не имея для такой работы необходимого рабочего персонала. Он уклонялся от большинства «больших вопросов», убежденный в том, что если он уже справляется со столь многими трудностями, то сможет справиться и с еще одной, когда придет время. Йодль был сторонником отсрочек действий, но не только потому, что был прирожденным оптимистом, который с радостью сталкивался с еще более безнадежными ситуациями. Действительные причины — в отсутствии в нем политической сообразительности, а также в его отношениях с Гитлером, которые, хотя и прошли через несколько фаз, были скорее нелогичными, чем рациональными.
До того как нацисты захватили власть, отношение Йодля к Гитлеру можно было бы назвать отвращением, если не настоящей враждебностью. Его отвращение проистекало из естественной защитной реакции на негативное отношение Гитлера к буржуазии, из которой родом был сам Йодль, и к аристократии, с которой он ощущал себя связанным из-за своего брака. К этому добавлялась внутренняя антипатия традиционно вышколенного офицера Генерального штаба к революционеру, который отрицал все привычные ценности, — антагонизм, который до конца так и не был преодолен и который проявлялся в постоянном недоверии Гитлера к военным специалистам. Йодль размышлял над вопросом, почему военные профессионалы без всякого сопротивления подчинялись Гитлеру. Он объяснял это сутью тотальной войны, которую уже нельзя вести каким-либо одним военным командующим по той причине, что требуется государственный деятель, способный задействовать всех и самых различных специалистов. В такой войне выработки и реализации чисто военной стратегии было уже недостаточно; требовалась тотальная стратегия, которая охватывала бы и политическую, и военную машину. Это ошибочное заключение частично объясняет замкнутость Йодля в пределах оперативных и тактических вопросов. Он считал себя техническим специалистом, отдающим свои способности и интеллект в распоряжение вышестоящего политического деятеля — а он оценивал Гитлера именно так. Однако при этом Йодль отвергал офицера Генерального штаба в понимании Мольтке — советника, разделявшего ответственность со своим командующим, а также исполнительного технического специалиста. Более того, он предложил Гитлеру свои услуги еще до начала войны. С 1933 по 1942 г. его восхищение Гитлером непрерывно росло. Он высоко оценивал внутренние и внешние политические «успехи» тоталитарного руководства. Йодль хорошо знал о беззакониях и эксцессах режима, но считал, что должен с ними соглашаться как с неизбежным сопровождением революции. Разве происходили когда-либо могучие культурные и государственные потрясения, задавался он вопросом, без обратной стороны медали — жестокости и ужасов? В то время, кстати, мнение о «детской болезни» режима было в ходу — и не только среди его сторонников. Недоразумения и неприятности приписывались партии, которая еще не отождествила себя с государством. Первоначальная антипатия Йодля постепенно сменилась восхищением, пока он в конце концов не стал рассматривать Гитлера, с которым еще не встречался, как истинного гения. В его дневнике и записных книжках много упоминаний о его почти мистической вере в этого человека. 10 августа 1938 г., например, Йодль записывает свою дискуссию с Гитлером в Бергхофе, когда — уже в который раз — мнения диктатора и вермахта столкнулись в вопросе о возможности и целесообразности войны. Когда генерал фон Витерсгейм (1884–1957. В 1934 г. произведен в генерал-майоры. Позже, в ходе Сталинградской битвы, руководимый им XIV танковый корпус первым прорвался к Волге (23 августа) к северу от Сталинграда. Но после объективного доклада по поводу сложившейся ситуации Витерсгейм был отправлен в отставку. Войну закончил в 1945 г. рядовым фольксштурма. — Ред.) заявил, что западные укрепления можно удерживать лишь в течение трех недель, Гитлер ответил, что в этом случае армия в целом ничего не стоит: «Я вам заявляю, генерал, что позиции необходимо удерживать — и не три недели, а три года». Замечание Йодля: «Существует ряд причин для этого трусливого поведения, которое, к сожалению, весьма широко распространено в Генеральном штабе сухопутных войск. Начать с того, что Генеральный штаб мучают воспоминания прошлого, и вместо того, чтобы делать то, что ему сказано, и заниматься своей военной работой, он считает, что тоже несет ответственность за политические решения. Он уже не отдается своей работе со старым рвением, у него не лежит к этому душа, потому что в конечном счете он не верит в гений фюрера. Напрашивается сравнение его с Карлом XII. Наверняка результатом всего этого нытья будет не только огромный политический ущерб — ибо весь мир знает о различии мнений между генералами и фюрером, — но также и определенная опасность для боевого духа войск. Однако я не сомневаюсь, что каким-нибудь потрясающим образом фюрер поднимет дух и в войсках, и в народе, когда наступит время».
Возрастающую остроту Судетского кризиса, однако, Йодль переживал «не без тревоги… когда задумываешься о крутых поворотах в оценке политических и военных возможностей, проявившихся в самых последних заявлениях, в сравнении с директивами 24 июня, 5 ноября, 7 декабря 1937 г. и 30 мая 1938 г.».
Тем не менее скоро он нашел утешение в особых героических фразах, которые Гитлер так умело и изощренно использовал — перед этим надо было уметь устоять. Речь Гитлера 12 сентября Йодль комментировал следующим образом: «Великий день расплаты с Чехословакией… Я надеюсь, что многие в этой стране и в офицерском корпусе покраснеют от стыда за свое малодушие, трусость и самоуспокоенность». Сравнивая эти высказывания с сомнениями, угрызениями совести, проявленными генералом Беком и его преемником на посту начальника Генерального штаба сухопутных войск генералом Гальдером, можно увидеть отсутствие политического понимания, способности проникновения в суть событий и непонимание критериев моральной правоты, что проливает иной свет на аргументы относительно совершенства организации вермахта.
При всем этом Йодль знал, что на его стороне — поддержка Кейтеля, который уже подчеркивал ему, что «не потерпит ни одного офицера в ОКВ, высказывающего критику, сомнения или жалобы». Йодль о старших офицерах вермахта был такого мнения, что «только боевыми действиями они смогут искупить вину за свои ошибки, совершенные из-за отсутствия характера и дисциплины. Это та же проблема, что была в 1914 г. В армии есть только один недисциплинированный элемент — это генералы, и в конечном счете это проистекает из факта, что они слишком заносчивы и высокомерны. У них нет ни уверенности, ни дисциплины, потому что они не могут признать гений фюрера. И это, в определенной степени, несомненно, потому, что они все еще смотрят на него как на ефрейтора Первой мировой войны, а не как на величайшего государственного деятеля со времен Бисмарка».
Йодль не был способен понять, что так называемая недисциплинированность генералов основывалась на трезвом анализе ситуации; еще менее он мог уловить более глубокие причины для скептического отношения высших офицеров. Гитлер думал, что сможет подчинить факты своей