Читать интересную книгу Хозяин зеркал - Екатерина Чернявская

Стремительно темнело, словно иссохшая корка бывшего морского дна жадно сосала кровь из заката. Еще минута, и в колеблющемся воздухе над солончаками остался лишь слабый карминовый след, а затем угас и он. Загорелись глаза утопленниц – начинка фосфорических раковин, неоновый след кочующего с теплым течением планктона. Кей отшвырнул маленький, не больше ногтя, окурок, сплюнул, встал, развернулся и пошел туда, где мерцал далекий и неуверенный огонек костра – вспыхивал и гас, словно пламя на сквозняке, хотя тяжелый воздух над солончаками был неподвижен. И все же что-то сквозило там, приоткрывались невидимые двери. Кей шел, осторожно ступая в обрушившейся на мир темноте, тщательно выбирая, куда поставить ногу. Юноша не знал, что случится, если он провалится в одну из червоточин. Возможно, ничего. Возможно, вечное падение в никуда. Проверять на деле ему не хотелось. Ночь поднималась с земли и окутывала его лодыжки, поясницу, плечи, а вместе с ночью поднимался туман. Холодные языки льнули к идущему, кружили, не отпускали и почти уже скрыли неверный огонек костра. Кей ускорил шаги.

Впрочем, все это случится намного позже, а пока…

Герда так долго ждала этого дня. Так долго, что ожидание успело стать привычным, и смысл, казалось, был уже в само́м ожидании. Когда ожидание длится не месяцы – годы, событие, как правило, разочаровывает. «Это разочарование, – сказала себе Герда, – просто разочарование, эта пустота и тоска, и нежелание надавить на спуск. Сейчас пройдет».

Глаза Джейкоба и волосы посветлели. Странно. Обычно с возрастом волосы темнеют, словно на них налипает житейская грязь, налипает и уже никак не отмоется. А Джейкоб будто непрерывно смотрел на ясное и холодное северное солнце. В остальном он мало изменился. Ну, подрос. Герда тоже подросла.

Палец никак не желал подчиняться, и тогда Герда, до боли закусив губу, постаралась вспомнить: вот Миранда мечется в постели в бреду. Руки ее покрыты ожогами – добрая булочница пыталась разгрести завал, еще дымившиеся балки и обломки мебели, чтобы спуститься в погреб Шауля, и двое дюжих парней из соседней лавки вместе с Иенсом не смогли ее удержать. Вот она шепчет, бормочет, твердит в бреду, отталкивая руки Герды и смоченное в уксусе полотенце: «Слуга Королевы… Оставь его, Слуга Королевы! Не тронь моего Шауля, я все тебе расскажу…» А вот и сам Шауль. Тела его так и не нашли. Все в подземной части лаборатории выгорело дотла, начисто стерло взрывом. Поэтому его можно вспоминать живым, сутулого старика в широком плаще, вечно покашливающего – он курил трубку, знал, что табак вредит здоровью, да все никак не мог бросить. Вот он протирает очки, снимает с полки книгу и кладет на конторку перед Гердой. Сама Герда сидит на стуле, болтает не достающими до пола ногами, грызет леденец из жестяной банки, кисловатый, с едва заметным привкусом пыли. Шауль тычет в страницу узловатым пальцем и говорит: «Давай же, девочка, читай». Герда охотней съела бы еще один леденец, однако старик добрый, нельзя его огорчать – и она, сморщив от усилия лоб и высунув кончик языка (язык в розовой анилиновой краске от съеденного леденца), с усилием разбирает литеры старинной азбуки.

Вот Иенс, бледный после пьянки и такой жалкий, вот Туб, с отвращением глядящий на «Механический цветок» и уходящий, сгорбив спину и косолапо ступая, в катакомбы, вот Вигго – его Герда и не видела трезвым. Сотни убитых у театра, тысячи умирающих в тесных, дымом и копотью пропахших конурках, старый рабочий, которому на заводе кислотой выжгло глаза, мерный топот Стальной Стражи по ночам, бесконечные и безнадежные гудки фабричных сирен на рассвете… Это все – он, светловолосый парень с холодными голубыми глазами, которого когда-то звали Джейкобом. Когда-то, тысячу лет назад или еще больше, в Долине они вместе шагали по крутой тропке к дому бабушки, и Джейкоба надо было держать за руку – он так и норовил свернуть с тропы, убрести за пересекшей дорожку ящерицей или просто упасть на спину, сорвать и засунуть в рот травинку и долго, бесконечно долго смотреть на уплывающие облака. Тогда маленькой девочке, сейчас называющей себя Гердой, казалось, что если не взять мальчика за руку, он так и уплывет с облаками. И вот – не удержала, уплыл. Герда поняла, что сейчас заплачет, а этого делать было никак нельзя. В конце концов, выстрел – не самое страшное. Самое страшное случилось несколько месяцев назад, когда Герда увидела Кея впервые.

Уже тогда, сложив картину случившегося в аптеке Шауля из горячечного бормотания Миранды – приходя в сознание, старуха отказывалась говорить о пожаре или твердила о каких-то тенях, – уже тогда девушка поняла, что надо молчать и ждать. Ни слова Иенсу. Иенс ведь словно порох, тронешь – взорвется. И он так любил Шауля. Он непременно кинулся бы восстанавливать справедливость и только погиб бы напрасно. Нет, надо ждать и молчать. Слуга Королевы в Городе. Когда-нибудь их с Гердой пути пересекутся, и вот тогда… Девушка специально напросилась с Иенсом в катакомбы, хотя тот ворчал и долго не хотел брать ее с собой, и там у какого-то пьяного в доску борца за лучшее будущее она вытащила из кармана маленький пистолет и хорошо, очень хорошо спрятала. Сердце ее в тот день пело. Иенс не пострадает. Вообще больше никому не придется страдать. Только бабушка так и не дождется ее. Герда не сумеет выполнить бабушкино поручение, и это, конечно, плохо. Но может, и не стоит возвращать в Долину вырвавшегося на вольный свет мальчишку. Может, Джейкобу хорошо где-нибудь вдали от всей этой мерзости, думала Герда. Может, он, как и говорил много раз, ушел с Караванщиками. Джейкоб далеко-далеко и никогда не увидит и не узнает, что за горькая судьба постигла его маленькую подружку… Как она ошибалась!

В декабре Иенс прихварывал – то горло красное, то из носа течет. А тут, как назло, случилась оттепель, затем опять подморозило. Иенс ушел на завод в легком пальтишке и ботинках на тонкой подошве. К вечеру повалил снег, и Герда, связав узлом теплые вещи, прихватив галоши и шерстяной шарф, распахнула дверь, ступила в усиливающуюся метель. Она брела через Ржавый рынок, обходя опустевшие прилавки и выныривающие из снежного крошева страшноватые фигуры – руки в карманах, к губе прилипла цигарка, на глаза надвинута кепка. Мимо профырчал грузовик с красной, ярко пылающей буквой «P» на борту, обдал вонью и паром, и под брезентом кузова почудилась Герде белая неживая рука. Девушка испуганно шарахнулась. В Пятом Округе началась эпидемия тифа, тела свозили за город и там хоронили в огромных, засыпанных известью ямах. Упаси Святой Пустынник… Сверху ехидно каркнуло, в мокром тумане и тающем снегу хлопнуло вороньими крыльями, упало на плечо Герды белое перо. Девушка сжала узелок покрепче и побежала, не глядя на набычившиеся лица зданий и плоские лица пешеходов, мертвые в синеватом свете фонарей. Побежала мимо скучных подъездов пристутственных домов, мимо жалких, съежившихся скверов, мимо пересекающихся рельсов узкоколеек и вагонеток, везущих заводские грузы, мимо фабричных заборов, опутанных сверху колючей проволокой, мимо истлевшего гриба Старого цирка, мимо пустырей, заросших дурной травой, мимо ярких искр и вони сварки – строили новую причальную мачту для дирижаблей. Побежала, разбрызгивая вязкую, липнущую к ботинкам грязь, и, задыхающаяся, остановилась только у проходной завода, где работал Иенс.

Угрюмый охранник в будке долго не хотел ее пропускать, но наконец пропустил, и девушка вышла на широкий, заваленный строительным мусором двор. Иенс говорил, что завод переоборудуется, будет новый хозяин – тогда, возможно, рабочим станет полегче. Герда шла, прижимая к груди узелок, и вдруг увидела Иенса. Тот стоял у длинной белой машины и говорил с каким-то молодым человеком. Метель сделалась гуще. Герда прошла еще несколько шагов и остановилась как вкопанная. Сердце ее забилось отчаянно и нежно. Надо было сразу подбежать, но подкосились ноги. Герда так долго искала его, пропавшего друга, почти брата, и вот нашла, а он стоит совершенно спокойно у белого лакового чуда и не замечает ее, не замечает. Вот будет сюрприз! Девушка улыбнулась и качнулась вперед, чтобы преодолеть последние разделяющие их футы, – как раз когда юноша с лицом Джейкоба сел в машину, высокий человек в шоферской форме захлопнул за ним дверцу и снежное чудовище рвануло с места, обдав Герду облаком керосиновой вони и слякотными брызгами. Иенс обернулся.

– А, это ты, – буднично сказал он.

Так буднично, словно совсем ничего не случилось. Будто это не Джейкоб только что сел в машину.

– Что ты там п-принесла? Давай, – раздраженно произнес любовник и, потянувшись к узелку, сунул туда длинный нос. – А, ш-шмотки. Я на-надеялся, ты испекла что-нибудь вку-вкусненькое. Ишачу тут с утра, з-зверски п-проголодался.

Герда заставила сердце успокоиться и спросила как можно равнодушнее: