настоящей доброй могилы. Чаще всего одноглазый безносый отшельник загодя выбивал в мягком здешнем камне неглубокое ложе, куда и укладывались затем красные от крови нераскрытые рогожные мешки, перевязанные старыми веревками. Столь же жалкое подобие погребального савана, как и сами могилы. Следом тела заливались полужидкой грязью, кою Нимрод черпал прямо перед пещерой. И наконец сверху укладывались крупные и мелкие камни. Он обронил, что занимался этим понемногу, но почти каждый день. И сейчас, медленно шагая за почти крадущейся сильгой, разглядывая сие скорбное место, я понимал, что Нимрод Ворон сильно преуменьшил свои заслуги…
— И это все он?! — не скрывая изумления, пробормотала Анутта, замирая на мгновение и глядя на высокую каменную насыпь, где каждый камень был подогнан к другому так плотно, что и щели не найти — Да он проводил здесь дни напролет!
— Да — подтвердил я, медленно поводя головой — Похоже, что он чуть ли не жил здесь…
Чем дальше мы продвигались от входа, тем отчетливее понимали, что Нимрод потратил немыслимые силы и уйму дней на то, чтобы навести здесь такую частоту и… красоту, как, наверное, ему казалось. Подогнанные друг к другу камни, стесанная тропа, правильно расположенные могильные насыпи, выровненные кое-где стены, заложенные битым камнем трещины в полу и стенах. Убрать отсюда разливы луж и потеки грязи… и получится почти храм. Вот только храм какому божеству? В таких местах не станут славить Светлую Лоссу… А для огненной бездны Раффадулла слишком уж тут холодно и мокро…
— А я еще удивлялась и сомневалась…
— Удивлялась чему?
— Как спрятавшийся в мертвом теле кхтун сумел докричаться до живущего поодаль в лесу отшельника? Обычный кхтун медлителен… он чем-то схож с гонимым ветром невидимым облачком и ему не поспеть за быстро шагающим взрослым.
— Правда?
— Правда что?
— Про медлительность кхтуна?
— Я бы не стала лгать, палач. О таком не лгут.
— Тогда мне стала ясна старая поговорка… — тихо усмехнулся я, подбирая шипящий в луже первый факел, продолжая держать другой высоко поднятым — Силки кхтуна на ленивых поставлены, лапы кхтуна бездельников ловят…
— Поговорка истинна. Человек при деле головой и телом занят, ему некогда бесцельно мыслью блуждать — столь же тихо проговорила сильга, медленно опуская меч к одной из насыпей, заставляя световые пятна пробежаться по мокрым камням — Человека дельного не заворожить, не заставить утро или день напролет глядеть в тускло мерцающий кусочек льда. Некогда ему сиднем на одном месте сидеть. Женщине готовить надо, за детьми приглядывать, скотину обихаживать. Мужчины на работе полевой или в мастерских спешат успеть побольше наработать. В потемках домой возвращаются, перекусят наспех — и спать до рассвета. А с утра все по новой…
— А дворяне? — эти слова сорвались с моих губ сами собой и я, сделав еще пару небольших шагов, решил добавить — Я ни о ком худо не думаю. Но им уж точно в полях от зари до заката горбатиться не приходится…
— Дворяне тоже без дела не сидят — отозвалась Анутта — За землями приглядывать надо, урожаи проверять нужно, ко двору королевскому поспешать нужно. Их дни в разговорах с нужными людьми проходят, ведь не все по из щелчку пальцев делается. Я знаю — я видела. Потому дельные люди собственными делами защищены. Кхтуну немало времени требуется чтобы даже слабенький детский разум поработить. А уж до взрослого закоснелого, вечно усталого и всегда занятого, что сегодня уже про завтра думает… попробуй достучаться…
— Вот как…
— Есть большая опасность для тех, кто все время один — остановившись, Анутта прочертила мечом дугу, внимательно вглядываясь в стены пещеры. Не удовольствовавшись этим, она поднесла серебристое лезвие к глазам и посмотрела сквозь вставленные в него разноцветные прозрачные пластины. Что-то явно увидела, вздрогнув, опустив меч и посмотрев вглубь пещеры, невольно сделала крохотный шаг назад.
— Что ты ищешь? — я заговорил, чтобы нарушить тягостную тишину, что в подобном месте начинала давить сразу же, как только под сводом затихало последнее произнесенное слово.
— Уже будто бы сыскала… Дымные следы кхтуна… у них свои плетения, а у нас свои… — произнеся эти не слишком понятные мне слова, Анутта качнулась вперед и опять двинулась по узкой тропе, миновав еще четыре могильные насыпи.
— Ты говорила про одиночек.
— Они уязвимы сильней других. Особенно если в прошлом бывали часто обижены, если затаили злобу, если мечтают об отмщении обидчикам… Веселый и быстро прощающий обиды общительный семейный человек — сущее горе для кхтуна. К такому не подступиться — вглядевшись в испещренную пятнами белесой плесени стену, сильга пробормотала что-то неразборчивое, но очень уж походящее на проклятье.
— Вот почему ты расспрашивала меня и вглядывалась в мои глаза…
— Да — спокойно подтвердила девушка и вдруг сделала короткий режущий взмах, не разрезав ничего кроме воздуха у одной из стен. Развернувшись, она взмахнула мечом еще раз, опять разрезая пустоту — И поэтому тоже, Рург.
— Потому что я одиночка?
— Ты одинок, ты палач, ты изгой. Неприкасаемый по собственной воле. Носитель не искупаемых и преумножаемых грехов. Часто ли ты думаешь о веселье, палач Рург?
— Случается.
— Веселись чаще. Смейся громче. Найди настоящих друзей. И лапы кхтуна минуют тебя, Рург.
— Что ты разрезала? — подавшись вперед, я поочередно вгляделся в стены и… вроде бы что-то увидел…
Дважды моргнув, морщась от льдистых уколов в глазах, я вгляделся пристальней. Да… тут что-то есть, но…
— В тебе нет дара, Рург — тихо сказала повернувшаяся сильга и, высоко подняв свой меч, направив его плоской стороной на стену, велела — Взгляни сквозь клинок.
Не раздумывая, я повиновался и, чуть пригнувшись, взглянул. Отпрянув в удивлении, выругался и взглянул еще раз.
Да…
Я вижу это…
По каменной стене тянулась тонкая, с мой палец толщиной, и словно бы мохнатая черная дымная нить. В том месте, где ее пересек клинок сильги, нить была перерезана и ее отрубленные концы бессильно извивались, в тщетном старании восстановить связь.
— Я была слишком беспечна и задела одну из стелющихся над полом нитей. Другие нити тут же попытались сомкнуться и чуть коснулись нас… Теперь он знает, что мы здесь — прошептала девушка и ее мокрая рука опять потянулась к моему лицу — Этот кхтун стар и силен… зря я сюда сунулась… зря тебя потянула за собой…
Мой ответ последовал тут же и нес в себе не страх, а лишь рассудительность:
— Уходим.
— Поздно… — пройдясь по моим векам, сильга прошлась пальцами мне по переносице, что-то начертила на лбу, бесцеремонно засунула палец в ухо, затем в другое, что-то при этом