Опешив на миг, хотела было вступить в схватку с дикой бабой, но на смену воинствующему настрою пришла разумность. Тётка испугалась. Ещё бы, малышка пропала. Обнаружилась на дороге… перед машиной, а ведь могла трупом быть или сильно покалеченной. Так что я её смутно понимала. Понимала, но и осуждала. Если кто и виноват в ситуации то, эта самая дама, которая подопечную свою из-под взора упустила.
— Э-э-э, — кое-как увернулась от очередного удара сумочки, — Успокойтесь! — выставила руку, пытаясь затормозить невменяемость тётки. Но это не сработало, у неё явно были проблемы с нервами.
— Лера! Лера! Лера! — каждый выкрик сопровождался ударом сумкой по чему-то, включая мою и без того пострадавшую машину. Мужчина, въехавший в меня, смотрел на картину в одном со мной недоуменном порыве.
Даже приехавшие представители закона не понимали, что за спектакль тут самоорганизовался силами “Псевдо Актрисы Большого Драматического Театра”.
Они бы может её образумили, но первой не выдержала девочка:
— Людмила Викторовна, я жива, — одёрнула “актрису” Лера тоном “да сколько можно?”. Встала на ноги, отряхнула кукольное платье, поморщилась, разглядывая чуть сбитые коленки и, к очередному моему удивлению, не принялась рыдать, перетягивая одеяло страдающей на себя.
Людмила Викторовна, как по команде, перестала истерить. Запыхавшись огляделась, много ли зрителей и на всех ли произвела впечатление. А увидев кровавые царапины на коленках подопечной, побледнела, закатила глаза и красиво… если это применимо к обычному падению, шлёпнулась на асфальт.
Мы все замерли.
— Какой-то цирк, — задумчиво буркнул мужик, въехавший в мою Пассо.
— Давненько такой дичи не видал, — мотнул головой один ДПСник.
— Я, конечно, тоже женщина… Но такого… — неопределённо кивнула я, внезапно ощутив как боль сдавила грудь, перед глазами поплыло и тошнота к горлу подкатила. Последнее что запомнила — стремительно накатившу темноту.
* * *
На собеседование я так и не попала. Очнулась уже в больнице, в палате, где нас было трое. Я, как понимаю, с самыми безобидными увечьями. Хотела встать, да не тут то было. Оказывается у меня сотрясение, потому на голове бинты, и хлыстовая травма шеи. Всё это богатство в лёгкой степени — ремни безопасности, защитили позвоночник, грудь, но не голову и не шею. Поэтому её зафиксировали специальным ортопедическим воротником. Не смертельно, но коль уж я тут… лучше подлечиться. Так что несколько дней придётся побыть под наблюдением специалистов — не более трёх суток.
Всё это мне разъяснила сердобольная медсестра, которая судя по тону, считала себя тут чуть ниже главврача, но точно выше лечащего.
Только собралась позвонить Максу, как ко мне заявились серьёзные мужчины в форме.
Анатолий Васильевич, крепкий брюнет, ближе к сорока, и его напарник, Константин Сергеевич, худощавый, лысеющий представитель закона, примерно тридцати лет.
Они долго и нудно меня допрашивали, потом я подписала свои показания, которые записывали от руки, как бы невзначай уточнив, как дела у Леры. Они заверили, что девочка жива-здорова, но раз в аварии участвовал ребёнок, даже если он не пострадал — оказание медицинской помощи было безоговорочно.
Валерия в этой же больнице, только в детском отделении травматологии.
Мою машинку, — так заверили полицейские, — забрал эвакуатор. Вернуть смогу после оплаты всех квиточков.
Вот так… милота, как бы не расплакаться за участие и помощь.
С няней чуть сложнее, а эта невменяемая особа оказалась её няней — даму уместили в сердечно-сосудистое отделение, где она отходила после “сердечного приступа”. Как успела поддакнуть медсестра-доктор Хаус, не приступ у няньки, а брожение мозгов. Чтобы не значил этот диагноз, я его приняла и спорить не стала.
Показаний Людмилы Викторовны они пока так и не дождались — она была до сих пор под лекарствами, и тогда я осведомилась:
— А родители девочки уже в курсе?
— Дозвонились только до отца, но он будет лишь к вечеру, — Анатолий Васильевич, крепкий брюнет, складывал документы в папку и закреплял, чтобы листы не развалились.
— Как так? — не то ахнула, не то охнула, но однозначно изумилась, не понимая, как можно оттягивать приезд к дочери.
— Вот так, — цыкнул Константин Сергеевич, второй из милых мужчин. — Его нет в городе…
— А меня к ней пустят?
— Это вряд ли, — категорично мотнул головой первый, уже сложивший документы себе в кожаную сумку-портфель. — Вы ей никто!
Я понимающе умолкла, но меня не покидало чувство, что Леру нельзя оставлять одну. Это неправильно… чисто по-человечески!
То же самое я сказала и лечащему врачу, который пришёл ко мне и попросил стражей правопорядка выйти.
Геннадий Петрович отмахнулся:
— Вам о себе волноваться нужно. Девочка жива, под присмотром. Скоро приедут родители, и всё у неё будет отлично!
Мне показалось холодным такое заявление. Понятно, Геннадий Петрович привык к травмам, болячкам и даже смертям, но не я…
Тем более за Леру было реально волнительно. Она и без того одна, а теперь в палате, где нет никого знакомого.
Я подорвалась, чтобы немедленно её найти. Только встать не получилось всё равно. Тело казалось невыносимо тяжёлым, перед глазами продолжала маячить темнота, а самое мерзкое, что тут же накатила такая тошнотная волна, что с ума сойти можно.
Минутку! Полежу минутку и приду в себя. А потом найду способ, как пробраться в детское отделение “травмы”.
— Рёва-корова? — тихий детский голос нарушил мой поверхностный сон. Я тяжко открыла глаза и попыталась отыскать причину моего пробуждения, но с воротником для шеи это было очень неудобно.
Нечёткий силуэт девочки обнаружила возле двери.
— Лера? — мой голос больше на шуршание смахивал. Я прокашлялась. — Зачем ты пришла?
— Как зачем? — переспросила она, слегка утратив пыл улыбаться. — К тебе зашла. Ты больная, тебя навещать нужно!
— Ничего я не больная, — в лёгком недоумении мотнула головой и тотчас поморщилась боли. — Как ты сумела?..
— Да так, — улыбнулась Лера, как будто знала какую-то тайну, и, переступив с ноги на ногу, шагнула ближе к моей койке. — Врач всегда знает, как и когда приходить к пациенту! — поумничала с таким видом, что я не нашлась с ответом. — Я должна тебя осмотреть! — в очередной раз огорошила Валерия.
С серьёзным личиком вытащила из-за пазухи стетоскоп. Не розовенький со стразиками, а самый настоящий с чёрным звукопроводом и тяжелой металлической головкой.
— Где ты его взяла? — я хотела-было сесть в кровати, но Лера, приговаривая: “Нет, нет, больная! Вам вставать категорически противопоказано”, - коверкая слова, уложила меня обратно.
— Что? — обронила изумлённо я, не понимая как реагировать на подобное. Не огрызаться же…
— И не говорите! — строго пальчиком мне погрозила. Причём жест у неё вышел таким правдивым, словно в своей жизни она его видела очень часто, потому и выходил органичным.
Не знаю, что прочитала на моём лице Лерка, но смилостивилась, привычной манерой закатила глаза:
— На посту медсестры, конечно же! Мне он нужнее! — кивнула с таким видом, будто и правда работает в больнице и взять на посту медсестры стетоскоп — дело привычное.
— И тебе его разрешили взять? — с сомнением уточнила я, наблюдая за тем, как девочка карабкается ко мне на койку, усаживаясь рядом. Она даже ногу на ногу закинула, на манер взрослого и делового человека.
— Разрешила, конечно же! — заверила Лера, вставила оливы в уши и припечатала к моему лбу головку стетоскопа. Я вздрогнула от ощущения ледяного металла на коже, но отворачиваться не стала.
— Дышите! — велела Лера, войдя в роль. — Не дышите!
Я послушно выполнила указания “врача”.
— Ну что там? — без улыбки поинтересовалась у доктора-Леры, отыгрывая сценку до последнего.
— У-у-у, — досадливо протянул “врач”, - да у вас ангина! — сняла стетоскоп и за ненужностью бросила его на кровать. — Давайте-ка, укольчик поставим! — серьёзность на лице повергла меня в испуг.