— Извините, доктор. Но давние события остались за границами времени заболевания. А значит, не могут являться причиной приступа и, тем более, бреда.
— В бреду человек не признает факторов времени. Он прост болен, — упрямился врач.
— Ты поверь, я же не враг тебе. Уезжай! Подальше от Клеща! Так тебе лучше. У тебя есть деньги. И пока еще есть время. Но скоро его не будет у тебя. Совсем не будет. Муха тоже убийца! Да! И сидел за это. Они не потерпят свидетелей. Сначала — ты, потом я! Но ты еще сможешь уехать! Я тоже их боюсь. Наверно, больше, чем ты! Потому, что знаю обоих. Слишком хорошо. Лучше, чем ты! — кричал Трубочист.
— Жаль человека, — покачал головой врач.
Яровой о своем думал. «Кто она, та, которую так уговаривает Вовка убежать, скрыться от Клеща и Мухи? Кто она? Откуда взялась? И почему он называет ее по кличке? Но даже если все сопоставить, то Клещ, Муха и Трубочист на свободе не знали друг друга. Познакомились лишь на Колыме. Потом поселение. Но Муха не поддерживал отношения с женщинами по вполне понятным причинам. У Клеща была жена. А переписка с одесситкой? Но в этом случае исключалась возможность ее знакомства с Сенькой и Вовкой. Тем более, что ни один из двух последних в Одессе никогда не был. Но кто же эта Г иена? Кто? Почему ее знают все трое? Надо узнать в милиции, есть ли здесь кто-либо с этой кличкой? Может, поселенки? Но почему ее должны убить? За что? И почему она имела возможность уехать? А Трубочист — нет? Он говорит, что она свободна. Значит…»
Следователь внимательно слушал, но Вовка успокоился. Лежал тихо. Лицо перестало потеть.
— Проходит приступ, — улыбнулся врач.
Аркадий вышел из больницы. И тут же пошел в милицию. Начальника райотдела не было. Яровой встретился с заместителем. Попросил его посмотреть всю картотеку поселенок и найти, если есть, женщину с кличкой — Гиена.
— Возможно, она отбывала поселение у вас и освободилась. Я прошу вас, посмотрите, — попросил Яровой.
— Я, конечно, посмотрю. Но могу вам сказать заранее, что баб с такой кличкой у нас не было. Я всех поселенок знаю. И помню освободившихся. Не было Гиены, хватило с нас своих волчиц. Гиен не попадалось, — уверенно отвечал заместитель. И пообещал, что для надежности он все же посмотрит картотеку. И, чтобы не терять времени, сразу взялся за нее.
— Я позвоню вам, — сказал следователь.
— Да, часа через два смогу точно ответить, — поднял голову от картотеки заместитель начальника.
ГИЕН НА САХАЛИНЕ НЕ ВОДИТСЯ.
Аркадий поспешил в порт. Там он получил списки отпускников, всех работников порта, в особый список были включены те, кто работой был связан непосредственно с сортировкой леса.
Забрав списки. Яровой решил найти мастера по сортировке леса. Того, который в марте уходил в отпуск.
Следователь вскоре нашел его. Тот командовал отгрузкой леса с сортировочной площадки Журавлева. Яровой подождал, пока уйдет последняя машина, и подозвал мастера. Назвался. Тот удивился. Следователь начал обыденный разговор. Поговорили о работе, о загруженности. Яровой начал осторожно направлять разговор в нужное русло.
— Давно работаете вместе с Журавлевым?
— Скоро три года, — ответил мастер.
— Скажите, не мешает его болезнь работе?
— Нет. Нисколько. Наоборот. Он до щепетильного аккуратен в замерах. Никогда не ошибается. Педант. С территории порта во время работы лишь на процедуры отлучается.
— Нет никаких факторов, мешающих ему?
— Он все время чего-то боится. Сядет обедать — обязательно где-нибудь в углу. Все озирается, прислушивается. Словно ждет кого-то.
— Не делился — останется после поселения здесь, или уедет? Что вы об этом знаете?
— Куда ему ехать? Паровоз гуднет — он в штаны наложит. Конечно, останется.
— А вы не говорили с его врачом? Может, чем помочь бы смогли. Ведь многое в его болезни зависит от окружающих. С кем он общается? — спросил Яровой.
— Як нему по-хорошему отношусь. Да и как можно иначе? Больной человек— несчастный. Но только и помочь мне нечем. Не во мне дело. В его прошлом.
— Возможно, лекарств каких не хватает или не имеется?
— Тут я беспомощен.
— Ну, вот я слышал, что вы в отпуске были. Вот бы и спросили врача. Может сумели бы помочь чем.
— Я здесь, на Сахалине, отдыхал. У родственников. А что там, у них, что здесь — все одинаково.
— На материк не ездили?
— Нет. Да и зачем? К кому? Цирк, театры — так этого у нас на работе хватает. Бесплатно. Чего только не увидишь и не наслушаешься за день! К концу дня идешь — забываешь, как самого зовут.
— А не случалось вам давать какие-либо поручения Журавлевую не связанные с работой? Или он, возможно, обращался к вам с просьбой какой-либо? — поинтересовался следователь.
— У меня к нему и не могло быть никаких просьб, А поручения — кто ему доверит? Вы ж видели — нельзя! Он же болен! А у него ко мне… Тоже, вроде, не было. Ну, разве мелочь какая? Так и то вряд ли.
— Скажите, прежде чем перейти на сортировку леса, он к кому обратился за переводом?
— Ко мне.
— Чем он мотивировал просьбу свою?
— Погодите. Ведь давно это было. Надо вспомнить, — мастер помолчал. Потом заговорил торопливо, боясь забыть.
— А вот! Он пришел ко мне утром. На нем лица не было. Бледный, весь дрожит. И говорит мне, мол, возьмите к себе на сортировку работать. Я его спросил, а в чем дело, почему приемщиком работать не хочешь? Он мне сказал, что боится работать ночью. Что темнота его пугает. Всякие кошмары видятся ему. Не может сосредоточиться, а отсюда — может напутать что-либо при обмере кубатуры леса. А ему не хочется снова за решетку.
— С кем вы обговаривали перевод?
— С начальником порта. Объяснил ему все. И он согласился тутже.
— Скажите, он с плотогонами видится? Журавлев?
— Ничего не исключено. Ведь все в одном порту. Только зачем они ему? — удивился мастер.
— Ну, там тоже поселенцы, как я слышал. Может, общался с кем?
— Нет. Я не замечал. Может, мужики в общежитии знают. А я не видел.
— Какого числа вы ушли в отпуск? — спросил следователь.
— Двенадцатого марта.
— А вернулись?
— Как начальство велело.
— А когда велело?
— Тридцатого марта.
— Вас кто-либо замещал на это время?
— Да. Мастер экспортного склада. Совмещал.
— Он где сейчас?
— На работе. На судах. На рейде. Там командует загрузкой. На берегу не бывает.
— Спасибо! — поблагодарил Яровой мастера. И пошел к баржам, которые уже собирались пойти к рейду.
Мастер Экспортного леса стоял на палубе японского судна, командовал разгрузкой.
— Вира помалу! — кричал он крановщику на судне. И крановщик, широкоскулый японец, улыбаясь, поднимал с баржи на палубу судна очередную пачку сортиментов.
— Майна! Майнай легче! — надрывал горло мастер. И пачка леса ложилась на палубу тихо.
Шло время. Вот и последняя баржа разгружена. Голодными кишками повисли тросы грузовой лебедки. Умолк кран. Мастер ждал подхода следующих барж. Яровой подошел. Разговорились.
— Совмещал я его склад. Верно! — заговорил он хриплым, простуженным голосом. И, ругнувшись, добавил: — На свою шею связался.
— Почему? — удивился следователь.
— У них же черт ногу сломит в работе. Не то, что у нас. Экспорт — есть экспорт. Там же! Ольха и первого и второго сортимента. Ель — тоже. А различи сортность? Чуть сучки небрежно спилены, ошкуренность высокая — кидай из пачки на хознужды. Каждую пачку по бревну надо смотреть. Со всех сторон. Морока одна.
— И смотрел?
— Приходилось.
— А как же со своей работой справлялся?
— Разрывался на части. Ничему не рад был.
— Лес со склада отправлял на суда? — поинтересовался Аркадий.