Читать интересную книгу Прикладная метафизика - Александр Секацкий

Как бы там ни было, явление вампирической суперанимации практически уничтожило исходную нишу палеоантропов. Истребление и вымирание явных некрофагов, не сумевших перейти от протухшего к жареному, оказалось почти тотальным, хотя спорадически ген некрофагии и каннибализма проявляет себя и по сей день. Его полная выбраковка отнюдь не закончена, и, чтобы убедиться в этом, достаточно раскрыть любой учебник судебной медицины. Оглядывая вскользь поле боя, можно сказать, что никогда уже впоследствии извечный конфликт отцов и детей не достигал такой степени непримиримости.

Следы сокрушительного поражения, понесенного не перестроившимися мародерами, обнаруживаются в глубоко архаических жесточайших табу, касающихся регламентации контактов с покойниками. Фрейд, обладавший гениальной интуицией на отыскание и суммирование решающих примеров (при том что его собственная интерпретация материала далеко не всегда оказывалась столь убедительной), составил впечатляющую сводку фрагментов реликтового ужаса перед покойниками[20]. Перечень запретов внушителен: от уничтожения имущества покойного и выбывания его имени из списка имен, даваемых детям, до выделения специальных париев («недолюдей»), занимающихся погребением и лишенных права разговаривать в присутствии других членов племени.

Кажется, для уничтожения стартовой площадки очеловечивания были использованы все возможные средства. Тут и запрограммированный культурой иррациональный ужас перед покойниками и расчленителями трупов, и та же физиологическая подстраховка табуирования, вызывающая рвотную реакцию на трупный запах и запах падали (подобная реакция отсутствует у других млекопитающих). Но принцип полного избегания контактов отнюдь не оказался последним словом в отношении к мертвым. Последующий этап антропогенеза восстановил скрытую (вторичную) некрофилию, подведя под нее другие основания: память о предках, скорбь об умерших близких, идею благородства, которое определялось длиной предъявляемого списка мертвых предшественников. Только этот этап определил возможность появления цивилизации[21].

Как бы там ни было, но победителями оказались отнюдь не живодеры-суперанималы — иначе пантеон героев сплошь состоял бы из великих вурдалаков. Успех (да и то не окончательный) выпал на долю тех, кто сумел установить хотя бы частичный контроль над цепной реакцией синтеза вампирионов. Поэтому вслед за древнейшим пластом табу мертвецов мы обнаруживаем специфический набор предосторожностей в отношении крови[22], упакованный в форму строжайших запретов. Все эти запреты получают вразумительное объяснение лишь при условии их противовампирического действия, как прерыватели и ингибиторы синтеза вампирионов[23].

Теперь самое время обратиться к остававшейся пока без внимания атрибутике фильмов о вампирах. Это пресловутый чеснок, который, прежде всего, может пониматься как символ противостоящего кровожадности вегетарианства. Но не только. Нам понадобится расширительное значение этого достаточно случайного атрибута — речь пойдет именно о средствах противодействия вампиризму и вампириону, для чего удобнее воспользоваться соответствующим английским словом «garlic». Будем называть гарлическими меры предосторожности, принимаемые социумом для заглушения голоса крови и преимущественной трансляции другого зова, который мы уже назвали осиновый call.

Под понятие гарлической предосторожности можно подвести большие группы запретов, не имеющих никакой иной связи друг с другом, кроме противодействия возможному синтезу вампирионов. Например, запрет употреблять в пищу мясо с кровью, известный многим народам (входящий и в еврейский принцип кошерности), запрет лишать жизни соплеменников посредством пролития крови, характерный для кочевых народов Центральной Азии, в частности, для монголов. Особенно широко представлены (практически во всех культурах) табу на общение с женщиной во время менструации. Чаще всего запрет мотивируется двояко: как опасность, исходящая в это время от женщины, так и как опасность, грозящая ей самой[24]. Вполне вероятно, что суммирование первичных позывов делало возможность вампирического прихода особенно актуальной. К гарлическим предосторожностям можно причислить и особые правила дефлорации, в частности, существовавшее во многих культурах право первой ночи, предоставляемое вождю, жрецу или просто «подготовленному человеку».

Гарлические аксессуары цивилизаций

Ячейки архаической социальности пронизаны как прямым, так и смещенным вампиризмом. Материальной базой неистовства и ярости, столь необходимых для дела войны, служит братство по крови в момент его непосредственного предъявления. Или, иначе говоря, синтез вампириона в реальном времени. Сочетание статуса вампира со статусом национального героя кажется чем-то странным, на самом же деле удивлять должен противоположный факт: то, что один лишь Дракула со товарищи (да и то с оговорками) рассматривается народным сознанием как национальный герой Румынии. Несомненно, что это результат строжайшей гарлической цензуры, отражающий, впрочем, нешуточную опасность для всякой устойчивой социальности. Трудно во всех деталях восстановить путь между Сциллой и Харибдой, ясно лишь, что полный отказ от помощи голоса крови причинял непоправимый ущерб кондициям воинского духа, и проблема хранения ярости в промежутках между войнами оказалась одной из важнейших в истории цивилизаций[25]. В целом, задача управляемого синтеза вампирионов так и не была решена, но с предотвращением самопроизвольных синтезов цивилизованный мир в принципе справился, хотя для этого понадобился целый ряд гарлических аксессуаров — от жесточайшего табуирования кровавых эксцессов до строгой регуляции приемлемого уровня витальности, достигнутого лишь современным гуманизмом.

Торжество вторичной некрофилии еще будет рассмотрено более подробно; сейчас хочется обратить внимание на идею консервирования, в полной мере выражающую скрытые пищевые преференции наших далеких предков палеоантропов. Самые устойчивые цивилизации древности, египетская и китайская, достигли и самых выдающихся успехов в деле консервации[26]. Технологией консервирования продуктов человечество овладевало на протяжении всей своей истории, но, так сказать, первичный, исходный продукт — труп — был главным предметом забот. Искусство мумификации (консервации) трупов, существовавшее в Древнем Египте, все еще превосходит возможности современных технологий. Идея хранения продуктов без сохранения их витальности реализовывалась параллельно во многих направлениях. Кладбище оставалось преимущественным местом хранения, его эталоном, на который могли ориентироваться другие хранилища. Так, в польском языке слово «sklep» означает «склад, магазин», и в этом нет ничего удивительного, ведь и в русском слова «склад» и «кладбище» однокоренные, общие по этимологии и близкие по смыслу.

Консервы оказываются идеальным, привилегированным предметом для описания гарлических цивилизаций. А последовательность оппозиций, удерживающих в своей полярности историю человеческого в человеке, может быть выстроена следующим образом: свежее — протухшее сырое — вареное (жареное) натуральное — консервированное реальное — символическое.

Переход от третьей к четвертой оппозиции осуществляется наиболее плавно (по сравнению с предыдущими переходами), знаменуя торжество постиндустриального общества, начисто обуздавшего первичный вампиризм в своих рядах, но тем самым лишившего себя внутреннего притока витальности.

С самого начала вопрос о глушении зова был вопросом жизни и смерти; игра первичных позывов разворачивалась еще до установления диктатуры символического, подданные которой и получили общее имя homo sapiens. Все начиналось в кровоточащем разломе природы. Лишь на втором и третьем витке антагонизма встал вопрос об обретении и сохранении устойчивой социальности, опирающейся на консерватизм и традицию, а не на свежие веяния вдохновляющей суперанимации. По большому счету только блокировка первичного зова, или хотя бы замена вампириона куда менее спонтанным (и более управляемым) единением вокруг харизматического лидера, давала шанс перевести мерцающий, импульсивный режим коллективной телесности в стабильный режим социальности, характеризующийся некой непрерывной длительностью повседневного бытия.

Гарлические предосторожности как устои контролируемой социальности мы находим повсюду. На этом фоне видимым и даже вопиющим противоречием может показаться христианская практика евхаристии. Как, к примеру, расценить слова Христа: «Пейте кровь мою и вкушайте плоть мою»?