В этом погребе у Фери хранились чудеса — красное, белое, сладкое, сухое и даже венгерская огненная вода под названием палинка. В считаные минуты мы принялись за дегустацию.
— Освободите ваши стаканы от груза воздуха! — кричал хозяин. — Хорошо, что вы опять здесь. Как будто никуда и не уезжали.
Вся Венгрия была вокруг нас. Нас окружали воспоминания. Опера. Исторические здания. Парламент. Деревня. И все же нигде мне не было бы так хорошо, как в том винном погребе с Джоном и нашим добрым венгерским другом.
Случай требовал особого венгерского рагу, заявил Фери. Традиционного, приготовленного на открытом огне.
— Завтра будем забивать кроликов. Джон, ты тоже будешь.
— Ты правда будешь? — спросила я его на следующее утро в гостевой комнате Фери, пока Джон застегивал на мне пальто.
Джон — человек мягкий, он не охотился, не держал в руках оружия, да и не стремился ни к чему подобному, и уж тем более ему не доводилось проламывать голову кроликам и, подвесив их за задние лапы, перерезать им глотку.
— Наверное, — ответил он с глубоким вздохом.
Завернув меня в черное длинное пальто, обув в сапоги и нацепив поверх них фиксатор, Джон усадил меня на крыльце снаружи, чтобы я тоже могла посмотреть.
После двух-трех глотков палинки Фери приготовился к закланию первого кролика — двенадцатифутового, серо-белого, самого крупного в его коллекции.
Он ударил его головой об землю, чтобы сломать шею, после чего подвесил за лапы и принялся свежевать.
— Теперь ты, — сказал он Джону.
Вместе они забили трех кролей, освежевали их, выпотрошили и нарубили кусками, причем Джон почти все время кривился.
А я смотрела на них и думала о Джоне, о том, как странно видеть его делающим то, чего он никогда на моих глазах не делал. И о том, какое ощущение покоя это давало — думать, что когда-нибудь у него будет новая жизнь, без меня, полная новых приключений.
Девушка Фери, Викки, принесла другие составляющие рагу: гору резаного лука, тюбики с пряным соусом из паприки и сливок, кусок лярда.
И начала вручную лепить клецки. А Фери стал варить кроличье мясо в котле над огнем, то и дело добавляя вина, овощей и пряностей.
Из погреба он принес одно из своих лучших вин — каберне, текучий бархат. Мы уселись вокруг огня, поставив стаканы в снег.
«Как я рада быть здесь, — думала я. — Как я рада, что живу».
Фери провел с нами несколько дней и все время то хохотал, то вдруг напевал мелодии из какого-нибудь шоу, то растягивал мехи своего аккордеона. Он возил нас в общественные лечебные ванны, катал по городу, помогал мне надевать зимние вещи. Его постоянное присутствие поднимало наш дух, а иногда и мое бренное тело.
Он закармливал нас кабанятиной, колбасами из оленины и разных других животных, варениками с вишней, которые он полюбил, работая в России.
— Ешьте, ешьте больше, — повторял он нам. — Еще есть.
Фери работал в компании «Эйвон» и добился успеха благодаря своей изобретательности и напору. Как их генеральный менеджер в России, он поднял продажи на сто миллионов долларов.
— Эти русские женщины, наверное, завтракают помадой, — сказал он с ухмылкой.
А еще он поделился с нами личной проблемой, которая казалась неразрешимой.
— Не можешь изменить ситуацию, измени свое отношение к ней, — посоветовала я ему. — Ты — хозяин своего разума.
— Как это по-американски, — сказал Фери, закатывая глаза.
Но все равно поцеловал и обнял меня в знак благодарности.
Шел сильный снег. Вот еще одно отличие нынешнего Будапешта от прежнего — обильные снегопады, тяжелый, мокрый снег. Нам и раньше случалось видеть метель в Будапеште. Но никогда еще снег не выбеливал серые-серые улицы города так старательно.
Нам все время хотелось наружу, в эту зачарованную белизну, хотя идти сквозь снег было для меня так же трудно, как сквозь липучее сладкое тесто.
Ничего страшного. Живем-то один раз.
Джон одевал меня: пальто, фиксатор, сапоги. Вот когда мы оценили еще одну прелесть жизни во Флориде. С легкой летней одеждой проще справляться, чем с тяжелой зимней, особенно если не работают руки.
Теперь-то я уже сказала холодам последнее «прости».
Но тот день был великолепен. Белый. Новый. Почти нетронутый.
Мы вышли в город на поиски ресторана, в котором обедали раньше много раз. Мы забыли его название, помнили только огромные порции жареного гуся с кислой капустой и яблоками, ради которых стоило прошагать несколько миль в какую угодно погоду.
А еще я помнила, где он находится, — на узенькой улочке, неподалеку от большой центральной площади Ференца Деака — Деак Ференц Тер; когда мы жили в Будапеште, я каждый день проходила мимо.
Мы все шли и шли, огибая ледяные пятна на тротуаре, спускаясь по мощеным улочкам, стараясь не поскользнуться, не оступиться и вообще как-нибудь не упасть. Я устала. С трудом волочила ноги. Джон смахнул снег с какой-то лавочки и усадил меня отдохнуть, а сам побежал вперед разведать дорогу.
Но с какой бы стороны мы ни подходили к Деак Тер, местности мы не узнавали. Та маленькая улочка как сквозь землю провалилась. Рекламные щиты и новые магазины на площади сделали ее неузнаваемой.
И мы прекратили поиски со словами: «А, все равно его, наверное, закрыли».
Ведь газета, которую я помогала ставить на ноги, «Солнце Будапешта», не выдержала и закрылась три года назад.
И вот в один прекрасный день мы повстречали коллегу из «Солнца», Стивена Саракко. Спросили его про ресторан. Он и показал его нам, на том же самом месте, по пути к метро возле Деак Тер.
Джон и Стив помогли мне сойти ко входу на станцию. Там пахло, как и двадцать лет тому назад, жареным тестом и бензином. Мы купили точно такие же бумажные билетики, пробили их в том же самом компостере, стали на тот же самый замызганный эскалатор, который бежит слишком быстро, и поехали вниз. Вышли на ту же самую платформу и под все тем же чудовищным оранжевым потолком стали ждать того же самого синего поезда.
И тут меня одолела тоска. Мы попрощались со Стивеном, и я вдруг заплакала.
— О чем ты? — спросил меня Джон.
— Не могу найти слов, чтобы объяснить.
Годовщину нашей свадьбы — в День святого Валентина — мы с Джоном отметили вдвоем. Ради этой даты Фери заказал нам номер в отеле «Геллерт».
Построенный в 1918-м в стиле ар-нуво, «Геллерт» напоминал красивую пожилую даму. Постаревший, немодный, зато классический. Его цветные стекла и кованые металлические решетки радовали глаз, даже уродливые новшества советской эпохи, вроде флуоресцентных ламп и вывески из электрических лампочек над входом — привет из семидесятых, — не портили впечатления.
Фери добыл для нас номер «Ричард Никсон», названный так в честь президента, который пару раз преклонил там свою голову.
— Знаю-знаю. Никаких шуточек насчет Трики Дика, — предупредил меня Джон.
Крохотный балкончик нашего номера выходил на Дунай, по которому плыл лед.
Мы накинули купальные халаты, и Джон на руках понес меня вниз по лестнице в спа. Там, у входа в наполненные паром, разделенные по половому признаку ванны, мы и расстались.
Я сидела одна в сорокаградусном бассейне, прижимаясь к источнику термальной минерализованной воды. Надо мной поднимался зелено-голубой мозаичный купол. Медовый свет струился сквозь стеклянные потолочные люки вниз, в похожую на пещеру комнату, полную пара.
Я разглядывала женщин — молодых и старых, толстых и жилистых, голых и в купальниках. Смотрела, как они скользят по влажному плиточному полу, как грациозно сходят по ступенькам в воду, как свет играет на их мускулистых телах.
И думала: «Как же я, черт побери, отсюда выберусь?!»
Путешествия сделали меня слабее физически. Я поняла это еще до пляжа Рек-Бич. Они убили мои мышцы, которые никогда больше не вырастут опять.
Зато они укрепили мой ум. Мою душу.
Честный ли это обмен?
Перед Будапештом я сильно хромала. Каждый раз, когда я пыталась шагнуть левой, пальцы моей ноги повисали, как тряпочные, и я спотыкалась о собственный носок.
Тогда я стала носить фиксатор, чтобы держать пальцы. Но в ванной комнате только для женщин никакого фиксатора у меня не было.
И мужа, на которого можно было бы опереться, тоже не было.
Я расслабилась, сидя в бассейне. Спешить мне было некуда. В конце концов, это же Будапешт, мой любимый город. Он стоит на целой сети горячих минеральных источников и знаменит на всю Европу своими минеральными ваннами. Здесь есть ванны, которым по нескольку сотен лет, сауны и бассейны при термальных источниках, соляные комнаты и парные, созданные для того, чтобы лечить самые разные болезни. Бани здесь такая привычная часть заботы о здоровье, что во многих местах предлагают заодно и стоматологические услуги.