интересам».
Впрочем, ошибочно полагать, что единственным фактором, определившим назначение Валуева, была его позиция относительно дворянства и освобождения. Предстояла еще гигантская работа по урегулированию отношений между помещиками и крестьянами, а равно и множество прочих кропотливых задач. Репутация Валуева как конструктивного критика существующих государственных и общественных институтов и вместе с тем блестящего и энергичного руководителя, несомненно, оказала влияние на выбор Александра. Особенно учитывая столь близкую ему идею о «преобразованиях сверху», не потерявшую привлекательности и в 1861 году. На первом же приеме Александр объявил своему новому министру о том, что желал бы «порядка и улучшений, которые ни в чем бы не изменили основ правительства»[198]. То есть уже с самого начала Валуев столкнулся с традиционной для его ведомства дилеммой: каким образом следует сочетать «порядок и улучшения», не подрывая при этом «основ» самодержавного правления? Найденное же Валуевым решение данной дилеммы определит всю дальнейшую историю МВД в постосвободительную эпоху.
Подобно Ланскому и Перовскому, Валуев прекрасно осознавал чрезвычайное влияние своего ведомства, позволявшего ему с полным правом участвовать в самодержавной политике. Но министерские обязанности он понимал куда шире простой организации работы МВД и свое положение употреблял для формирования целостной внутренней политики государства. Как-то в беседе с князем Долгоруковым Валуев определил русское самодержавие как «министерскую олигархию», и в роли подобного «олигарха» ему практически не было равных. Он был куда деятельнее Ланского[199] и не дозволял своим помощникам и директорам департаментов проявлять излишнюю инициативу ни в общеполитических вопросах, ни даже во внутриминистерских делах. Валуев стремился запечатлеть свое политическое видение во всем облике МВД, ожидая, что его взгляды разделят и высшие министерские чины. Он был чрезвычайно плодовит на проницательные меморандумы и законопроекты и собственноручно составил множество важных программных документов МВД. На высших министерских должностях в головном ведомстве он желал видеть людей компетентных, верных и политически благонадежных. Собрав под своим началом тихих консерваторов, Валуев радикально переменил всю политическую направленность и облик министерства, еще недавно представлявшегося убежищем прогрессистов в духе Милютина. Да Валуев и не сработался бы со столь активным в слове и деле помощником, каковым являлся Милютин, вне зависимости от его конкретных политических взглядов. Это видно из назначения товарищем министра А. Г. Тройницкого, которому была отведена относительно скромная роль в валуевском министерстве[200]. Что, конечно, отнюдь не означает, что Валуев не прибегал к помощи служащих канцелярии, чиновников для особых поручений или директоров департаментов, – однако же свои обязанности они исполняли в строгом соответствии с политическими взглядами и устремлениями самого Валуева. Он был человеком феноменальной работоспособности, чьи министерские будни, подробно отраженные в дневниках, свидетельствуют о все возраставшей нагрузке, возлагаемой на плечи министров, а равно и об их ключевой роли в функционировании самодержавной системы. Типичный рабочий день Валуева включал заседания Государственного совета, затем Комитета министров, Польского и Кавказского комитетов, а кроме того, целый ряд всевозможных особых совещаний, законотворческих комиссий и тому подобных собраний. Удивительно, как Валуеву вообще удавалось выкроить время, чтобы заниматься внутренними делами еще и самого МВД, так что в этом отношении вклад министерских чиновников трудно переоценить.
Валуев прекрасно понимал, каким могуществом облечена министерская бюрократия: царская власть была ограничена (пусть и не всегда предсказуемым образом) нетривиальностью государственных задач, решение которых требовало чисто бюрократических навыков, а также организационным влиянием министерской олигархии. Валуев считал, что история творится глубинными, безличностными силами, которые после Крымской войны еще более огранили самодержавную власть. По его выражению, царь мог росчерком пера отменить любой закон, но был не в силах хоть на копейку изменить курс рубля на петербуржской бирже[201]. Однако же, будучи министром, Валуев отлично понимал, что без внятной поддержки со стороны царя о вершинах самодержавной политики можно было и не мечтать. Кроме того, существенное значение имела поддержка коллег-министров и прочих влиятельных государственных деятелей. Дневники отражают чуть ли не одержимость Валуева, с одной стороны, царским одобрением деятельности МВД, а с другой – тем, что он расценивал как недальновидность, некомпетентность и недобросовестность высших сановников империи, бок о бок с которыми ему приходилось работать. Если Ланской был всей душой предан делу освобождения и других преобразований, то Валуев применял все свое политическое чутье к спасению самодержавия от угрожающих сломить его внутренних слабостей и внешних сил. Благодаря этому он оказал на будущее МВД куда большее влияние, нежели Ланской.
Политические воззрения Валуева позволяют лучше уяснить эволюционные процессы внутри самодержавия и МВД после 1861 года. Его идеология представляется весьма удобной точкой отсчета для сопоставления точек зрения по самым разным вопросам прочих высокопоставленных русских чиновников: Валуев был равноудален как от «просвещенной» партии (великого князя Константина Николаевича, Милютина, Головина и даже Лорис-Меликова), так и от ригористичных консерваторов, вроде графа Д. А. Толстого или К. П. Победоносцева. Валуевская ниша располагалась где-то в середине разномастного русского политикума, но этот «просвещенный консерватизм» существовал отнюдь не в безвоздушном пространстве[202]: невзирая на блестящие аналитические выкладки и инновационные программы, новые вызовы 60-х годов, вкупе с традиционным наследием самодержавных институций и политики, утвердили его поборником неколебимой автократии с опорой на прочное и лишь несколько им пересмотренное представление о «министерской», административной власти. И в этом смысле напряженность валуевской мысли с точностью отражает напряжение, встроенное в идеологию и институциональную структуру МВД.
Уже с первых лет своей службы Валуев зарекомендовал себя пылким критиком самодержавной системы, доставшейся Александру II от отца. Составленная им в 1855 году записка «Дума русского» почти сразу привлекла внимание великого князя Константина Николаевича и великой княгини Елены Павловны [Валуев 1891: 349–360]. Константин Николаевич даже издал циркуляр для своих подчиненных по Морскому министерству, содержавший выдержки из валуевской критики. Так, обращаясь к причинам поражения России в Крымской войне, Валуев задается следующим вопросом: «…благоприятствует ли развитию духовных и вещественных сил России нынешнее устройство разных отраслей нашего государственного управления?» – на который тут же дает неутешительный ответ:
…отличительные черты [нашего государственного управления] заключаются в повсеместном недостатке истины, в недоверии правительства к своим собственным орудиям и в пренебрежении ко всему другому. Многочисленность форм подавляет сущность административной деятельности и обеспечивает всеобщую официальную ложь. Взгляните на годовые отчеты. Везде сделано все возможное; везде приобретены успехи; везде водворяется, если не вдруг, то по крайней мере постепенно, должный порядок. Взгляните на дело, всмотритесь в него, отделите сущность от бумажной оболочки, то, что есть, от того, что кажется, правду от неправды или полуправды, – и редко где окажется прочная плодотворная польза. Сверху блеск; внизу гниль[203].
В