class="p1">Борис уже не спал. Он обернулся к Вадиму и, пожевывая свежий стебелек травы, заговорил с упреком:
— Самое удивительное для меня здесь — это ты сам. Вот все заговариваешь со мною о простом народе, о необходимости социальных перемен, о культуре для всех и каждого. А сам — наивный ребенок, которому все в диковину… Чему удивляться-то? Увели — привели, только и всего. Если хочешь, я угоню у них целый табун. Угоню и брошу в степи, а может, снова пригоню на это место дня через три. Спорим?
— Дурацкий спор, а еще более дурацкая затея! — попытался отговорить его Вадим.
Борис ловко подмял под себя менее расторопного Вадима, предлагая побороться на свежем сенце, но у приятеля не было настроения дурачиться в этот ранний час. В последние дни он все чаще задумывался об упрямстве Бориса, с которым он отметал, и порой очень грубо, любые разговоры о необходимости изменения жизни трудовых низов.
— Удивляюсь тебе, Борис, — сказал с обидой Вадим. — Как ты можешь поносить все здешнее и не замечать добрых начал? Твой отец — скотопромышленник, делец, у него здесь целые стада, в другой стороне лесопильные заводы, водяные мельницы, крупорушки, И все же в нем душа мягче, к людям он относится терпимее. Отец и то верит, что ничего вечного нет, жизнь меняется, всегда менялась… И если помочь этим переменам сознательно, с толком, без эгоистических устремлений, то иная жизнь, пробуждение миллионных масс наступит уже теперь, а не через сто или двести лет.
— Все это я уже слышал от тебя. Теперь еще один социалист нашелся, Араши Чапчаев. Обнимайся с ним, хоть до поцелуев. А мне скучно все это! Фанатики вы, одиночки! Вот привезешь ты однажды эти перемены в хотон, а у тебя украдут лошадь и самого пристукнут!
— Только, пожалуйста, без пошлости! — рассердился Вадим. — И Араши ты не трогай! Не понял ты Чапчаева — дело твое, а дилетантски рассуждать о том, что тебе совсем неизвестно или по классовым соображениям неприемлемо, — пошло! Согласен?
— Не согласен! — отвечал Борис.
Вадим впервые заметил: верхняя губа у Бориса дергалась в нервном тике. Он сбавил тон разговора, не уступая в главном:
— Араши Чапчаев — обычный калмыцкий учитель. Он не знает трудов ученых социалистов, как и мы, невежды, но зато он вот как сыт страданиями народа! И уже кое-что делает, чтобы облегчить жизнь людям!
Вадим запустил пальцы в густую, слегка кудрявившуюся со лба черную шевелюру Бориса и, встряхнув его голову, спросил:
— Ты согласен помочь Араши?.. Говори: согласен?
— Нет, нет и нет! — упрямо твердил Борис, пытаясь освободиться от цепких рук. — Тебе, балбесу, помогал и еще помогу. Тебе! Которого знаю и понимаю. А их не знаю, не понимаю, а потому и не хочу. С тобой же и подраться иной раз хочется, господин калмыцкий доктор, чтобы выбить из этой вот башки твои утопические идеи!
Они принялись по-мальчишески тузить друг друга, пока не скатились с телеги чуть ли не под ноги своих лошадей.
Вадим наконец устал, распрямился, стряхнул с плеч прилипшие соломинки.
Кругом тишина. В хотоне не осталось ни одного взрослого, ни одной животины, кроме их лошадей. Все ушли в степь. Никто не мешает спокойно подумать о пережитом, насладиться первозданной тишиной. Думалось почему-то не о Бергясе, заслонившем было своей экзотической фигурой всех остальных, а о вчерашнем знакомом учителе из недальнего рода Абганерова.
2
Один из зайсанов Манычского улуса, отец взрослых детей, изнасиловал молоденькую жену своего батрака. Несчастный супруг оскорбленной, совсем не собираясь тягаться с всесильным владыкой, пришел к зайсану хоть пристыдить того и найти в том утешение. Батрака вытолкали из прихожей зайсановы холуи. Обида взыграла в батраке с удесятеренной силой. Теперь он не просил разрешения войти в дом, а, разбросав всех на пути, ворвался в господские покои. Мгновение — и уже не только слуги, а сам господин повержен на пол с одного удара батрацкой руки. Той самой руки, которая служила хозяину так долго и была ему защитой и опорой. Сорвал зло на обидчиках, утерся полой бешмета и побрел в степь косить траву для того же зайсана. Зайсан не простил обиды, бросился следом и застрелил бедного косаря из-за копны, как отбившегося от стада сайгака. Люди видели это и не стали скрывать злодеяния. Зайсан был упрятан за решетку, готовился суд. Родственники его наняли единственного тогда на весь округ адвоката-калмыка Санджи Боянова[35].
Был тот Санджи Боянов знаменит не только среди сородичей-хотонцев. Самые богатые купцы юга, рыбопромышленники, заводчики не скупились на дары, чтобы заполучить на свою сторону в тяжбе с противником умного, изворотливого, познавшего законы калмыка. Редко когда проигрывал на судебных процессах дотошный адвокат.
Бедная женщина, до смерти напуганная людской молвой, клубившейся вокруг ее беды, была доставлена в суд как свидетель. За всю свою жизнь она не отлучалась из дому даже в ставку улуса.
О случившемся услышал юный учитель, Араши Чапчаев. Он вызвался помочь несчастной женщине, хотя бы тем, чтобы переводить на суде ее показания.
…За несколько минут до начала заседания в зал суда стремительно вошел среднего роста молоденький калмык в черном шерстяном костюме-тройке, в накрахмаленной белой сорочке, с галстуком-«бабочкой». До этого случая Араши тоже не приходилось участвовать в суде. Но три дня до начала процесса он ходил по всем чиновничьим конторам, чтобы добиться разрешения выступить не только как переводчик, но и как защитник потерпевшей. Прокурор упрямо отводил доводы Араши, ссылаясь на процессуальный кодекс: женщина, мол, не привлекалась к ответственности, ей больше ничто не угрожает… Она всего лишь свидетель и жертва. Как приехала, так и уедет в свой аймак… «Если вы такой рыцарь, господин Чапчаев, — пошутил прокурор, — то следовало прийти ей на помощь раньше, когда она действительно нуждалась в рыцарской защите».
— Тысячи таких же несчастных, господин прокурор, и сейчас, когда мы с вами ведем светскую беседу, претерпевают унижения, нуждаются в защите, — парировал Араши пошловатый чиновничий каламбур.
— Наша судебная наука, а следовательно и практика, зиждется на конкретности, она нуждается в выводах, а не в обобщениях.
— Если угодно, отнеситесь к моим словам, как к выводам, — извинительным тоном ответил учитель.
Неожиданно в это время к прокурору заглянул по каким-то делам Санджи Боянов. Узнав, чего добивается юноша, он стал на сторону добровольного защитника. Так Араши Чапчаев впервые в своей жизни столкнулся на публичной трибуне с великой неправдой жизни власть имущих, лишивших бедноту всяких человеческих прав. Столкнулся и победил! На велеречивую речь профессионального юриста, блеснувшего глубоким знанием психологии подсудимого, проникновением в его состояние в момент свершения преступного