― Замолчи, ― попросила я. ― Просто не говори больше ни слова.
― Я сожалею, ― не послушал он меня.
― Я уже поняла, ― выплюнула резко, желая закрыть уши или заткнуть ему рот, чтобы мы собирались в аэропорт в скорбной тишине, пытаясь пережить все то, что случилось этой ночью.
― Я не о нас сожалею.
― Господи, пожалуйста, Колин, молчи. Не надо ничего говорить.
― Я собирался по прилету поговорить с Карен и расстаться с ней. ― он помолчал. ― Чтобы быть с тобой.
― Не надо, пожалуйста, прошу тебя, ― вырвалось из меня с рыданиями.
Колин подошел и присел на корточки напротив меня. Он молча вытирал мне слезы, шептал какие-то слова утешения, но они уже не помогали. Мне было невероятно больно. В груди пекло так сильно, что, казалось, у меня вот-вот случится сердечный приступ. Я крепко прижимала к себе одеяло и боролась с истерикой так сильно, как могла.
Когда счастье подходит близко, первое, что хочется сделать, ― это пощупать его. Сначала коснуться только кончиками пальцев, ощутить исходящее от него тепло. Просто коснуться, медленно провести по нему, чувствуя, как мир становится лучше, вдохнуть его запах и зажмуриться от переполняющих ощущений. Но счастье коварно. Как только ты начинаешь его ощущать, становишься жадным. Дальше тебе хочется вести по нему раскрытой ладонью, потом ― сжимать и мять его в руках, набирая в горсть побольше. И потом тебя уже не остановить: обнять его, завернуться в его объятия, вдыхать, пробовать, смаковать и нежиться, купаться в нем, как в бассейне с теплой карамелью. Перебирать руками и ногами, перемещаясь от одного края к другому. И вот в момент, когда ты находишься на середине этого бассейна, кто-то аккуратными наманикюренными пальчиками подхватывает тебя и резко вырывает из счастья, отшвыривая в сторону, как ненужную преграду к своему собственному. Это больно. Это, мать вашу, чертовски больно!
Я молчала. Пока была в душе, молчала. В номере отеля, пока мы собирались, молчала. Колин брал меня за руки, останавливая хаотичные движения и что-то говорил. Он тысячу раз просил прощения, говорил, что не знал, иначе не стал бы спать со мной, потому что это нечестно по отношению к каждой из нас: ко мне и к Карен. Молчала, когда мы ехали в аэропорт, там тоже не произнесла ни звука, только качала головой на предложения Колина: воды? Кофе? Алкоголь? Мне нужно что-нибудь? Хочу ли я пересесть на более удобное место? В самолете я тоже молчала и смотрела в иллюминатор.
Я все это время пыталась понять, как относиться к сложившимся обстоятельствам. Как перебороть себя и заставить поверить в то, что мы не совершили ужасного поступка, тогда как это было именно так? Это было настолько отвратительно, что все вокруг казалось темно-серым, местами даже черным. Когда вот так дают то, о чем ты грезила несколько недель, а потом по щелчку пальцев отбирают.
Когда машина остановилась у больницы, Колин попросил водителя выйти. Как только за ним закрылась дверь, он взял в свои ладони мои ледяные руки, заставив посмотреть на него.
― Лана, скажи хоть слово. ― Я молча смотрела в ответ. Как будто онемела от своего горя. А этот эпизод моей жизни и ощущался как горе, словно у меня опять кто-то умер. Хотелось выть от тоски и рвать на себе волосы. ― Детка…
― Не называй меня так! ― выкрикнула.
Ненавижу эту «детку». Так он называет Карен, так называл меня Хантер и наверняка тоже обращается так же к Карен. Противно все это и мерзко. Я думала… я позволила себе намечтать, что между нами с Колином было нечто особенное, не такое, как у него с невестой. Словно я была специально создана для него. Казалось бы, видимых причин для таких мыслей не было, но меня это не остановило. Я так много думала о нем, что сценарий наших отношений сам сложился у меня в голове.
― Прости, ― нахмурившись, произнес он. На лице Колина отражалась боль, которая была, видимо, не меньше моей. Грудную клетку снова больно сдавило. Хотелось послать все к черту, прижаться к нему и не отпускать к ней. Пускай бы сама справлялась со своими проблемами. Или привлекла Хантера. А что, если?..
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
― Ты уверен, что это твой ребенок? ― спросила я с надеждой.
Морщина между бровями Колина стала еще глубже. Он непонимающе посмотрел на меня. Видимо, мои мозги перестали работать еще в номере отеля, потому что я, не задумавшись о последствиях, выпалила:
― Она спит с Хантером.
― С Хантером? Но он ее…
― Актер, Колин. Он ― актер, которого она наняла, чтобы тот приставал ко мне, чтобы ты подумал, будто у нас с ним отношения. Чтобы я… чтобы мы… чтобы… ― я запнулась, глядя на то, как резко поменялся взгляд Колина. Он стал жестким и холодным.
― Это плохая тактика, Милана.
― Какая тактика? ― не сразу поняла я.
― Я не желаю даже думать о том, что ты способна на такую мерзость, ― резко произнес он и меня осенило. Он подумал, что я это придумала после нашей ночи.
― Нет, Колин, ― быстро протараторила я, хватая его за руки, которые он внезапно убрал от меня, глядя с брезгливостью. ― Нет, я говорю правду, послушай же меня! Выслушай!
Он качнул головой, бросил:
― Поезжай домой, меня ждет невеста, ― и покинул машину, оставив меня задыхаться от отчаяния и рыданий, которые просто разрывали мою грудь.
Ну что за идиотка? Конечно, он бы мне не поверил. Я ведь знала это и все равно не сдержалась. Я вспомнила угрозы Карен помешать мне оформить опекунство, если я скажу Колину хоть слово. Меня затрясло сильнее, я с ужасом подумала о том, что больше могу не увидеть своих малышей. Выхватила телефон и напечатала дрожащими пальцами:
«Прости. Я соврала»
Отправила Колину сообщение, заходясь практически беззвучными рыданиями. В этот раз по дороге до дома Колина я не смотрела на город, мне было плевать, какая за окном погода и что происходит в мире. Я погрузилась в свой собственный мрак.
«Извинения приняты» ― пришел ответ, и я поняла, что назад дороги нету.
Дети встретили меня радостными возгласами, а Нора нахмурилась, глядя в мое заплаканное лицо. У меня не было сил кому-то что-то объяснять или выдавливать из себя радостные улыбки. Мне хотелось закрыться в спальне и предаться своей тоске, которая разрывала мои внутренности на мелкие кусочки. Нора поскорее усадила детей смотреть мультфильмы, а я пошла в свою комнату и упала на кровать, не раздеваясь. Уткнулась носом в подушку. Плакать не хотелось. Была потребность кричать, ломать, крушить, рвать на себе волосы, а еще исчезнуть. Просто испариться, как будто меня никогда не было.
― Милая, что произошло? ― спросила Нора, присаживаясь на край кровати и поглаживая мою спину. ― Что-то с Колином? Где он?
― В больнице.
― Что?
― Карен беременна. Он с ней в больнице.
Больше сообразительной экономке ничего не нужно было объяснять, она без слов поняла и прочувствовала мою боль. Нора поглаживала меня по спине, сидя рядом молча, без единого звука, пока я не провалилась в мучительный, тяжелый сон.
Глава 26
Я бы хотела сказать, что после того дня все стало, как прежде. Не стало, к сожалению. Я проснулась на следующее утро измотанная и уставшая, как будто не спала, а разгружала вагоны всю ночь. Нога адски болела, как и голова, которую я не могла поднять с подушки. В квартире была тишина и это настораживало. Я медленно поднялась и, превозмогая боль, приняла душ и почистила зубы. Допрыгала до кухни, потому что ставать на больную ногу не могла. Нора повернулась от дивана в гостиной, на котором взбивала подушки, и вопросительно посмотрела на меня. Потом бросила свое занятие и поспешила ко мне, подхватила под локоть и помогла доковылять до стула.
― Зачем ты встала? Колин сказал, что ты не идешь на работу и передал, чтобы ты лежала весь день.
― Я хочу чай, ― произнесла хриплым голосом.
― Я бы тебе принесла, ― раздраженно произнесла Нора и начала хлопотать у стола в кухне, готовя для меня напиток. Когда поставила передо мной ромашковый чай и тосты с медом, Нора присела напротив и посмотрела на меня с сожалением. ― Как ты?