Колин завернул меня в халат сразу же, как сам надел такой же. Поднял меня на руки и понес в комнату.
― Я могу идти, ― хихикнула я.
― А я могу нести. Не брыкайся, Лана.
Он уложил меня на кровать, а сам взял отельный телефон и позвонил консьержу, чтобы заказать ужин в номер.
― Есть особые пожелания?
― Какао с маршмеллоу, ― произнесла я и снова хихикнула от того, как брови Колина вопросительно приподнялись при взгляде на меня. Я кивнула в подтверждение своих слов.
Положив трубку, он присел на кровати рядом со мной, откинулся на изголовье и, взяв пульт, начал переключать каналы. Мы как будто избегали обсуждать то, что произошло в душе. Я, как и Колин, оттягивала момент откровения, не желая вытягивать на поверхность то, что сейчас было скрыто глубоко в наших душах и мыслях, погребенное под бетонной плитой сомнений.
Отыскав фильм, Колин вернул пульт на прикроватный столик и, потянувшись, обнял меня за плечи, притянул к своему телу. Я без слов положила голову ему на грудь, прижавшись так сильно, насколько могла. На лице расцвела счастливая улыбка, которую я едва могла скрыть. Если бы Колин посмотрел вниз, то обязательно бы ее заметил. Он прижался к моей макушке губами, и мы продолжили молча смотреть какой-то старый американский фильм. Мы не нарушали тишину, видимо, боясь самим себе признаться в произошедшем. Признать факт измены, которую совершили в отношении Карен. Хотя, по документам фактически Колин изменял мне с Карен, а не наоборот.
В груди неприятно сдавило при мысли о том, что он спал с нами двумя. Я заерзала на своем месте. Мне вдруг стало неуютно и неудобно. И теперь совсем не совесть была виной моего дискомфорта, а мысли о том, что я делила мужчину с другой. В голове внезапно появились красочные картинки того, как это происходит, и мне перестало хватать воздуха. Стало душно, и меня как будто придавило чем-то тяжелым, потому что мысли расплывались, хаотично мечась в моей голове, становились тягучими, как карамель, а потом налипали на стенки, оставляя неприятно ощущение.
― Что такое? Тебе неудобно? ― просил Колин участливо.
― Нет, все нормально, ― выдохнула я.
Он выпрямился, уложил мою голову на подушку и, облокотившись рядом на локоть, навис сверху. Смахнул влажные пряди с моего лба и внимательно посмотрел в глаза.
― Полагаю, нам все-таки нужно обсудить то, что произошло. Видимо, до завтра все же мы не дотерпим.
Повинуясь какому-то странному порыву, полагая, что в тот момент так сказать было правильно, я выпалила:
― Я сожалею.
Колин нахмурился и немного склонил голову на бок.
― Сожалеешь о нас?
― Это неправильно.
― Лана, настолько правильно я уже давно себя не чувствовал. ― В груди расцвела надежда на то, что не все еще потеряно для нас. Что не одна я чувствую это притяжение, невидимую связь между нами. ― А теперь скажи честно, что на самом деле тебя беспокоит?
Я отвела взгляд, упершись им в комод из темного дерева. Колин подождал пару секунд, а потом, не получив ответа, повернул мое лицо к себе, чтобы смотреть в глаза.
― Мне противна мысль о том, что ты спишь одновременно со мной и с Карен.
― Я не сплю с ней.
― Прямо сейчас, конечно, нет, ― пошутила я по-идиотски.
Колин покачал головой. Он не оценил шутку, поэтому еще сильнее нахмурился.
― Я не сплю с ней после нашего первого поцелуя.
― Почему? ― спросила шепотом и задержала дыхание в ожидании ответа.
― Потому что я хотел не ее. И все еще хочу не ее.
Он наклонился и прижался губами к моим в поцелуе, который плавил мои внутренности. Он как будто заколачивал в меня свое имя, внедрял его в мое тело, запускал через поры. Внутри меня вибрировало «Колин. Колин. Колин» вместе с жаждой снова почувствовать его. Отдаться нежным ласкам, перемежающимся с неистовым напором, жадными поцелуями и дикой жаждой, которую мы еще нескоро сможем утолить.
Мы уже были на полпути к тому, чтобы сорвать друг с друга одежду и сделать это снова, как в дверь постучали. Принесли наш ужин, а все, о чем я могла думать, была точно не еда.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Мы уснули очень поздно после того, как снова и снова знакомились с телами друг друга, прощупывали границы нашего удовольствия, выясняли, что приносит каждому из нас наибольшее наслаждение. Я даже не нуждалась в обезболивающем на ночь, потому что все мое тело онемело от ласк, а губы опухли от нескончаемых поцелуев. Говорят, эндорфины ― это самое эффективное средство для снятия болевых ощущений, и это, похоже, правда. Я спала как младенец, укутанная в крепкие объятия Колина, и была так счастлива, как никогда прежде. У меня было ощущение, словно я нашла свой второй дом.
Проснулась я от того, что звонил телефон Колина. Постоянное жужжание аппарата, поставленного на режим вибрации, раздражало слух и буквально вырвало меня из сна. Жужжание прекратилось, а потом повторилось снова. И снова. Я раздраженно вздохнула и коснулась руки Колина, которая покоилась на моих ребрах.
― Колин, проснись. ― Он только промычал в ответ. ― Колин, просыпайся, твой телефон звонит.
― О, Господи, еще слишком рано.
Было действительно рано. Я посмотрела на незанавешенное окно, на улице все еще было темно. Мы уснули, кажется, совсем недавно, поэтому организм упрямо боролся, все время норовя опустить мои веки.
Колин перевернулся на спину и стащил с тумбочки телефон. Я повернулась лицом к нему и любовалась на щетину, смягчившиеся ото сна черты лица, взъерошенные волосы. Я жадно впитывала каждый момент, потому что впервые видела его сонным, слышала такой хриплый голос, практически шепот.
― Алло, ― произнес он так, что у меня по коже побежали мурашки от удовольствия. ― Карен? ― Колин высвободил свою руку из-под моей шеи и сел на кровати. Потер лицо, внимательно слушая свою девушку. Настроение в момент снизилось ниже самых низких отметок. Просто рухнуло в бездну, затягивая меня за собой с помощью вновь проснувшейся совести. ― Тихо-тихо, ― спокойно сказал Колин. ― Объясни толком. Детка, перестань плакать. Ну же, говори. Так. Слышу тебя, да. ― На пару мгновений лицо Колина перекосило, и он крепко сжал челюсти. ― Ты где сейчас? У меня рейс через три часа. Как только приземлюсь, сразу приеду к тебе, ладно? Карен, успокойся. Тебе нельзя нервничать. Почему ты раньше не сказала? ― он еще немного помолчал, зажмурившись, а потом открыл глаза. Его лицо приобрело уже знакомые черты: жесткий и непримиримый бизнесмен. Чужой и далекий, совершенно не напоминающий о том нежном и внимательном мужчине, с которым я провела ночь. ― Ладно. Буду у тебя самое большее через пять часов. Гм, да, я тоже.
Внутри меня с противным звоном оборвались все струны души. Я как будто попала в параллельную вселенную, в которую меня вырвали из счастливого пузыря, предварительно его перед этим лопнув. Он любит ее, а я снова та самая, другая.
Глава 25
Колин отложил телефон на тумбочку, уперся локтями в колени и сцепил пальцы на затылке, низко наклонившись вперед. Он просидел так несколько минут. Мне хотелось кричать и плакать, ударить его, только бы он наконец открыл рот и произнес хотя бы звук, чтобы объяснить то, что только что произошло.
Я тоже села на другой край кровати, натянула одеяло на грудь, обняла себя за плечи и слегка раскачивалась. Внезапно почувствовала себя такой грязной, что захотелось пойти в душ и провести там под горячей водой все три часа до отлета. Тереть кожу жесткой мочалкой в надежде, что через поры мыло проникнет в самую душу и очистит ее от того слоя грязи, который, наверное, нет шансов смыть.
― Карен беременна, ― тихо сказал Колин и я едва сдержалась, чтобы не завыть. Могла ли наша ситуация стать еще более запутанной и сложной? Могло ли мне стать еще больнее? Оказывается, могло. И стало, как только он произнес следующие слова: ― Я не знал. Она сама узнала, только когда попала в больницу с кровотечением и ей сообщил врач о ее положении. Лана… мы не должны повторять того, что произошло этой ночью. Все это неправильно. Я должен быть рядом со своей девушкой в больнице, утешать ее и вместе ждать ребенка.