— Ну, хорошо, не говорите, не говорите, пусть будет секрет,— согласилась остроносенькая Оксана.
— Да мы вам, наверно, мешаем тут? — спросил вожатый.
— Нет, до самого вечера можете быть,— милостиво позволил Кукурузо.
— Да нет, мы на какой-нибудь часок. Просто хотелось искупаться и позавтракать на свежем воздухе, у костра. Девочки с самого Киева об этом мечтают. Вон Оксана никогда в жизни не завтракала у костра,— улыбнулся вожатый.
— Она и живой коровы никогда не видела. Только на картинке,— подмигнул вожатому мальчишка с фотоаппаратом.
— Ты очень много видел! Вот сейчас как дам! — бросилась на него Оксана.
— Брэк! Бой закончен! Победила Оксана! — сказал вожатый.— А теперь — за дело! Вынимайте термосы! Разводим костер!
— Только так,— авторитетно подтвердил маленький «штурман».
Пионеры сразу загомонили и побежали к лодкам.
— Ты, Игорь, займись костром,— сказал вожатый мальчику с фотоаппаратом.— Ты у нас мастер.
— Пойдем, я покажу где хворост,— по-хозяйски предложил Кукурузо. И мы втроём пошли вглубь острова. Шли и, как это всегда бывает в начале знакомства, неловко молчали — не знали о чём говорить. И вдруг Игорь, не открывая рта (мы это хорошо видели), громко то ли проблеял, то ли гавкнул. И сразу где-то внутри у него заиграла музыка… Настоящая музыка. Джаз. Ну знаете: «Бз-вз, дудль-будль, бум-бем, бу-га-га…». И потом что-то запело женским голосом не по-нашему… Мы встали и уставились на Игоря, как бараны. Что это такое?
Он засмеялся и передвинул из-за спины вперед то, что мы всё время принимали за фотоаппарат:
— Приёмник! На транзисторах, полупроводниках. Я его только смонтировал в футляре от фотоаппарата. Потому что другого корпуса не было. Да и удобно. Через плечо носить можно.
Вот оно что! Это же транзисторный радиоприёмник, такой, как у деда Салимона! Как мы сразу не догадались?
— Хорошая штука,— опомнившись, снисходительно сказал Кукурузо.— Сколько дал?
— Что дал?
— Заплатил сколько?
— Нисколько. Сам сделал.
— Что-что? — Кукурузо скривился и приложил ладонь к уху, будто плохо слышал.
Я хихикнул.
— Сам, говорю, сделал,— серьезно повторил Игорь.
— Ага,— криво усмехнулся Кукурузо.— Ну да. Я же и спрашиваю: сколько дал? У нас в сельмаге «Турист» продаётся. Тридцать пять рублей. Красивый, под перламутр. Ну а этот, конечно, похуже.
— Вот, чудак, не верит. Ну, как хочешь.
Из кустов вышел вожатый.
— О чем это вы, ребята, спорите?
— Да ничего, просто так,— махнул было рукой Кукуруза, но потом, глянув снизу на вожатого, вдруг ехидно спросил:
— Дядя, а у вас все пионеры вот такие во… или только этот?
— А что такое?
— Да ничего… Просто он говорит, что этот приёмник сам сделал. Может, вон та худенькая автомобиль настоящий сама сделала, а этот «штурман-толькотак» — в космос летал?
— О космосе и автомобиле не скажу, а вот приёмник он действительно сам сделал. Это точно. Он у нас молодец. В радиокружке уже третий год. Академиком будет.
Вожатый говорил серьезно, не шутя. Не верить ему было невозможно. Кукурузо сразу скис — насмешливые огоньки в глазах погасли, уголки губ опустились.
Я тоже был удивлен. Мне почему-то всегда казалось, что все эти разумненькие образцовые школьники, которые мастерят действующие модели атомных ледоколов и самолётов, обязательно должны быть хилыми, заморенными, в очках. И обязательно чудаковатыми. А тут перед нами стоял нормальный курносый мальчик — мускулистый, загорелый, по всему видно, тренированный. Его скорее можно представить на спортивной площадке, среди шумной ватаги расхристанных мальчишек, чем с головой ушедшим в распутывание сложной начинки какого-нибудь удивительного радиоприёмника.
Мы молчали, растерянные и озадаченные.
Вожатый внимательно посмотрел на нас и притворно сердито сказал:
— Что же вы, братцы, разболтались тут, а хворосту не несете? Люди же голодные. А ну быстрее!
Это сразу вывело нас из оцепенения. Мы бросились поспешно (даже слишком уже поспешно) собирать хворост. И через минуту уже тащили на поляну большие охапки. Особенно старался Кукурузо. Он тащил такую охапищу, что я боялся, чтобы не него пупок не развязался.
Длинноногая девочка Валька, увидев, восхищено сказала:
— Ого-го!
И я не знаю, от чего больше был таким красным Кукурузо: от напряжения или от этого «ого-го». Он вообще почему-то часто поглядывал на эту Вальку. Нашел на кого смотреть! Страшила какая-то! Пучеглазая, длинноногая! Тьфу! Хуже Гребенючки в сто раз!
Все стояли кружком на поляне и смотрели, как ловко разжигал Игорь костер. «Смотри, городской, а умеет…»
Вскоре посредине поляны уже лизал небо огненными языками большой костёр.
— Ну, а чья очередь сегодня кашеварить? — спросил вожатый.
— Сашкина! — радостно закричала длинноногая Валька.
— Сашкина, Сашкина! — закричали отовсюду, и все посмотрели на «штурмана».
— Твоя? — спросил вожатый.
— Только так,— ответил тот.
— Вот же, везет нам сегодня,— улыбнулся вожатый.
— Везет! Везет! Уху! Сашенька, обязательно уху! Уху! — слились в один десятки криков.
— Только так,— впервые за всё время улыбнувшись, закивал Сашка.
Теперь, когда все стояли вместе вокруг костра, было особенно заметно, что Сашка очень маленького роста, меньше всех. Может, поэтому он и держался так серьезно и насуплено, чтобы казаться солиднее. Но еще было заметно, что все его любят, и если и смеются над этим «только так», то совсем не насмешливо, а скорее безобидно.
Сашка принялся готовить еду. Девочки помогали ему, чистили картошку, рыбу, которую достали из сетки, привязанной к корме одной из лодок и опущенной в воду. Другие школьники разбрелись по острову. Как-то так само собой вышло, что мы очутились рядом с Игорем. Игорь сидел на пеньке и строгал ножом палочку. Мы с Кукурузо сидел возле пенька на корточках, уткнувшись подбородком в колени, и задумчиво ковырялись в земле. Потом Кукурузо кашлянул и, насупившись (чтобы скрыть неловкость) хрипло сказал:
— Дай посмотреть… приёмник… Можно?
Игорь сразу отложил ножик и палочку:
— А чего же… Конечно. Пожалуйста.
Он открыл футляр:
— Вот настройка, это диапазоны, это звук,— показал, что где крутить.
Кукурузо наклонился над приёмником. Засопел. Я и сам нос туда сунул. Кукурузо отпихнул меня локтем:
— Не дыши туда. Запотеет и испортится.
Игорь улыбнулся:
— Да ничего. От этого он не испортится.
Долго Кукурузо крутил ручки-колёсики, и мы молча, затаив дыхание, слушали голоса далёких стран.
— Да-а-а… Ценная штука,— сказал, сказал наконец Кукурузо и добавил: — Ну, по физике у тебя, конечно, пятерка.
— Пятерка,— просто и без хвастовства ответил Игорь.
— А двойки ты хватал когда-нибудь? — с надеждой спросил Кукурузо.— Хоть по поведению, хоть по пению? Или круглый отличник.
— Отличник,— словно извиняясь, сказал Игорь.— Все наши юннаты — отличники. Такое условие.
Кукурузо тихо вздохнул.
В это время из кустов выглянула Валька. Видно, девочки уже закончили чистить рыбу. Я видел её, а Игорь, который сидел к ней спиной,— нет. Валька тихонько подкралась к нему, и не успел я даже рот раскрыть, как она одним движением столкнула его с пенька. Игорь ничего не подозревал и, конечно, кувырком полетел на землю.
— Даме всегда надо уступать место,— сказала Валька, садясь на пенёк.
Игорь, вставая и отряхиваясь, только улыбнулся в ответ.
Мы с Кукурузо удивленно переглянулись.
Хорошенькое дело! Толкового мальчишку — физкультурника, смастерившего такой приёмник, длинноногая страшила толкает так, будто он не мальчишка, а какая-то мебель.
Если бы, например, мне сделала такое, скажем, Гребенючка, я бы ей так дал.
Да что это с Кукурузо?
— А ну дай мне? — нахально говорит Валька и протягивает руку к приёмнику, который держит Кукурузо. И Кукурузо, теленок, спокойненько отдаёт приёмник. Тьфу, дурак! Что — её приёмник, что ли? Что это она распоряжается! Ишь, какая умная!
Однако все эти возгласы, естественно, беззвучно раздаются только во мне самом. Я молчу. Это же не мой приёмник, и не у меня его отбирают.
Валька начала настраивать приёмник, по-птичьи наклонив голову набок и смотря в небо. Нашла какую-то тягучую мелодию и вдруг радостно воскликнула:
— О! О!
Мы озадаченно взглянули на неё — что такое? Мечтательно смотря на плёс и внимательно слушая музыку, она тихо сказала:
— «Лебединое озеро»… Адажио…
Я поморщился. Тьфу, задавака! Такое говорит, что и в толк не возьмешь.
А Кукурузо, напустив на себя серьезность и нахмурив брови, говорит:
— Нет,— говорит,— это озеро скорее не Лебединое, а Утиное, потому что лебеди у нас не водятся. Зато уток — как ряски.