Читать интересную книгу Московит - Борис Давыдов

– Верно-ооо!!! – Вся степь, казалось, содрогнулась от страшного ликующего вопля, вырвавшегося из многих тысяч глоток.

– Об одном лишь прошу: ежели кому из вас, с Божьей милостью и благословением, улыбнется великая удача, ежели кто в плен этого сатану живым возьмет, – не убивайте, отдайте мне! И не выпускайте, хоть бы он за себя выкуп величиною с золотую гору сулил! Ярема от моей руки умереть должен! Все за это отдам: и добычу свою, и казну немалую, что в надежном месте спрятана… В ноги при всем войске Запорожском поклонюсь, руку поцелую, в услужение пойду, как последний раб. Только Ярему мне отдайте!!! Слышите, други?

– Слышим, батьку! – таким же громовым хором отозвались казаки.

– Ну, коли так… – Кривонос, сняв шапку, перекрестился. – С Богом, в поход! На Лубны! На Ярему!

И первым тронулся с места.

Странный московит, этот змей-искуситель, говорил спокойным, размеренным голосом, которому отчего-то хотелось внимать, затаив дыхание:

– Итак, пане, волею судьбы, а точнее – милостью Божьей, вам выпал уникальный шанс. Предупреждаю: дело сопряжено с большими трудностями и, безусловно, риском. Пан ротмистр может отказаться, я не сочту это ни за неучтивость, ни за обиду, а просто поищу другого помощника… Но, если уж говорить совсем откровенно, грех упускать такую возможность! Особенно если учесть, что пан окажет великую услугу не только ясновельможному князю, но и всей Речи Посполитой! И эта услуга, разумеется, будет должным образом оценена и вознаграждена.

Тадеуш сглотнул слюну, пытаясь осмыслить услышанное.

– Проше ясновельможного пана первого советника… А что от меня потребуется?

– Прежде всего – перестать называть меня столь официально, – улыбнулся московит. – Во всяком случае, когда мы либо наедине, либо в присутствии его княжеской мосьци. Зовите меня просто: «пан Анджей». А я, соответственно, буду звать вас: «пан Тадеуш». Хорошо?

Вишневецкий одобрительно кивнул, давая понять ротмистру: он полностью согласен со словами своего первого советника.

Улыбка московита по-прежнему действовала с какой-то магической, необъяснимой силой. Сбитый с толку, ошарашенный Подопригора-Пшекшивильский сейчас понимал и чувствовал только одно: он очень хотел бы, чтобы именно этот человек прикрывал ему спину в бою. А это дорогого стоило.

– Хорошо, ясновель… То есть пан Анджей!

– Вот и замечательно. Могу я расценить ваш ответ как согласие? Вы будете моим помощником?

Ротмистр, героическим усилием одолев остатки недоверия, а также – чего уж скрывать! – испуга, кивнул головой, промямлив что-то среднее между «Точно так, пане» и «О Езус…».

Первый советник, окинув его внимательным, оценивающим взглядом, подошел вплотную и протянул руку. Подопригора-Пшекшивильский, после чуть заметного колебания, протянул навстречу свою. И в следующую секунду, не сдержавшись, охнул: кисть, до сих пор саднившая, будто взорвалась острой болью, хоть вроде и несильно сжал ее московит.

– Что такое? – искренне удивился первый советник. – Неужели…

В его глазах мелькнуло сомнение, потом он пробормотал: «Ну-ка, позвольте…» – и принялся ощупывать запястье улана. Подопригора-Пшекшивильский стиснул зубы, решив терпеть, как подобает мужчине, но слезы все-таки навернулись.

– Взгляните, пане, что там? – вдруг резко спросил пан Анджей, указывая куда-то за спину ротмистру.

Тот быстро повернул голову и не обнаружил ничего, что могло бы показаться странным или подозрительным. Но не успел даже удивиться этому, поскольку в следующее мгновение инстинктивно взвыл:

– Уа-а-а!..

– Проше пана, вот и все! – довольным голосом специалиста, хорошо сделавшего свое дело, проговорил московит. – Вывих лучезапястного сустава, травма не слишком опасная, но весьма болезненная… Теперь все в порядке. Лучше бы наложить тугую повязку… но это немного подождет. Однако я удивляюсь, как пан терпел столько времени! И почему не обратился к доктору?

Подопригора-Пшекшивильский, баюкая у груди многострадальное запястье, со злостью, стыдом и в то же время – нескрываемым облегчением (поскольку боль стала быстро стихать), кое-как проговорил:

– Так ведь, проше пана… Мне пришлось бы объяснять, где и как я получил сие повреждение…

– А что, промолчать было нельзя? Или выдумать что-нибудь правдоподобное? – искренне удивился первый советник.

Улан гордо вскинул голову, всем своим видом показывая: может, в далекой варварской Московии благородные люди привыкли врать, а у нас… Пан Анджей только вздохнул, пожимая плечами:

– Ладно, проехали…

– Я погляжу, пан мастер на все руки! – рассмеялся вдруг князь, до той поры молчавший. Видимо, внезапность всего произошедшего его здорово озадачила. – Сам калечит, сам и лечит!

Первый советник покачал головой:

– Ясновельможный, я никоим образом не хотел калечить пана Тадеуша. Равно как никого другого. В противном случае, сколь ни прискорбно говорить такие слова, пан Тадеуш до конца дней своих не мог бы пользоваться правой рукой, а вашей княжьей мосьци пришлось бы искать нового начальника стражи…

Ротмистр вспыхнул, но промолчал. Возразить-то было нечего… А князь с серьезным видом кивнул:

– Верю! Еще вчера утром я счел бы бахвалом любого, сказавшего такое, а теперь – верю. Причем безоговорочно. Ибо видел все это своими глазами… Кстати, а научить хотя бы нескольких людей тому, что пан умеет, можно? Я имею в виду – в течение ближайшего года? Мне бы хотелось иметь такую стражу.

Подопригора-Пшекшивильский только чудом удержался от крика: «Меня, меня возьмите в ученики! Я буду очень стараться!» Московит после чуть заметной паузы ответил:

– В течение года я смогу обучить их лишь азам. Поскольку на это необходимо гораздо больше времени, а ясновельможный князь сам хорошо знает, как я буду загружен делами. Даже имея помощника. – Он кивком головы указал на ротмистра. – Но хоть какие-то начала им преподам, если вашей княжьей мосьци так угодно. Этого будет достаточно, чтобы победить даже очень сильного противника.

– Угодно! – торопливо заявил Иеремия.

– Проше… пана Анджея… – набравшись храбрости, кое-как произнес ротмистр. – Могу я надеяться, что пан обучит и меня?

– Конечно! – совершенно спокойно, как если бы речь шла о чем-то само собой разумеющемся, отозвался московит. – Мой помощник должен уметь делать то же, что умею я сам. Но… только с одним условием.

– С каким, проше пана? – насторожился Подопригра-Пшекшивильский.

– Если пан Тадеуш, в свою очередь, возьмется обучать меня фехтованию на саблях, – улыбнулся первый советник.

Глава 20

Мой план, хоть и продуманный наспех, поражал размахом и сложностью. Он был разделен на три этапа.

Во-первых, князю Вишневецкому надлежало немедленно передислоцироваться (говоря языком моего времени) в более спокойный регион. В идеале, расположенный в глубоком тылу, за пределами досягаемости противника.

Во-вторых, находясь там, следовало разработать и внедрить те самые «новшества», обещанные мною князю, затем провести избирательную кампанию… тьфу, да что же меня так в современность тянет! Я хотел сказать – готовить общественное мнение (и прежде всего наиболее влиятельных членов сейма) к необходимости избрания Вишневецкого королем Речи Посполитой. Готовить терпеливо, неустанно, не забегая вперед и не торопя события, помня мудрую поговорку: капля воды и камень точит.

Наконец, в-третьих, столь же терпеливо выждав, пока Хмельницкий своими военными успехами буквально поставит Речь Посполитую на грань гибели и распада, пока перепуганные обыватели, а вслед за ними – мелкая и крупная шляхта не возопят, призывая «спасителя Отечества» и требуя принятия самых решительных мер, выступить и продемонстрировать эти самые «меры». Которые должны быть столь весомыми и впечатляющими, что у самого важного и спесивого магната возник бы страх перед мощью и возможностями князя… Что приведет к избранию Вишневецкого королем, а главное, к резкому расширению его полномочий. И последующему изменению политики всей Речи Посполитой.

Говоря откровенно, от грандиозности и сложности задачи, которую я сам себе поставил, сжималось сердце. И мысль: «А справлюсь ли?!» – не давала покоя…

Хотя куда деваться… Попал в XVII век – действуй и не ропщи. Помня накрепко вбитое в тебя правило: «Для спецуры невыполнимых задач нет!»

Если уж совсем начистоту, была еще одна причина для сомнений. Точнее? – для сильного душевного дискомфорта. Как тут ни крути, я сейчас играл на руку полякам, выступая против украинцев… А мое детство все-таки прошло во времена СССР, когда многие вещи казались незыблемыми и само собой разумеющимися. В том числе пресловутое «братство народов республик свободных».

«Ничего, Андрюха! Это же для их блага, а не во вред! – утешал меня внутренний голос. – Православие восстановим в правах, покончим с национальным гнетом… Дадим автономию, в конце концов!»