— вареную картошку, сало, капусту, пару караваев хлеба. Появилась и четверть с мутным самогоном, но я только покачал головой. Лесник без сожаления тут же убрал бутылку за печку.
— Да, немцы через старост передали, что Москву взяли. Войне конец.
— То брехня! — стукнул по столу Махно.
— Ясно, что брехня. Месяца не прошло, как фашисты взяли Киев. Да и слыхал я, что не все там у гансов гладко. Побили наши подпольщики больших немецких начальников. Слухи-то идут…
Мы переглянулись со спустившейся по лестнице Анной, перемигнулись. Девушка надела глухое шерстяное платье, повязала на голову голубой платок. Присела к нам за стол. Мы выложили наши запасы — тушенку, немецкий сыр и сардины в банках.
Обедать пришлось в два приема. Сначала поели женщины, лесник и мы с майором и Махно. Потом Базанов сменил караульных, они пошли в дом, а мы вышли на улицу. Там под навесом сидел капитан и ковырялся со радиостанцией. Рядом на лавке стоял автомобильный аккумулятор с клеммами, от которых тянулись провода.
— Никанорыч! — позвал «Закуску» майор. — Иди перекуси!
— Сейчас закончу, — буркнул капитан.
— И что, получается?
Я заинтересовался, подошел ближе. Оказалось, что наш запасливый завхоз не только слил солярку с МАНа, но и успел снять аккумулятор. И теперь пытался подзарядить через него батарею радиостанции. Получилось плохо. Вернее, никак.
— А вот этот у вас, — кивнул лесник на Якова, — грузин, что ли? На Сталина похож, прямо как две капли. Молодой только и без усов.
У меня даже дыхание перехватило на секунду. Это же надо так вляпаться!
— Не, армянин, — сказал я. Надеюсь, что получилось спокойно. — Отощал в плену сильно, — зачем-то добавил.
— А дальше куда собрались хоть? — спросил Егор Семёнович. — Не то что местом интересуюсь, — тут же добавил он. — Больше интересно, чем заниматься будете.
— До Брянщины доберёмся, партизанить будем, — сказал я и замолчал, давая понять, что дальше беседовать на эту тему не собираюсь.
— Мы только наследим по самое не могу, — тяжело вздохнув, добавил Базанов. — Тут вдоль Десны — деревня за деревней. Транспорт нужен. Наше спасение — скорость.
Мы одновременно посмотрели на конюшню, где всхрапывал конь. Из дома вышли женщины, пошли к дымящей трубой бане.
— По следам на снегу нас легко найдут — я задумался над тем, что делать, но так ничего и не придумал.
Базанов распределил отряд на смены, я мылся в первый заход. Парились с веничками, уханьем и растиранием снегом. Под такую баньку пивка бы светлого, разливного, но где его взять?
Всю радость обломал немецкий самолет. Перед заходом солнца в небе начал кружить «костыль».
— Все в дом! — приказал майор, Анне, которая стригла сидящего на колоде Якова. Рядом валялись полешки, похоже хозяин перед нашим приходом рубил дрова.
Внутри было шумно — лесник выяснял отношения с женой.
— Дашь коня с санями! И отвезешь к Подгорному.
— Авдотья, как без лошади перезимуем? Дрова возить, съездить куда?
— Как-нибудь перебедуем, — как отрезала хозяйка.
— «Как-нибудь» — отставить! — вмешался в разговор я, развернул карту. — Достаточно подбросить нас до Подгорного, а там мы сами, ножками.
— Папа, а можно я с отрядом товарища Петра пойду? — в беседу влезла шустрая дочка лесника. — Они фашистов бьют!
— Цыц ты! Хочешь в землю лечь, одних нас оставить? — закричал на девушку Егор Семёнович.
— Они на концлагерь напали, пленных наших освободили — а вы сиднем сидите на печи. Так и просидите всю войну!
По глазам лесника видел, что он сейчас дочурке врежет. С правой, а может и с левой добавит. Я быстро встал между ними.
— Пусть прокатится с нами до Подгорного, — быстро произнес я. — Худа не будет. Немцев же тут нет?
— Не видел немцев я там, говорил же, — буркнул Егор Семёнович. — Ладно, пусть балаболка пройдется. Пешком! Помесит снег…Волю взяла, — начал жаловаться лесник. — Раньше как? Бабы пикнуть не могли! А теперь? Им вся воля. Хочешь депутатом, хочешь врачом… Слышал перед войной бабы даже пахать на тракторе начали…
Особого снега на дороге не было — двигались в сумерках ходко. Застоявшаяся лошадка рвалась вперед, ее осаживали. Майор опять пустил головной и тыловой, сам шел рядом с лесником, выспрашивал какие-то детали по маршруту. Я же воспитывал Анну:
— Ты зачем разболтала про лагерь?
— Так сами же про плен рассказывали, — вывернулась она и тут же перешла в наступление: — А что это ты на нее заглядываешься?
Прасковья и правда пристроилась впереди меня, иногда оглядывалась, взмахивая толстой косой. Справа и слева от нее шли «кавалеры» — Быков и Архипенко. Все соревновались, кто рассмешит дочку лесника сильнее.
Не боевой отряд, а… сельские гулянки. Гармони не хватает.
— Тише ты! Хорошая девушка. Нам бы пригодилась. Санитарка все-равно нужна.
— Похоронку отцу сам писать будешь?
— Вот же язва!
Я прибавил шаг, догнал головной дозор. Ильяз с Махно взобрались на пригорок. Остановились.
— Дивись командир. Село. И ни одного огонька.
Деревня впереди действительно, как вымерла.
— Идите вперед — приказал я. — Махно, ты главный. Разведайте все. Если что — подайте сигнал фонариком. Две вспышки — все спокойно. Одна — в селе немцы.
Головной дозор уходит, мы готовим оружие. Все выглядит подозрительно. Наконец, на околицу выходит Ильяз — дает две вспышки. Ярко светит Луна, мы по серебряной дорожке входим в деревню.
Там стоит оглушающая тишина. Никаких признаков жизни: ни дымка над крышами, ни один пес не взгавкнет. В снеге, на улице, разбросан домашний скарб — черный ватник, рушник, ярко расшитый жар-птицами, кастрюля. Наконец появляется живность — серая кошка, испуганно перебегает переулок.
Улица сворачивает влево. Огибаем белую хату и замираем. Впереди пепелище — несколько полностью сгоревших домов, лишь обожжённые пожаром печные трубы возвышаются среди головешек. У покосившегося штакетника валяется пять трупов.
Первым отмирает майор: — Бить сволочей! Жечь, а пепел раскидывать по ветру!
— Тихо! — я вижу сгорбленную фигуру, что двигается к нам по улице, обходя трупы.
— Грачев, ты? — вперед выходит лесник, приглядывается.