Я вспомнила день в Канадском Юконе, когда мы с Нэнси спускались в тот волшебный горячий источник под открытым небом. Там я на мгновение увидела себя старой.
Здесь я чувствовала себя молодой.
Я вышла из бассейна, хватаясь за бронзовые перила лестницы. Ступила на мокрую плитку посреди залитой медовым светом комнаты. Дамы следили из бассейна за каждым моим шагом по скользкой кафельной сцене, залитой софитами медово-золотого света, а я фокусировала свое внимание на каждом шаге, только бы не поцеловаться с полом.
«Это один из тех моментов, когда приходится выбирать, — сказала я себе. — Жалеть себя или не жалеть».
Я выбрала последнее.
— Как дела? — спросил Джон, когда мы встретились снова.
— Прекрасно, — ответила я, пресекая любой намек на драму.
Мы поднялись в наш номер «Трики Дик», приняли ванну, впервые за долгое время оставшись совершенно одни, в тишине и покое.
Пока Джон намыливал мне голову, я спросила, не изменил ли он своего мнения насчет нашего решения: не прочесывать ежедневно «Гугл» в поисках чудесного исцеления от БАС, не поднимать шума, не судиться с клиниками, от которых все равно не получишь ничего, кроме плацебо, не питать ложных надежд на появление волшебного лекарства.
А просто продолжать быть. Принимать жизнь, как она есть. Жить с радостью. И умереть тоже с радостью.
— Я не знаю, как это у тебя получается, — ответил Джон. — На твоем месте я бы уже давно въехал в дерево.
— Были такие мысли, — сказала я.
— Пожалуйста, не надо.
— Я и не буду. Дети не поймут.
— Правильно.
— Если бы не они, я бы давно освободила тебя от этой обузы.
— Никакая ты не обуза, — ответил Джон. — Всё — это самое меньшее, что я могу для тебя сделать.
И он вынул меня из ванны, высушил полотенцем, расчесал мои спутанные волосы и застегнул на мне лифчик.
— Этот застегиваем на последний крючок, да?
— У тебя уже получается! — улыбнулась я.
Впервые в жизни Джон надел на меня чулки — черные, шелковистые, такие тонкие, что он легко мог бы пальцем проткнуть в них дырку.
— Осторожно! — предупредила я.
Он надел платье-резинку мне через голову и засунул мои ноги сначала в фиксатор, потом в туфли.
— Пальцы не подогнуты?
В пальцах ног совсем не осталось мускулов. Надевая туфли, их можно было нечаянно завернуть под стопу, и тогда при ходьбе мне было очень больно.
— Нет.
В который уже раз за день Джон снова надел на меня черное пальто, начиная с левой руки, совсем утратившей подвижность.
— Загни мне большой палец! — попросила я. У меня не хватало сил самой просунуть его в рукав.
И наконец черная шляпка.
— Цветком чуть набок, пожалуйста. А то будет торчать на голове, как кочан брокколи.
По пути в ресторан я споткнулась и упала, порвала чулок.
— Хочешь, вернемся в номер, переоденемся? — спросил Джон.
— Нет. Я хочу есть и наслаждаться.
Что мы и сделали, уютно устроившись в уголке отельного ресторана.
Мы заказали пир из пяти блюд, каждое со своим особым вином, смеялись над английскими переводами названий — «карманы с грибами», — рассматривали описание каждого блюда в меню, обсуждая каждый ингредиент.
«Полента из грецких орехов» и «имбирь на морковном супе».
«Зеленые мидии в равиолях».
«Свинина мангалица» — блюдо из венгерской свинины, вдвое ароматнее любой другой свинины в мире.
Марципановое и малиновое желе на десерт.
Мы смаковали все вина — красное, белое, розовое, сухое, сладкое.
Мы говорили о людях и вещах, за которые нам следует быть благодарными. Смеялись над тем, как в эту самую ночь, ровно двадцать лет назад, поженившись, мы забрались в постель и спросили друг у друга: «Что это мы только что натворили?»
Мы обсуждали то, как жизнь за границей научила нас жить вместе и какими хорошими партнерами мы стали.
Пришел официант и спросил, может ли он принести счет, так как ресторан закрывается.
Мы закончили ужин бокалом великолепного шампанского.
Выходя из ресторана, я без всякого стеснения висела на Джоне, зная, что иначе мне до номера не добраться.
Когда мы наконец оказались на месте, Джон раздел меня по частям и отнес в постель.
Круиз
Март
Моя сестра Стеф
Круизный лайнер раскачивался на океанских волнах, как на качелях. Пассажиры с трудом ковыляли по палубе, для равновесия расставив руки в стороны, натыкаясь на поручни.
Я висела на моей сестре Стеф, как коала на дереве.
После возвращения из Венгрии не прошло и трех недель: поездка одновременно и зарядила, и вымотала меня. На нынешней стадии болезни я уже не могла без посторонней помощи сохранять равновесие на terra firma. А уж ходить по палубе, да еще при сильном ветре, было для меня все равно что танцевать на гамаке.
— И какой промыватель мозгов только придумал этот круиз? — сказала Стеф.
— Ты, моя дорогая.
Милая Стеф. Наверное, она оценила мои другие путешествия и решила: «Не-а, не для меня». Стеф из тех, кто не любит летать.
Юкон? Нет. Венгрия? Ни за что! Кипр, следующая поездка, которую я задумала? Нет, это ведь мое особое путешествие. А Стеф пообещала, что когда-нибудь свозит туда моих детей, и я верю, что она выполнит обещание, хотя всю дорогу в самолете будет сидеть, вцепившись обеими руками в подлокотники кресла до полного онемения суставов. Но это будет уже без меня.
До сих пор мы со Стефани никогда никуда не ездили вдвоем. В детстве мы дружили, но общих компаний у нас не было. А потом не успели мы оглянуться, и я уже колесила по миру, а Стефани вышла замуж и села дома с двумя детьми.
«Я думала тогда, сколько же я упускаю», — говорит Стефани о тех днях, когда мы с Джоном мотались по Европе и Южной Америке. А она жила в миле от маминого дома и воспитывала двух детей.
«Но это просто не мое. Я от природы наседка. Мне нравится быть матерью. И у меня это получается».
Она права. Спросите хотя бы ее очаровательных мальчишек Уильяма и Стивена. Ее второй муж Дон — самый счастливый человек, которого я знаю.
И ее первый муж Билл до сих пор ее обожает.
Спросите моих детей. Когда после поездки на Юкон мне стало трудно ходить, тетя Стеф взяла за правило каждый день забегать к нам с работы — она читает курс по пульмонологии в местном колледже.
Посидит с нами во дворе, пригубит какой-нибудь девчачьей газировки (но только пригубит; комар может выпить больше, чем наша Стефани, и не опьянеет). Приглядит за моими детьми. Поговорит со мной о маме, и это помогает нам обеим любить ее больше. Так мы с ней общались.
В общем, для нашей совместной поездки Стеф выбрала самое простое из всех возможных путешествий. Она пригласила меня в круиз на лайнере, который выходил из порта всего в нескольких милях от нашего дома. Впервые с тех пор, как мы стали взрослыми, мы с сестрой ехали куда-то вместе.
Я и понятия не имела, что она никогда в жизни не ездила в круиз.
— Я-то представляла себе коктейли с зонтиками, солнышко, спокойное море, — ответила Стеф, с трудом удерживая свое и мое равновесие. — А это кошмар какой-то!
Качка была такая, что мы кратчайшим путем пришли в ресторан задолго до начала обеда, чтобы потом меньше ходить. И уселись в низкие кожаные кресла возле бара.
— Давай выпьем. Бренди, — предложила я.
— О господи, нет! — был ответ.
Я повернула голову. Стеф сидела, закрыв глаза, а кресло вместе с ней взлетало и опускалось в такт качке.
— Я пытаюсь двигаться с ним заодно, — сказала Стеф. — Говорю себе, что это как гамак. Куда волны — туда и ты.
— У тебя морская болезнь?
— Да я зеленею, стоит мне взглянуть на корабль.
Какое-то время мы сидели молча. К микрофону подошел аниматор, запел, подыгрывая себе на гитаре, стал перебрасываться шутками с публикой.
— Я схожу в каюту за нашими обеденными картами, — вдруг сказала Стеф. И, шатаясь, покинула бар, оставив меня одну.
Но до каюты она не добралась. Ее прихватило еще на эскалаторе. Пришлось зажать рот ладонью, чтобы сдержать подкатывающую к горлу волну.
Слава богу, Стеф смогла доехать до конца эскалатора. И пройти десять шагов до ближайшей урны, где ее и прорвало.
Какая-то добрая душа протянула из-за ее плеча блевательный мешочек, предусмотрительно держась подальше от линии огня. Так, с пакетиком в руках, она и заковыляла дальше по коридору, а за ее спиной уже спешили к оскверненной урне служители с тряпками и пылесосами в руках.
Стефани услышала, как через две каюты от нашей какой-то мужчина блевал и плакал одновременно.
— Мужайся! Слышишь? — пробормотала она.
Она рухнула на кровать и закрыла глаза. Каждый раз, когда она открывала их, ее выворачивало.
При мысли о том, что она бросила меня одну в баре, ее охватил ужас, ведь я ни при каких обстоятельствах не могла бы не то что добраться оттуда одна, но даже встать с кресла.