акта, на театральный жест, обращенный к составу суда с просьбой проникнуться милосердием к сидящему на скамье подсудимых — безвестный учитель ответил последовательным изложением фактов, той самой конкретностью, о которой говорил ему прокурор и другие блюстители закона… Бедная женщина ничего не могла добавить к тому, что говорил о ней учитель, ей оставалось лишь ответить на несколько вопросов. Обливаясь слезами, она смотрела на Араши, как на бога, спустившегося на землю, чтобы заступиться за нее, понять ее страдания.
Араши требовал не только осуждения насильника, но и компенсации убытка, понесенного семьей батрака вследствие потери кормильца.
Присяжные, с умилением выслушавшие блестящую речь известного адвоката, нашли не менее убедительными доводы немногословного юноши. Зайсан был на три года закован в кандалы. Семье пострадавшей отрядили по решению суда пять коров и десять баранов.
Весть о победе юного учителя над зайсаном и его платными заступниками взбудоражила степь. Беднота возликовала: такого еще не случалось, сколько помнят себя старики. Богатые всегда были правы. Имя Араши стало известно в каждом джолуме. Едва вставшему на ноги пареньку приписывали подвиги батыра.
К молодому учителю потянулись люди за сотни верст. Океаном зла и нечеловеческих страданий виделась теперь юному Араши степь. Чем мог помочь он тысячам бесправных? Не только участием и утешением! Он исподволь пробуждал в людях чувство протеста, учил стоять за себя, не сдаваться судьбе. Беседы учителя не могли нравиться старостам и зайсанам. Но они его так же сильно боялись, как и ненавидели! Звон кандалов слышался им в его речах!
Калмык за доброе участие в его судьбе готов отдать последнюю овцу… Окажись на месте Араши честолюбивый и жадный человек, он мог бы сколотить состояние на приношениях ходоков. Мог бы, подобно другим, шибко смекалистым юношам, но с более покладистым нравом породниться с нойоном и обеспечить благополучное существование себе и своим потомкам. Араши богател лишь знанием бед батраков и скорбей табунщиков. Чем больше он приобретал житейского опыта, тем лучше понимал: народ носит в себе во сто крат больше мудрости, чем любой все познавший одиночка. Народ тысячекратно сильнее своих повелителей, но люди разобщены. И те их давят, как волки овец — по одному, смыкая челюсти на покорной шее.
Нужно искать для разобщенных людей путь к единению. А раз так, Араши должен учиться дальше. И снова он превращается в штудиста, уезжает в Казанскую учительскую семинарию…
Теперь вот он снова в степи, опять наставляет первым буквам черноглазых, как он сам, пытливых ребятишек.
Бергяс в душе не терпел Араши Чапчаева, обзывал его за глаза «общественным выкормышем», потому что обучался юноша на средства от общинных сборов. Но при встречах староста заискивал перед образованным человеком. На усмешки же богатых сородичей отвечал пословицей: «Достойного человека и в юнце приметишь, доброго коня — в жеребенке».
Гонец Бергяса объехал несколько селений, чтобы разыскать учителя — так строго приказал староста: привезти Араши во что бы то ни стало, уговорить от его имени приехать, потому как надо русским студентам показать образованного калмыка, «жемчужину степи»…
Араши понял настроение Бергяса по-своему. Два года тому назад в аймак Ики-Бухус, где жил народный сказитель Ээлян Овла, приезжал из Петербурга профессор Алексей Позднеев. Ученый-востоковед замыслил ознакомить просвещенный мир с сокровищами калмыцкого фольклора. Позднеев увез записи сказок, легенд, крылатых фраз, бытующих в хотонах, художественно обработанных джангарчи. Приезд профессора Позднеева был недолгим, но его — уважительного, мягкого, добросердечного и совсем не барина по привычкам — полюбили калмыки. Профессор обещал приехать вновь или прислать своих помощников. Араши Чапчаев в тот приезд не смог познакомиться с ученым гостем. Теперь, услышав от гонца о том, что в хотоне Бергяса появились два русских студента, Араши тотчас подумал о профессоре Позднееве и начатой им работе.
— Я и сам не знаю толком, что это за люди — русские студенты, — сказал Бергяс Чапчаеву еще у коновязи… — Уж ты не обижайся, если что не так… Да и поговорить ведь толком нельзя: переводил мальчик, что он им там наговорил, не проверишь.
На самом деле хитрый староста хотел блеснуть перед заезжими русскими своей дружбой с образованным человеком.
— Зачем извинения, Бергяс? — успокоил старосту Араши. — Мне и самому приятно потолковать с гостями.
3
На другой день пиршество во дворе и застольные беседы в кибитке продолжались.
— Я слышал, — заговорил Бергяс, плохо скрывая тревогу в голосе, — скрягу Очира едва не отправили на тот свет батраки? С чего бы это?
Араши, едва пригубив пиалу с чаем, принялся рассказывать о нашумевшей в последнее время стычке батраков с жадным богачом-скотоводом. Подобно истинному толмачу, Араши вел беседу сразу на двух языках — неторопливо и четко, так, чтобы все друг друга понимали.
Вадиму нравилось, как сдержанно, без лишних эмоций, чтобы не навязать слушателям своего отношения к происходящему, рассказывал Араши. История, в сущности, сводилась к тому, что один жадный скотовод из Манычского аймака тайком от однохотонцев выкосил большой луг, оставив без корма на зиму их стада. Батраки в отчаянии сначала хотели сжечь стога, но голос разума остановил их: ведь зло-то не в сене, а в бесстыдном Очире. Батраки отволтузили скрягу, а заодно и его брата-гелюнга, который пытался отнюдь не только именем божьим защитить родственника.
— Состоялся суд. Смелых парней тех упрятали за решетку, — закончил свой рассказ Араши.
— Туда им и дорога! — воскликнул Бергяс, подняв жилистый кулак над головой. — Нашли чем доказывать свою правоту — избиением сородича. Этак мы все передеремся скоро!.. А дело тут совсем даже не спорное: у кого больше скота, тому должна отойти большая часть луга. Все есть хотят, и люди, и животные.
Араши, который только что был бесстрастным рассказчиком, на глазах преобразился:
— Я не согласен. Кормит людей земля. И делить землю нужно по едокам, как в русских деревнях. Насколько я знаю историю народов с древности, — подкрепил свои доводы учитель, — войны были не за стога, а за землю. Так же случилось и в стычке между Очиром-скрягой и его батраками.
— Пусть нас рассудит бог, — не отступал Бергяс, — он создал скот и людей, землю и небо… По его велению люди всегда были разделены! Один — хозяин, другой — батрак. Если правы батраки, почему за решеткой сидят теперь они, а не Очир?
— Бог, наверное, лишь создал людей… А судят их такие же несправедливые Очиры, — заключил Араши невеселой шуткой.
— Пойдемте-ка на воздух, — предложил Бергяс, не желая обострять спор. — Посмотрим, как молодежь танцует.
Парни и девушки под музыку водили хоровод.
Тонкие, мелодичные голоса певиц, полыхавшая в полнеба летняя заря над степью, прибавлявшая румянца разгоряченным лицам, — все это не могло