я рехнулся? — догадался хозяин. — Не дождетесь! Просто я решил научиться играть на пианино. Зачем — не спрашивайте, долго объяснять.
— Очень надо спрашивать, — дернул боками Тихон. — Мы вчера все слышали.
— Тем более, — кивнул Моцарт. — Я так решил, значит, надо выполнять. Придется тебе, голубчик, потерпеть. Я знаю, что ты не любишь пианино. Так что можете идти на кухню, я вам там паштет положил. По поводу начала моей новой жизни.
Но волшебное слово «паштет» отчего-то не оказало обычного воздействия — Тихон не испарился, а лишь покосился на свою подружку и остался сидеть на месте. Маруся смотрела с ленивым интересом, она еще не знала, что это за предмет.
— Ну как хотите. Можете оставаться, но чур, не мешать. А то выгоню. Я твои истерики помню, дорогой.
Тихон фыркнул и покосился на подружку, теперь он беспокоился не о себе, а о том, как его драгоценная Маруся отнесется в предстоящей какофонии.
Он посидел, глядя на клавиатуру. Погладил клавиши.
— Не бойся! Надо уверенно и нежно, вот так, смотри…
Моцарт послушался, и нажал-погладил все клавиши справа-налево, черные и белые, не пропуская ни одной. Пианино удивилось, встряхнулось, просыпаясь. Евгений Германович повторил то же движение в обратном направлении. Тихон сделал страдальческое лицо, но не ушел, а переместился к Марусе и к басам, очевидно, они его меньше раздражали, чем нервные и суетливые верхние ноты. В принципе, в этом Евгений Германович был с ним согласен, часть клавиатуры правее середины ему тоже нравилась гораздо меньше левой.
Потом он вдруг вспомнил, что Анна однажды, смеясь и приговаривая, что дает уроки игры на фортепиано самому Моцарту, заставляла его играть про гусей не одним пальцем, как он привык, а всеми пятью — о, это было непросто, но через полчаса он освоил и это, за что был удостоен иронической, но все же похвалы. Улыбаясь приятным воспоминаниям, Евгений Германович повторил и закрепил успех. Ура! — он играл пятью пальцами.
— Вот так-то! — он хвастливо подмигнул Анне и подумал, что она обязательно бы скептически хмыкнула. — А я еще и не то могу!
И он сыграл на всех белых клавишах, начинал с мизинца левой руки, шестую клавишу подхватывал уже большим пальцем правой — еще пять нот, а там опять продолжал левой. Дело шло медленно, он сбивался, но проиграл-таки по всей клавиатуре слева направо и обратно. А потом еще раз. И почувствовал, что устал так, как будто взобрался на средних размеров вершину, причем с полной выкладкой и без остановок. Даже пот на лбу выступил.
— Вон оно как… — удивился вслух. — А я и не думал. Девчонки по два часа играли, и по три.
Тихон закатил глаза и выразил надежду, что так далеко дело не зайдет. А Маруся неожиданно мягко подпрыгнула и приземлилась на колени Моцарта. Он опешил, так как до сих пор кошка едва позволяла себя погладить, но первой на контакт не шла категорически. Тихон от изумления присел и, задрав голову, переводил округлившиеся глаза с подружки на хозяина. Моцарт затаил дыхание, боясь спугнуть кошку, но, как оказалось, он ее не интересовал совершенно, разве только как подставка. Маруся потрогала лапкой клавиши, совсем как сам Моцарт вначале, осторожно и беззвучно. А потом неуловимым грациозным движением прыгнула на клавиатуру и замерла, прислушиваясь. Переступила лапами, еще послушала… Но тут с пола пушистой ракетой стартовал Тихон и приземлился прямо на расчерченную черными и белыми клавишами площадку — получилось громко. От испуга и он, и Маруся взвились в воздух, приземлились на ковер и рванули из комнаты единой серо-белой молнией.
Евгений Германович покрутил головой, поглядел на Анну и развел руками — кто ж знал, что эта парочка окажется такими меломанами, особенно Тихон?
— Любовь створит чудеса, Моцарт, — смеялась Анна. — Тихон — и тот играть научился ради любимой девушки, а ты ради меня за тридцать лет — одних гусей?!
— Зато всеми пальцами! — отрезал Моцарт, ничуть не удивленный. Он знал, что они именно так бы и сказала. А он бы именно так и ответил, всего-то.
Потом Моцарт отдыхал, переполненный впечатлениями… и ждал прихода Надежды. Ждал, и сам удивлялся: как так незаметно получилось, что он перестал тяготиться ее ежедневными визитами и даже привык к ним? Обед или ужин, чаепитие, простые разговоры под телевизор за последнее время стали привычными и, как все привычное, успокаивающими. Без Надежды вечерняя тишины в доме становилась гнетущей и непереносимой. К тому же, коме еще он мог рассказать сегодняшний уморительный случай про котов-пианистов и похвастаться своими успехами? Она, может быть, и не поймет, но смеяться точно не будет. А скорее всего обрадуется, что он наконец-то нашел себе занятие. И если посмотреть правде в глаза, именно благодаря Надежде, которую он знает так давно, что они превратились почти в родственников, он не одинок, как верблюд в пустыне. Хоть кто-то переживает за него, заботится — здоров ли, есть ли что поесть, как настроение, она ему жизнь спасла, в конце концов. А он, неблагодарная скотина, буркнул ей «спасибо», а ни цветочка, ни коробки конфет не подарил, как будто так и надо. Она и купит, и приготовит, и посуду вымоет, а он ее, видите ли, терпит, старый дурак!
— И что ж ты сидишь, как инвалид?! — разозлился он сам на себя. — Давно уже ходячий, ноги в руки — и бегом исправлять ситуацию!
Он не выходил из дома уже больше недели и оказалось, что жизнь за окном изменилась. Зелень деревьев как будто устала и поблекла, в воздухе висела горьковатая дымка и было прохладно. На двери магазина все еще оставалось объявление о найденной кошке, и у него даже были оторваны два язычка с номером телефона, но почему-то никто так и не позвонил. Зато народу на улице прибавилось, и машин, и трамваев стало больше. Уставшие бабульки, все лето торговавшие укропом, помидорами и огурцами со своего огорода, теперь превратились в цветочниц, утопавших в ярких разноцветных букетах, и от этой перемены декораций похорошели и помолодели.
Евгений Германович растерялся от этого великолепия, в цветах он, естественно, не разбирался, и твердо знал только одно — Анна любит желтые розы. Но Надежда — не Анна.
— Астры берите, недорого, — пришла на помощь ближайшая бабушка. — Не думайте, к вечеру все разберут подчистую. Берите все, отдам дешевле, до вечера сидеть не могу, спина отнимается.
— Если в первый класс, то лучше гладиолусы, торжественно, — подключилась другая.
— Куда этим малявкам гладиолусы! Невестка в прошлом году купила, такие здоровущие, так внук его едва в