, - ответил Холмс на вопросительный взгляд Уотсона. - Именно на этой фразе Лев Николаевич сперва поставил последнюю точку и собственной своей рукой написал: "Конец". Как вы могли заметить, Уотсон, это был тот самый конец, о котором вы мечтали. Жив Петя. Жив князь Андрей. Даже старый граф Ростов в полном здравии. Все поселяются в Отрадном, старом имени Ростовых, которое вновь оживилось и зацвело, как в былые времена. Все, как в сказке, кончается свадьбой. Даже двумя свадьбами. Не хватает разве только традиционного сказочного присловья: "Я там был, мед-пиво пил, по усам текло, да в рот не попало".
- Вам бы только издеваться надо мной, - обиделся Уотсон.
- А разве не вы только что назвали эту финальную сцену благостной, беспомощной и как-то еще... Кажется, плоской? - ехидно осведомился Холмс.
- Так я ведь не о сцене говорю, а обо всем романе. Сцена Толстому и в самом деле не удалась. Может быть, он торопился, хотел скорее закончить работу. Я не знаю. Но разве так уж необходимо ему было, чтобы князь Андрей умер, чтобы погиб Петя...
- Первая завершенная редакция "Войны и мира", сказал Холмс, - была закончена Толстым в конце тысяча восемьсот шестьдесят седьмого года. А окончательный текст романа был завершен в декабре тысяча восемьсот шестьдесят девятого. Я надеюсь, вы не станете утверждать, что Толстой целых два года работал над своим романом зря?
- Не пытайтесь изобразить меня совершенным болваном! - вспылил Уотсон. - Я прекрасно понимаю, что если Толстой продолжал работу над романом, да еще целых два года, так уж наверняка он его не ухудшил.
- Браво, Уотсон! Это замечание делает честь вашей проницательности. Тем более что совсем недавно произошел такой казус. Один российский издатель некто Захаров, - представьте, выпустил в свет эту раннюю редакцию толстовского романа, а в рекламке написал, что она гораздо лучше окончательной. Прямым дураком Льва Николаевича выставил.
- Какая чушь! - вспылил Уотсон. - Верно, невежда какой-нибудь? Среди издателей такие ведь нередко попадаются.
- Да нет, - возразил Холмс. - Про этого вроде такого не скажешь. Все мои друзья о нем отзываются как о человеке начитанном, образованном. Притом - хорошего вкуса.
- Как же он мог такую глупость сморозить?
- Ах, Уотсон! - вздохнул Холмс. - Чего не сделаешь ради денег! Заработать хотел на этой своей нехитрой выдумке - вот вам и вся разгадка... Вернемся, однако, к Толстому. Вы справедливо заметили, что Лев Николаевич еще целых два года трудился над своим романом не для того, чтобы его ухудшить...
- Разумеется. Не сомневаюсь, что многое он наверняка углубил, развил, улучшил. Но разве не мог он при этом оставить в живых всех своих прекрасных героев? Вы знаете, я сцену смерти князя Андрея несколько раз перечитывал. И каждый раз надеялся: а вдруг не умрет! И каждый раз, когда он все-таки умирал, у меня - мороз по коже...
- Неужели вы не понимаете, Уотсон, - уже без своей обычной иронической усмешки, мягко заговорил Холмс. - Неужели вы не понимаете, что в таком сложном произведении, где все так прочно сцеплено, малейшее изменение в судьбе одного героя повлекло бы за собой целый ряд серьезнейших изменений во всей структуре романа.
Уотсон задумался.
- Я, кажется, догадываюсь, на что вы намекаете, - кивнул он. - Если бы князь Андрей остался жив, Наташа не могла бы выйти за Пьера...
- Дело не только в этом.
- А в чем же еще?
- Ну как же!.. Ведь если бы Андрей Болконский... Впрочем, как говорят в таких случаях, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Заглянем ненадолго в окончательный вариант романа.
Остановившись перед дверью из-за которой доносились голоса Сони и старой графини, Холмс приложил палец к губам и глазами дал понять Уотсону, чтобы тот до поры до времени не обнаруживал своего присутствия.
- Соня, - говорила графиня. - Сегодня есть случай отправить письма в армию. Я написала... А ты...
Голос графини задрожал. Она обращалась к Соне робко, почти заискивающе:
- Ты не напишешь Николеньке?
В ответ на этот невинный вопрос последовала долгая пауза. Наконец, Соня ответила. В голосе ее слышались слезы:
- Я напишу...
- Спасибо, дитя мое, - растроганно сказала графиня.
Холмс и Уотсон услышали ее удаляющиеся шаги. А затем из-за двери раздались всхипывания, переходящие в самые настоящие рыдания.
Распахнув дверь, Уотсон кинулся к плачущей Соне.
- Мадмуазель! Что с вами?.. Бог мой!.. Да она близка к обмороку! Какая досада, что я не захватил с собою нюхательной соли.
- Не терзайтесь понапрасну, Уотсон, - успокоил его Холмс. - Ваша нюхательная соль здесь бы не помогла. Как говорится, медицина в таких случаях бессильна. Ведь правда же, мадмуазель Софи?
- Да, - сквозь слезы ответила Соня. - Я совершенно здорова. Все дело в этом письме...
- Я так и думал, - кивнул Холмс. - Простите, что мы вторгаемся в область столь интимную, но... Вы не могли бы рассказать подробнее об этом злосчастном письме, которое вас просила написать графиня?
- Вы ведь, верно, знаете, что я и Николенька с детства любим друг друга. Мы почти помолвлены. Николенька дал мне слово... А теперь...
Новая волна слез заставила Соню замолчать.
- Да? И что же теперь? - мягко подбодрил ее Холмс.
- Графиня всегда была противницей нашего брака, - грустно сказала Соня. - А теперь, когда война, несчастные обстоятельства, потеря почти всего имущества графа в Москве...
- Понимаю, - кивнул Холмс. - Теперь, когда Ростовы почти разорены, графиня хотела бы, чтобы граф Николай нашел себе невесту побогаче.
- Невеста уже нашлась, - вздохнула Соня. - Это Мари Болконская. Сама судьба свела Николая с нею. После того как графиня узнала об их случайной встрече в Богучарове, жизнь моя стала совсем невыносима. Графиня уверена, что Николенька влюбился в Мари Волконскую, и единственное препятствие к этой, столь желанной для нее его женитьбе на княжне - слово, которым он некогда связал себя со мною.