— Вот же хвост! — не обращала внимания на то, как исказилось лицо псевдо-родительницы. Тиранша с умилительной нежностью ещё пару раз потягала её за пряди. — Конечно же, хвостатые бывают коты и эти ваши… — мотнула головой, ковыряясь в памяти, — мамонтята! — наконец выудила из закромов памяти долгожданное слово.
Я больше не мог удерживать серьёзность разговора. Пшикнул. Меня поддержала приятными смехом Кристина. Сначала робко и коротко, потом смех усилился, затем мы уже засмеялись дружнее.
— Вы надо мной смеетесь? — насупилась мелкая.
— Нет, — синхронно покачали головами, но продолжая смеяться.
— Мамонтёнок, — опять пшикнули дружно.
— Хорошо, — со снисхождением кивнула тиранша. — Если я — он, — продолжала рассуждать деловым тоном, — а у тебя хвост, значит ты — моя мама!
— Прости, — Кравчик вроде слезинку пустила от смеха. — Просто ты как нельзя подходишь на роль мамонтёнка, а я на маму — нет, — пояснила с улыбкой. — Так что прости…
И мой радушный настрой как рукой сняло. Так не хотелось, чтобы дочка опять стала букой и колючкой. Не по возрасту серьёзной и задумчивой. Но как и предчувствовал, Лерка нахмурилась:
— Тогда я не мамонтёнок! — твёрдо и сухо. — Мамонтёнок маму нашёл, а я не найду! — тиранша торопливо спрыгнула с койки. Магия момента растворилась в напряжении, которое моментально повисло в палате. — Очень жаль, что вы не мама. С вами бы я и мамонтёнком не отказалась быть. Выздоравливайте! — попрощалась и, по-взрослому развернувшись на пятках, решительно зашагала к двери.
— Простите, — я следом подорвался, но уже у порога бросил через плечо: — Спасибо за дочь. А убытки я возмещу: ремонт машины и ваше лечение… — и, пока Кравчик не стала упираться, а судя по открывшемуся рту, она это собиралась делать, быстро покинул палату.
Роман
Лерка меня в коридоре ждала. Стояла у стеночки, по-взрослому сложив руки на груди, и недовольно перед собой смотрела.
Антонина уже ушла — то и понятно, ей пост надолго покидать нельзя. В коридоре хоть и было пусто, если не считать медсестры на посту этого отделения, но я не желал устраивал разборок тут, лучше дома поговорим, поэтому коротко бросил:
— Пошли, — я до одури хотел тираншу обнять, встряхнуть, отчитать, расцеловать, но понимал, что потакать её выходкам не стоит. Когда поговорим, когда я выскажу своё негодование, тогда и расцелую.
На Генеральшу хвостатую не смотрел, зашагал вперёд, но судя по тихому шелесту туфель мелкой, за мной поспевала.
— Не подскажете, как нам вернуться… — обратился к Елене.
Девушка быстро дала чёткие указания, куда нам идти, и вот уже через несколько минут, мы вернулись в отделение, где была плата Лерки.
— Наш врач на месте? — теперь у Антонины поинтересовался, стопорнув возле поста.
— Аркадий Владимирович у себя, но ему скоро домой, — доверительно сообщила медсестра. — Дальше по коридору, — махнула на левое крыло. — Предпоследняя…
— Спасибо, — кивнул торопливо. И поспешил к кабинету врача.
— Посиди здесь, — указал дочери на кресло с диваном в небольшом кармане между левым и правым крылом отделения. — И ни ногой! Ты приклеена к этому креслу на суперклей, поняла?
Лерка обиженно надула губы, но послушно села в мягкое кресло, чуть ли не утонув в нём. Игра в “суперклей” была единственным мало-мальски рабочим способом удержать девчонку на месте. Прибегали к методу редко: в самых крайних случаях, чтобы не приелось, и когда дело у меня намечалось архиважное!
— Можно? — вежливо постучал, прежде чем заглянуть.
— Да, — устало вскинул на меня глаза невысокий, крепкий мужчина в синей робе врача. На подоконнике валялся головной убор, который был явно сброшен в том же усталом порыве.
Светлый кабинет, большой шкаф с папками и книгами, стол врача, пара стульев для посетителей и уголок для отдыха и переодевания: диванчик, вешалка и зеркало с тумбой.
— Я, Кирсанов… — в несколько предложений обрисовал суть дела и задал вопросы, которые меня интересовали.
— Мы провели обследование, сделали ряд снимков, но ничего страшного не обнаружили. — заверил Аркадий Владимирович. — Из повреждений — сбитые коленки, если только. Поэтому у меня нет показаний для того, чтобы задерживать её в больнице далее, — неспешно разложил по полочкам врач. — Но выписку сейчас уже не сделаю, только завтра.
— Но дочь я могу забрать?
— Конечно, а завтра документы и обязательно по месту проживания в поликлинику, — отдал рекомендации врач.
— Но с ней точно всё в порядке? — ещё раз осведомился я.
— К лежанию в больнице показаний нет, а шок от пережитого может случится чуть позже. Она у вас очень сильная и стойкая девочка, но организм может среагировать против желания ребёнка. И конечно, если вдруг что-то будет не так — приезжайте.
— Вы так говорите, словно я весь день с ней сижу, — грустно усмехнулся я. — Не хотелось бы, чтобы “что-то” случилось, когда меня нет. Понятно, бурчал от страха за дочь и волнение.
— Спасибо, — кивнул благодарно.
Дверь открыл и тотчас услышал гулкое шлёпанье подошв туфелек, и конечно успел увидеть пятки удирающей Лерки.
Зараза! Подслушивала! Что-то от общения с Кравчик слишком осмелела, даже “суперклей” не помог, а такое ну очень маловероятно при обычных обстоятельствах.
В больнице пробыли недолго. Оплачивать счета уже было поздно, поэтому и это пришлось перенести на завтра. А ещё мы побыли в отделение кардиологии пару минут, узнать, как дела Людмилы Викторовны. Ей тоже пришлось платную палату выписать, а когда я заглянул, женщина мирно спала. Переживал ли я за неё?
Наверно я слишком черствым стал, но не сильно. Это уже не первая няня на счету тиранши, которую она довела до сердечного приступа. И в отличие от других, Людмила Викторовна, хоть и имела квалификацию высшей категории и кучу документов об образовании и рекомендаций, повела себя непростительно безответственно. Неосмотрительно… Повестись на капризы своенравной подопечной — забрать из сада и вместо того, чтобы отвести девочку домой, гулять по бабским магазинам!
Это мне “по секрету” Лера рассказала, а “по секрету” она никогда не лжёт. Честно призналась, что попросила няню сводить в торговый центр, и няня не отказала, в то время, как я, настоятельно это дело запрещал.
Что ж, лечение завершит, и пусть другую работу ищет…
Я немного постоял возле койки Лериной няни, тиранша рядом топталась, меня за руку крепко держа. Понимала, что натворила, но в своей вине не признается. Слишком для этого горда и неуправляема. И о таком даже “по-секрету” не расскажет!
Покидали больницу в глухом молчании.
И домой ехали на такси тоже молча. Я даже на звонки не отвечал, поставил телефон на беззвучный режим, но по вибрации понимал, что разгребать завал непринятых и смс буду долго.
А дома, только дверь закрылась, обувь была снята, я включил строго родителя:
— И что это было?
Мелкая с гордым видом, шлепала босыми ногами по полу в сторону лестницы на второй этаж, который полностью был в её распоряжении.
— Лера! — грозно рыкнул я, мелкая даже с шагу не сбилась. И тогда я применил самый сильный приём:
— Валерия, — именно вкрадчивое произношение имени дочери показывало ей, насколько я зол.
Что и требовалось доказать — тиранша тотчас остановилась, уже одной ногой на ступени. Повернулась с видом растерянной невинности:
— Чуть не попала под машину, конечно же…
— Ложь! — одёрнул мелкую. — Ты чуть было не испортила жизнь хорошему человеку! — попытался донести глубину едва не случившейся катастрофы.
— Людмила Викторовна меня не слышала, — дочь будто и не понимала, что не так. Хорошая вырастет актриса, знает же всё. Прекрасно знает! — Я просила…
— Я не о ней, — отмахнулся чуть грубовато. — Я о Кристине. Ты хоть представляешь, какого это? Едва не сбить человека? РЕБЁНКА! — подчеркнул значимость слова. — Ты бы сломала ей жизнь! — Судя по лицу мелкой, именно участь Кристины в моих красках её пристыдила. — Да она бы не простила себя, даже зная, что была невиновна! — я прекрасно осознавал, что Лерке эта информация совершенно не нужна. Ну мала она ещё, чтобы думать о вечной вине и самокопании, но сказать это было просто необходимо. Может на будущее отложится?