Да и девочка на ее месте… Наконец-то! Положила руку на голову и ножки зашевелились и задик задышал неровно. А я стараюсь, как могу. Вдавила она в себя мой нос со страшной силой и обмякла. И ни лишнего вздоха, ни звука!
А меня трясет всего. В груди словно три кузни мехами шуруют.
И фирма «Элластик» из последних сил держится. Забрался носом ей под мышку, руку на грудочку положил, сосочек маленький отыскал успокаиваюсь. Пленка в маге кончилась, шатаясь, подошел, выключил. В комнате тем но уже, зажег торшерчик, укрыл его от окна, чтоб с люстрой кто не перепутал. Она лежит в потолок смотрит.
" Шампанского? " «Армянского принеси!» Кружки пивные принес. Сделали по хорошему глотку.
Смотрит изучающе, вопросов не задает..
«Что это Жека не звонит?» — думам я, «Значит, не узнал — он лапушку?» «Иди ко мне!» Лег рядышком, к губкам ее нежным прижался… Нижнюю пососал, в ротик языком забрался и высасываю, что попадется. Перевернула меня на спину, слюны немного выпустила, я ее проглотил, а она ручкой под поясок моих трусиков залезла, вытащила пенис на свет божий, не забыв поясок за мошонку заправить. Одна рука ее меня за шею обнимает, колобочки на груди моей шевелятся, а другая рука на пенисе висит и кожицу его то на головку натянет, то с головки сдернет. И так это у нее хорошо получается, что кроме, как попочку ее ладонью поглаживать, я больше ничего не могу. Я пошевелился, держит крепко, а сама на пенис смотрит и наяривает, и жару, поддает ему так, что, чувствую, все, больше не могу. Сейчас фонтан заработает.
Она и сама это прекрасно понимает: передвигает грудочки к блестящей головке, касается одним сосочком, другим, берет ее в свои полненькие губки и втягивает все мое великолепие в себя до самого корня! На шее жилка выделись. Сдавила она горлышком его пару раз и лопнул я как мыльный пузырь. Она подождала, пока мои толчки не кончатся, проглотила. Вылизала все, что в ее ручке было, поцеловала нежненько, убрала мой член в трусики и прилегла рядом. Я тут же благодарно прижался к ее губкам. Вот это да!
— Мадам, — шепнул я, — Вы изумительны!
— Я знаю.
— Вы восхитительны, мадам!
— Я знаю.
— Вы прекрасны, как сама любовь, мадам.
— Любовь— А что это?..
— Это невозможность быть без Вас, мадам.
— Очередную невозможность ты почувствуешь минут через двадцать. А до этого ты вполне обойдешься и без меня и без любви.
Что-то слишком много знаний и не только теоретических.
«Скажи, — попросил я, — ты была когда-нибудь в этой комнате?» Она усмехнулась: «Я с самого приходя сюда ждала этого вопроса… Я, не знаю».
Значит, была. Ну, это не важно…
Я прижался губами к ее шейке.
Она буквально взорвалась!
— Что значит не важно? Для тебя не важно?
А для меня? Если я здесь была, то может быть важно почему… Была, как попала? Ведь скажи я «Да», значит хотела сюда придти. — она встала отбросила в угол ненужный лифчик, подошла к окну, раскрыла его, подышала, повернулась, ко мне. — Да, я была в этой комнате. Да, я знаю твоего Женю. Да, я была с ним в этой постели. Еще хочешь что-то знать? Если тебе интересно, я не ставила ему условий и не сопротивлялась, как тебе… Ну что, доволен? Еще вопросы будут? Ее глазки сверкали совершенно восхитительно, но на душе было совершенно безобразно. Черт бы побрал меня вместе с этим Жекой!
Я поднялся с постели — ««Миленький, ну что ты? Я ведь только сказал, что мне не важно твое прошлое… Ведь если ты женщина, то и прошлое должно быть… Женщины без прошлого не бывает, это — девушка! " В это время звонил телефон, и я сказал: «Але!» Жекин голос уточнил: «Але — по-французски жопа! Коробка слева в шкафчике. Номер сорок три» — Хорошо, — ответил я, будь!
— Сказать еще что-нибудь?
— Не надо. Спи хорошо. Бди! — и положил трубку. Она стояла у окна, груди призывно мерцали.
— Ну и что он сообщил? Про коробку?
Да.
А от чего ты отказался?
Не знаю.
— А зря!
— Почему?
— Потому, что если бы он тебе сказал то, что хотел, я бы сейчас с огромным удовольствием рассматривала твою гордую морду джентльмена, всю вывоженную в говне!
Я протянул к ней руку…
— Не трогай меня! Я не для вас, чистеньких и благородных..
Надутых пижонов. Жалких трусишек, лжецов… Как же я вас, изголодавшихся, ненавижу! Скажи, ты платил когда-нибудь женщинам?
— Ни разу в жизни! — уж в чем, в чем, а в этом я мог быть спокоен.
— А это что? Коньяк, шампанское, персики, икорка… Они ведь немалых денег стоят. Трусики надел сегодня, туфельки, носочки, на базе ты их не носил! Все вы платите, только не сознаетесь в этом даже себе. И те берут не сознаваясь. Так вот, ты вкладываешь в эту ночь деньги, я — тело. Ты не беспокойся, я за каждую копеечку с тобой расплачусь… Только не надо про любовь, не надо врать. Ты, если и знал, давно забыл, что это такое.
Она замолчала. Ушла в себя.
Я не находил себе места. И не в том дело, что я чуть было не испортил, так хорошо начавшиеся игры. И даже не в том, что эта-девочка повернулась ко мне весьма не романтической стороной, за которой можно было ожидать всего, что угодно. Удар был нанесен по самому чувствительному месту, по душе, в которой зарождалась любовь.
— Пойду, поставлю— кофе, — вышел. Вернулся. Стоит у окна, смотрит на пустынную площадь. Взял за плечи, повернул, в глазах слезы. Прижал к себе, молчу. Захочет — сама скажет. Нежность меня переполняет, поглаживаю спину у лопаток. Через минуту высвободилась, легла на спину.
— Хочешь. Я тебе скажу, что Женя не сказал?
— Необязательно, — я примерно представлял уже о чем речь.
— Я — проститутка!
— Ну и что? Обыкновенная? Вульгарис?
— Нет, зачем же? Валютная, со знанием языков… Если тебе приятнее, путана, ночная бабочка, можно международная блядь… Как тебе хочется.
— Мне никак не хочется.
— Послушай, — я сел на ковер у постели, — я не знаю. Что мне хотел сказать Женя, я не знаю, говоришь ты сейчас правду или нет, я просто не хочу знать о тебе ничего плохого… Мою душу переполняет нежность к тебе. Ты мне мила, и хочу тебя… Скажи, нуждаешься ли ты в моей помощи, если да, я сделаю все, что смогу. Я не болтун, это действительно так…
— Ты мне очень хорошо поможешь, если перестанешь стерильными ручками копошиться в моей гнусной душе.
Понял?
— Понял! — и ушел варить кофе.
Нарезал тортик, прикатил столик с дымящимися пахучими чашками, положил сахар…
По высшему разряду берешь, кот?
Слез уже не было. Она успокоилась и я прижался к ней.
Она подняла лицо и дала губы. Стало прохладнее, набросил на плечи простынь…
— Шампанского больше нет?