Ох, как темно, какие же заросли! Ничего не видно…
Вдруг где-то там, за камышами, где был незнакомец, что-то плюхнулось в воду. Сердце замерло. Что это?.. Что?.. Ой! А что, если это… он уже утопил моего друга! Холодный пот выступил у меня на лбу. Прошла минута, другая. Я стоял в полной темноте, вытянув перед собой руки (так я шёл) и не мог пошевелиться. И вдруг… вдруг на мои руки кто-то наткнулся. Огромный, как медведь. Руки мои сами собой невольно конвульсивно сжались, вцепились в его грудь, отпихивая. В следующий миг я почувствовал страшный удар по ногам и полетел на землю. Но почему-то не назад, а вперед, на него. Наверно, он подсёк меня и бросил на себя. Я завопил и бешено замолотил руками и ногами, вырываясь. Царапнув по чему-то мягкому, кажется, по лицу, рванулся изо всех сил, вскочил на ноги и бросился наутёк. Я мчался сквозь заросли, ломая ветки, спотыкаясь и наталкиваясь на деревья. Но я не чувствовал боли ни от царапин, ни от ударов. С разгону вскочил в лодку и, схватив весло, изо всех сил начал отгребать от берега. Я никогда не грёб так быстро — лодка летела, как ракета. Всё время я панически оглядывался — не гонится ли он за мной. Нет! Погони не было. Опомнился я лишь тогда, когда пристал к берегу у села. Я всё время дрожал от напряжения, от усталости, от страха. Не обращая внимания от усталости, по селу я тоже не шел, а бежал — в полной безопасности я мог чувствовать себя только в своём дворе.
Мокрый конец одеяла (я всё же намочил его) хлопал меня по спине, будто подгоняя. Как бревно, я упал в сено возле сарая и долго лежал совсем неподвижно — отдыхиваясь. В голове, словно в сломанном телевизоре, мелькали отдельные кадры только что пережитого и мысли. Что же это произошло? Кто это был? Неужели Кукурузо погиб? Что делать? Может, разбудить отца, всё рассказать, собрать людей и туда… А если Кукурузо не погиб? Ведь я не уверен в этом. Тогда тайна его раскроется и выйдет, что я предатель. О нет! Предавать друга — это ужасно. Я никогда не пойду на предательство. Всё что угодно, но не это. Что же делать? Долго я мучился над этим вопросом, но так ничего и не придумал. Наконец усталость и сон одолели меня, и я заснул.
Ночное происшествие было настолько невероятным, что когда я проснулся, то даже подумал сначала, не приснилось ли это мне.
Но вот ко мне мама подошла, наклонилась:
— Ну, как спалось во дворе, сынок? О, что это одеяло мокрое? Разве ночью дождь был? Или, может…— мама усмехнулась.
Я густо покраснел.
— Да что вы… это… это… я… воды захотелось, кувшинчик сюда взял и разлил ненароком.
Хорошо, что мама спешила доить корову и не стала допытываться.
Ночное происшествие снова вспомнилось мне со всеми подробностями. Но теперь оно не казалось мне таким ужасным, как ночью. Может, потому что утро было солнечным и веселым, а, как вы знаете, все ночные страхи проходят утром. Ночью все кажется страшным потому, что темно и люди спят. А утром светит солнце, гомонят птицы, звенят ведрами бабы у колодца, и вокруг люди. Я был бодрый и энергичный. На остров! Немедленно надо на остров! Узнать, как там — живой ли…
Быстро умывшись, я побежал в хлев. Мама еще доила.
Теленок лез к корове. Мама отгоняла его: «Уйди! Уйди!»
— Мама! — попросил я.— Дайте молока, пожалуйста, быстрее, а то я убегаю.
— Куда это ты? Сейчас завтракать будем.
— Да потом. Я не хочу. Я молока только. Я с ребятами договорились пойти на рыбалку.
— Да хоть хлеба отрежь.
Выпил я стакан молока, отрезал большой ломоть хлеба — за пазуху — и на улицу со всех ног. За ворота выбежал и с разгона на деда Вараву наскочил — не заметил. Он даже пошатнулся.
— Тьфу на тебя! — буркнул сердито.— Ишь, разогнался!
— Извините! Здравствуйте, дедушка!
— Здорово. Куда тебя несет? Прешь, как немой в суд. Людей с ног сбиваешь.
— Да я на речку, с ребятами договорился о рыбалке.
— Проспал, лодырь? — уже сочувственно и укоризненно спросил дед: сам же рыбак — понимает.
— Ага! Ну я побегу! Извините! — А сам думаю: «Эх, не знаете вы, ничего не знаете, куда я спешу. Если бы знали, не так бы запели…».
Глава 17
«Сегодня ночью…» Тайна вот-вот раскроется
С неспокойным сердцем отплывал я на остров. И чем ближе подплывал, тем сильнее трепетало моё сердце: живой или неживой, живой или неживой…
И вдруг радость отчаянным криком забулькала в моём горле, как вода в закипающем чайнике:
— Ого-го-го-го-го!
Я увидел его. Живехонький и целехонький стоял мой друг Кукурузо на берегу, высунув голову из кустов и радостно мне улыбаясь. Только нос у него был облупленный и правую щёку наискосок пересекала свежая царапина. Но что такое царапина на щеке такого героического парня, как Кукурузо? Ничего!
Когда я пристал к берегу, мне захотелось броситься и обнять его на радостях, но я сдержался. Я лишь ткнул его в плечо и спросил:
— Ну как? Как ты тут?
— Ничего,— хлопнул он меня по животу и сразу добавил, взявшись рукою за щеку и качая головой.— Тут такое было-о-о…
— Что? — спросил я, словно ничего и не подозревал.
— Ты не поверишь. Подумаешь, что я вру.
— Ну?
— Шпионы на меня напали ночью. Вот тебе и ну! Я дрался. Так дрался, как никогда в жизни. Думал, что пропаду. Вот видишь,— он ткнул пальцем в царапину на щеке, потом задрал рубашку и показал синяк на ребрах.
— Ну? Ну? — нетерпеливо спросил я.— Как же это было?
— Подожди… Я все по порядку.— И Кукурузо начал рассказывать мне то, что вы уже знаете.
Когда он дошел до трагического описания схватки с незнакомцем — как он лягнул ногами, как незнакомец упал на него и начал царапаться — у меня в животе неожиданно что-то засмеялось, прощекатало в горле и вырвалось изо рта коротким смешком.
Кукурузо обиженно выдохнул:
— Ты что — глупый? Тебе, конечно, смешно. Попробовал бы ты.
— А ну повтори, как это было — эта драка,— попросил я.
Кукурузо повторил. Я покивал головой, вздохнул и сказал:
— Это был я.
Кукурузо вытаращился на меня.
— Это точно был я… Смотри.— Я закатал штанину и показал на ноге под коленом здоровенный синяк.— Твоя работа.
И я рассказал всё, что случилось со мной этой ночью. Кукурузо только глазами хлопал:
— Так выходит, что это… что это… дрались мы с тобой? А мне казалось, что был кто-то такой здоровенный.
— А мне думаешь, нет? Просто великан.
Мы взглянули друг на друга и как захохочем вдруг!
— Вот это класс!
— Вот это да!
— И как я мог тебя не узнать?
— А я?
— Хоть бы слово сказал.
— А ты чего — как воды в рот набрал?
— От испуга.
— От испуга!
— А незнакомец что — и не вылазил из лодки?
— Не вылазил.
— А куда же он потом делся?
— Исчез где-то. Уехал. Я на дерево с перепугу вскарабкался — всю ночь на ветке, как обезьяна, просидел, аж до рассвета. И глаз не сомкнул. Вот только когда рассвело, вниз спустился и задремал немного.
— А зачем он приезжал, как ты думаешь?
— А я знаю? Не в гости ко мне во всяком случае.
— А ты слышал, как в воду что-то бултыхнулось?
— Слышал, конечно. У меня даже в животе ёкнуло.
— Может, кого-то утопили? А?
— Кто его знает.
— Так, может…
— Цыц! — Кукурузо вдруг схватил меня за руку.— Пригнись.
Еще не зная в чём дело, я послушно пригнулся.
— Смотри! — прошептал Кукурузо. На плёс выплыла лодка. В ней сидел Кныш. Лодка плыла тем самым «курсом», что и незнакомец ночью. Обогнула остров и исчезла за прибрежными кустами.
Мы упали в траву и поползли — туда. За теми кустами остров заканчивался. Никого там не было. Кныш проплыл мимо.
— В лодку!
Мы рванулись к плоскодонке.
Кукурузо вдруг остановился:
— Взять ружье?
— Не надо! — попросил я, потом добавил: — Некогда.
Мы сели в лодку и начали огибать остров, приближаясь к тому месту, где ночью исчез незнакомец. И хотя сейчас было утро и светило солнце, сердца у нас бились тревожно — мы не знали, что ожидает нас там, за кустами. А что, если и вправду нечто ужасное…
За кустами начиналась узенькая стружка. А вокруг — сплошные камыши. Путь был один.
Мы въехали в стружку. Она была узкая, но почти ровная и никуда не сворачивала.
Вскоре мы выплыли на небольшой плес и увидели остров. Я удивленно посмотрел на Кукурузо. Это был Высокий остров. Вон и шалаш Бурмилы — «президенция» — как раз у берега. Я и не знал, что этой стружкой можно попасть к Высокому острову и что он так близко. Мы всегда добирались до него другим путём.
Мы осторожно подплывали к берегу. У берега стояли две лодки.
Из-за шалаша раздавались хорошо слышимые голоса Кныша и Бурмило. Их не было видно. Они, наверно, сидели у костра — вился синий дымок…
— Нехорошо это…— укоризненно говорил Бурмило.— Нехорошо…
— Молчи уже — «нехорошо!». Моральный кодекс нашелся! А ятеря ночью кто ставит?