красивого цвета. А книги, что на полках стоят, по пальцам пересчитать можно: история монастыря, библия.
Ну, что еще? А летом мы за цветами ухаживаем, сажаем растения. Целый день заняты, но так режим составлен, чтобы у всех был небольшой перерыв. Либо на службе, либо на послушании. У каждой сестры есть правила своей молитвы, это зависит от чина ее и от духовной зрелости, матушка назначает всем по-разному.
У нас часто бывают службы в полном объеме, не сокращенные. В Абалакском монастыре – сокращенные. А у нас – полным чином. С шести до десяти утра, если есть Литургия, а нет – до девяти. Вечерняя служба начинается в пять и заканчивается в девять. В зависимости, какое послушание. Здесь есть такие послушания, которым не до службы, допустим послушница-скотница. Никуда не денешься, она будет управляться, она не может оставить животных.
Есть богадельная, где наши сестры пожилые, их тоже нельзя оставлять. Сестре девяносто один год, она видит, слышит, ходит! Но за ней нужен уход.
– А как живут сестры? Каждая в своей келье?
– Послушники не должны жить в одиночестве, это неполезно. Наши послушницы живут по двое, по трое. Иноки и монашества живут каждый в своей келье. Но и то по-разному. В комнате есть перегородка, она не сплошная. Почти до потолка, метра в полтора. Кирпичная. Мы живем с послушницей, нас «одели», мы вместе живем, потом мы тоже отдельные комнаты получим. Но некоторые монашки и инокини вместе живут, это как матушка благословит. У нас есть сестра-послушница, но, правда, она соборная послушница, она живет одна. Но дело в том, что она делает заготовки на зиму для монастыря – закатывает банки с овощами, фруктами. И приходит под утро. Огурцы, помидоры, варенье – все делает. Мастерица. Чтобы никому не мешать, ее поселили одну. И у нее такой ритм жизни, что она не может ни с кем жить.
И наоборот – есть у нас пожилые и немощные, которые поодиночке не могут.
А некоторые не могут ни с кем в одной комнате спать, ведь многие просыпаются среди ночи, потом не могут заснуть. А сестрам нужно выспаться. Какие-то заболевания, это правда, что в монастырях у многих обостряются болезни. Но об этом не говорят, молчат. Стараются молчать, по крайней мере.
У нас ряд различий – послушник, соборный послушник, это рясу одевают. Следующая ступень – инок, в иночество стригут. И меняют имя. Потом в монашество – тоже стригут, тоже меняют имя. Кого-нибудь за особые заслуги или дарования могут и в схиму постричь. У нас есть схимская монахиня. Обычно в схиму, конечно, уже очень пожилых стригут, потому что там мудрость нужна, духовность особая, она в очень пожилом возрасте проявляется.
– Схимник – это отшельник?
– Мало кто на самом деле может себе позволить быть отшельником. В схиму стригут по мере духовного роста, и это обычно происходит в старости. Когда человек бывает настолько немощен, что он не в состоянии жить отдельно.
У нас есть монахиня, она человек очень духовный. Она пришла с палочкой к Иоанну Тобольскому в Кремль, к раке с мощами… до этого она с детства с палочкой ходила, не могла почти ходить, только четыре класса закончила в школе из-за болезни. И вот она пришла к Иоанну Тобольскому в Кремль и сказала, что если исцелишь меня – буду тебе служить. И он ее исцелил.
– Как?
– Ну, она помолилась, и он исцелил ее. Все. Ушла без палочки. Когда чудо исцеления, болезнь проходит мгновенно, будто и не было. У меня тоже было такое, что меня Господь на самом деле исцелил, я еще была ребенком, в школе, и много болела, родителей не было. Мне было так плохо, что я без особой веры помолилась, и меня тоже Господь исцелил. Это происходит мгновенно. Заболевание, то, что я вот болела, – все исчезло.
– И вы пришли в монастырь?
– Не-ет! – Она повела плечиком. – Это случилось намного позже. Но исцеление происходит, как будто не было ничего. Я продолжу о той женщине, о той монашке. Из благодарности она вернулась туда, к мощам, и она служила при его раке, а тогда еще было советское время, и не было монастырей, и ни одной монахини не было в Тобольске, она была первая, которую постригли. И она была в миру монахиня, а потом открылся монастырь, и она сюда пришла. Она и сейчас здесь, в нашем монастыре. Когда чудо случилось, ей 30 лет было, а сейчас восемьдесят четыре.
И вот ее постригли в схиму в этом году Великим постом, так обычно стригут.
Конечно, она не может уже жить одна, нуждается в уходе. Она не видит, не ходит уже, поэтому она не может быть отшельницей. Так часто бывает, что схимницы отдельно не живут. Они носители духовного начала, чистые души.
– А вы сюда почему пришли?
– Я (пауза) наверно (пауза). Я пришла потому, что я захотела.
– Сами?
– Да, так сложилось. Мне очень понравился священник, я когда пришла на исповедь и мы с ним разговаривали, он мне сказал, что мне надо идти в монастырь, потому что у меня душа монашки. Я испугалась вначале. Но подумала и пришла.
– Вы здесь находите доброту, понимание или вам достаточно света вашей души?
– В монастырь приходят не за тем, чтобы искать доброту. В Евангелии написано: «Возлюби ближнего своего». Там же не сказано, что тебя кто-то обязан любить. Когда в монастырь приходят – они как в семье. Когда мы в миру выходим на люди – мы себя в порядок приводим, красимся, чтобы выглядеть хорошо. Такие все из себя, умеем себя держать. Дома ведь не редко все в порядке. Люди живут в семье, и они там раскрывают себя.
И монастырь у нас тоже большая семья. Причем у нас сложно, потому что люди разные, из разных мест, разных уголков страны, может, даже не из одной страны. Люди разных профессий, и они как семья. Мы очень тесно соприкасаемся. И такие вещи нехорошие начинают из нас лезть.
Когда приходит новый начальник в монастырь, нам кажется – почему к нам так плохо относится? Сестры чувствительные, когда кто-то приходит или уходит из монастыря – это драма. У меня тоже такое было.
Потом, когда время пройдет, многие понимают, что не сестры вокруг плохие, ты сам такой, не очень хороший. У нас страсти и грехи. Это правда, что сложнее всего себя исправить. Мы все что-то видим, чувствуем, так ведь? Но исправить пока не можем. Сестры