нощно в трениках и бигуди.
Глубокий вдох. Пустой взгляд в зеркало.
–Да, конечно, давай поедем…
Выдавливает из себя, улыбается. И только через мгновение понимает, что настолько сильно сжимает щетку для волос в руках, что металлические штыри вспарывают кожу ладони.
Почему? Почему так? Почему с ней? Через туман подступающих слез видит свое расплывающееся отражение- она ведь красива и не глупа, и он красив и не глуп. Между ними столько общего… Неужели он ничего не чувствует? Неужели даже посыла нет?
–Ты любишь мальчиков, Тарик?– не выдерживает, поворачивается к нему резко.-В этом правда?
–Эли…
–Нет, погоди! – поднимает руку перед собой,– я все могу понять- немощность, влечение к другому полу или к другой женщине, но это? Все кого- то хотят! Ты ведь живой человек… что мне нужно сделать?! Скажи, я готова! Унизиться? Одеться зайчиком? Притвориться мебелью?!
Она плакала. Впервые со дня свадьбы плакала. Впервые дала волю всей той боли и напряжению, которые так сильно ее гложили. Невозможно месяцами напролет играть роль для всего мира и для самой себя, делать вид, что все нормально. Невозможно прятаться за учебой или активной общественной деятельностью… Невозможно вечно теперь держаться вдали от родных только потому, что они могут заподозрить, что что- то не так. Последнее давалось ей труднее всего. Элисса просто не могла врать маме и очень боялась, что ее тайна может быть раскрыта. Ей почему- то было стыдно оказаться в такой ситуации, стыдно обнародовать то, что муж проявлял к ней интереса не больше, чем к дереву. А может и меньше. Как женщине стыдно. И как она ни прикрывалась долгом и важностью своей роли, простое, женское, интуитивное брало свое… Агилас бы сейчас наверняка сказал: «ты знала, на что шла, девочка»… Чертов Агилас! Это все из- за него. Это он затащил ее в эту нелепую западню… Тут же осекает себя. Нет, не он… Проклятые обстоятельства. Глаз соскальзывает на руку, на которой браслет- подарок отца. Маленькая золотая цепочка с сапфиром- сердечком. В цвет глаз ее матери. Нет, она не права сейчас по- человечески. Опасность миновала- и ей стало мало… Просто подлая натура человека дала о себе знать… «Сказка о рыбаке и рыбке» в ее индивидуальном прочтении… И всё же…
Потом она поймет, насколько нелепым и неправильным был ее порыв в тот момент, но думать головой тогда она не могла. Обида на ситуацию, беспомощность, безвыходность скребли в горле кошками. Элисса вскочила из- за трюмо, встала перед Тариком и со всей силы дернула платье. Тонкие, как веревочки, бретельки порвались с треском, оставив на молочной коже плеч две узкие красные полосы, а шелк змеей побежал вниз, к полу. Оголенная грудь сверкнула перед Тариком острыми розовыми сосками. Она колыхалась от каждого глубокого вдоха, тяжелого и сбивчивого. Ее взгляд, блестящий от застывших слез, сверкал в его сторону отчаянием и надеждой.
–Оденься, Элисса. Это ни к чему…
Тактично отворачивается, кашляя от смущения.
А она словно очнулась ото сна. Покраснела, схватила неуклюже ткань с пола. О чем она только думала. Какой стыд…
Он подошел сзади и приобнял. Несмело, робко и… холодно.
–Элисса, мне жаль, но… Дело не в тебе… Я правда болен. И не думай, что мне от этого не отвратительно. Ты действительно красавица, а сегодня выглядишь вообще просто божественно, но… Я не могу себя изменить, прости… Ты вправе аннулировать наш брак. Скажи, как есть, чтобы твоя репутация осталась чистой… Я готов…
–Замолчи,– мученически и раздраженно ответила она, закрыв лицо руками и беря себя в руки,– ты прекрасно знаешь, что я так не поступлю… Моя репутация теперь неизменно связана с тобой, Тарик. Твой отец гениальный стратег, браво… Твоя тайна- моя тайна…
Пауза. Пустота. Холод.
–Выйди, Тарик. Не унижай меня еще больше. Я и так унизилась сейчас до нельзя. Не стоило тебе заходить сюда. Я буду готова через десять минут к этому чертову ужину. Готова играть свою роль… Длинною в жизнь.
Глава 24
Элиса и Тарик молчали всю дорогу до ресторана. Когда спустя четверть часа она-таки вышла к автомобилю, на ней были лаконичные джинсы-дудочки и белая сорочка, заправленная внутрь. На ногах- белые кеды. Волосы собраны в полупучок. От былого лоска наряда не осталось и следа. Глаза девушки были все еще припухшими от недавней истерики. Страшно было представить, что творилось на душе…
Вечерело. Дорога по серпантину вдоль моря завораживала. А еще от этой красоты щемило на душе. Бывают такие пейзажи- казалось бы, идеальная, умиротворенные, романтичные, а от них на сердце печаль. Возможно потому, что на фоне их совершенства мы понимаем, как уродлива и неказиста наша жизнь. Ничего нет сильнее природы на свете. Ничего нет ее совершеннее. Тем уродливее и нелепее на ее воне видится все, сотворенное человеком, включая собственные злоключения.
Час в пути- и они въехали в город, когда он уже погрузился в насыщенную темноту, как бриллиантами, украшенную яркими огнями окон домиков, раскинувшихся по скалистому плато. Пугающее зрелище и завораживающее одновременно. Константина была знаменита своим уникальным рельефом. Местные жители испокон веков шутили: «Во всех городах вороны гадят на людей, а в Константине – люди на ворон». Если посмотреть на город с моря, то кажется, что он парит над землей, потому что серые скалы уносят его строения куда-то высоко, в горы, а внизу- либо море, либо река. Страшно и захватывающе одновременно. Обилие мостов, связывающих словно бы отколовшиеся друг от друга скалистые кусочки, уходящие в бездну, заставляли голову кружиться, а разум фантазировать. Наверное, это место могло бы быть самым романтичным для Элиссы на земле, если бы… Если бы в её жизни был хоть грамм романтики. Да, Константина была целиком и полностью создана для любви, как Венеция, Рим или Касабланка. И оттого такой нестерпимой сейчас для нее.
Ресторан встретил их шикарным убранством, отражающим подход современных архитекторов, которые сумели, с одной стороны, создать уникальное пространство прямо в пещере одной из скал, а с другой, привнести туда нотку современного минимализма, не отказавшись от колоритных алжирских традиций.
–Красиво, правда…– тихо проговорила Элисса, оглядывая интерьер, впервые за все время в пути прерывая молчание в их паре.
–Масаа аль-Хейр (араб.– добрый вечер)!– раздался громкий голос Мейзы, которая поспешила обнять сына и невестку, стоило им появиться