«А может быть, и для нас!» — подумал про себя Васко и решил, что нужно пойти посмотреть ее.
Васко вышел на тропку, спускавшуюся к реке. Мысли его вернулись к Стаменке. Не прошло и недели с его приезда, как случилось это несчастье.
Однажды вечером вблизи лагеря он увидел Стамена. Сначала увидел мула; нагруженный и тихий, тот с виноватым видом стоял на тропинке, как бы извиняясь за что-то. Потом услышал рыдания. Муж Стаменки, который в бригаде исполнял обязанности завхоза-снабженца, корчился на земле, словно от боли в животе, и плакал: принес известие о трагической гибели их сына-летчика… Когда же дошел до них двоих, Стаменки и Васко, то собрался с духом и подал телеграмму, она вскрикнула лишь в первый момент, как попавшая в капкан волчица, но потом, словно в укор Стамену и другим, кто не мог сдержать слез, села на скамейку, опустила голову на грубо оструганный стол и будто забылась. А наутро они со Стаменом уехали в Софию.
Через три дня в лагере вновь уже пахло курбан-чорбой, Стаменка снова командовала, кому где сесть, кому чем помочь, снова за столом галдели наперебой, прося добавки. Она вновь была с ними, их тетя Стаменка, только уже совсем седая…
Теперь главная забота ее была о Стамене, ее вечно безмолвном муже. В этой семье природа явно что-то напутала: жену сделала мужем, а мужа — женой. Но гармония была налицо: сила духа и здоровый реализм бракосочетались здесь с робкой, чувствительной душой, склонной к тихой мечтательности и немного романтичной… После смерти сына этот большой и сильный человек сразу как-то сник, сжался, совсем притих. Он по-прежнему ездил в город, привозил продукты и почту, но делал это так бесстрастно и машинально, что начинало порой казаться, будто не он правит мулом, а мул им…
Инженер выбрался на дорогу по другую сторону реки. Остановился отдышаться и бросил взгляд туда, где дымила труба их кухни. Сосны закрывали лагерь, но сразу за ними и ниже виднелись плечи огромных решетчатых опор высоковольтки, рассекавших горизонт и зелень гор за ними. Пройдя еще пару километров, он вышел на большую поляну, заваленную уже почти сгнившими бревнами, кучами старой трухи, поленницами невывезенных дров. Ничего особенного, обычная лесоразработка, откуда вывозили дрова. Он пошел дальше и в ста метрах увидел забетонированную площадку с небольшим навесом над ней. Так он обнаружил заброшенную канатную дорогу.
Внезапная мысль пришла ему в голову, заворочалась, пока еще неуклюже и неясно, приковала его к этому месту. Он видел не одну канатную дорогу, но его вдруг удивило, как бревна вековых деревьев гладко спускаются с высокогорных вырубок и сплавляются вниз… Эти бревна не намного легче их секционных стальных деталей. А что, если эта канатная дорога действует и по сей день? …Мало-помалу мысль оформилась в ясную, четкую идею. Тут есть прекрасная дорога, там в данный момент никакой. Сюда спокойно доберутся многотонные грузовики, а отсюда… Нужно посмотреть и проверить! Как? С кем? Разумеется, с Горским! Прежде всего с ним!
Когда вечером они пришли с дядюшкой Крумом в павильон, обрадованные, окрыленные новой идеей, Эвелина первой их увидела и махнула им. Васко совсем забыл, что в это время они обычно бывают здесь. Ну да к черту! Сейчас его личные отношения с Горанчевым не имели никакого значения — как раз с ним-то и надо поделиться!
На этот раз он не поцеловал ей руку, сдержанно поприветствовал Горанчева. Горский тоже поздоровался. «Все такой же, со своей неизменной улыбкой». Сели за их столик.
— Последнее время вас совсем не видно, инженер Петринский! — улыбнулась Эвелина. «Она ждала меня!»
— Не мог, — смутился Васко, — буря… Этот мост… — Он подозвал Теофана: — Две сливовицы и что-нибудь на закуску!
— А, товарищ инженер! Форелька есть! Жареная!
— Чудесно! Случай того заслуживает, — крикнул Васко и прямо обратился к Горанчеву: — Есть для тебя новость! — Горанчев не проявил никакого интереса, зато Эвелина была начеку и поглядывала то на одного, то на другого. — Утром возьмем бригаду с моста и перебросим сюда. Я открыл заброшенную канатную дорогу, наверху, чуть в сторонке от трассы.
— Да, я знаю ее, — сдержанно ответил Горанчев. Васко продолжал все так же возбужденно: они восстановят ее. Секции и другие детали можно будет возить дорогой по ту сторону реки, сгружать на поляне, где лесозаготовка, а оттуда переправлять по канатке.
— Что? Серьезно? — Горанчев чуть не подскочил.
— Вполне серьезно.
— Канатка, она в полном порядке, — робко вставил Крум. — Ее нужно только немного подремонтировать, и все…
— Да у нас ведь не бревна, дядюшка Крум! — резко оборвал его Горанчев.
— Я тоже считаю это вполне серьезным, — вмешалась Горанчева. — Мне кажется, это интересно, это выход, особенно если…
— Прошу тебя, Эви!
За столом наступило молчание. Хорошо, что в это время Теофан принес закуску и заполнил неловкую паузу. Запах жареной рыбы несколько разрядил атмосферу. Назревала конфликтная ситуация. Васко это чувствовал, но не собирался отказываться от боя. Тем более что за столом была она… Он настаивал на том, чтобы утром на следующий день с Горанчевым и Горским идти на канатку, смотреть место, бетонную основу катушки, стальной трос. А потом перейти на эту сторону, к трассе. Фундаменты обеих катушек необходимо укрепить… Горанчев заявил тогда достаточно твердо, что в подобной героико-романтической пьесе он играть отказывается — это не его амплуа. Васко принялся доказывать по новой, еще более обстоятельно. Как он не понимает? Если сделать, как предлагает Васко, через неделю их люди вместо того, чтобы строить мост, продолжат работу на трассе!
Горанчев отвечал краткими язвительными замечаниями, что называется, тучи сгущались, но ни один не имел намерения отступить. Васко извинился перед Эвелиной, что этот разговор вынужден вести в ее присутствии, но он не может понять упорства ее супруга. Горанчев просил не втягивать жену в эти глупости, вскочил из-за стола и сказал, что им пора идти. Эвелина, однако, не шевельнулась. Она считала, что еще слишком рано, и хотела остаться. Этого Горанчев не ожидал, и его улыбка, призванная было выразить снисхождение, на глазах превратилась в выражение беспомощности и примирения. От этой сцены дядюшка Крум почувствовал себя неловко и откланялся. Васко не стал его задерживать, так было лучше. Горанчев высказал удивление, что его жена вдруг проявляет интерес к их проблемам. Он явно снова собирался с силами. Не получив ответа от Эвелины, он обратился к Васко в обычном тоне — полусерьезно, полуиронически; сначала ухватит губами, а потом и зубами.
— Намерения коллеги самые благородные и высокопатриотические. У Петринского есть размах, даже в излишке. Только