это пор яйца курицу учат, капитан? – спросил он все тем же ровным тоном. Это было резкое напоминание, что секретарям не впервой составлять приказы, и Хорнблауэру хватило благоразумия улыбнуться.
– Простите, сэр, я забыл, скольких цыплят она высидела. Извините, господа. Я всего лишь тревожусь об успехе плана.
И тут хлынул ливень. Потянуло холодом, и вместе с ним в кабинет ворвался рев дождя. За окном ничего не было видно, кроме низвергающейся воды.
– Мистер Барроу, Дорси и Клавдиус справятся со всеми практическими мелочами. Теперь надо обсудить высадку.
– Это будет самая простая часть операции, сэр.
Испанское побережье Бискайского залива от французской границы до Ферроля тянется на три сотни миль. Оно малонаселенно и чрезвычайно изрезано. Британский флот, всесильный в море, легко сможет высадить небольшой отряд в одной из его бесчисленных бухт.
– Я очень рад, что вы так думаете, капитан, – сказал Марсден.
Наступила драматическая – даже мелодраматическая – пауза. Хорнблауэр увидел, что Марсден с Барроу обменялись взглядами, и у него похолодело в груди.
– Что вы хотите сказать, джентльмены? – спросил он.
– Разве не очевидно, капитан, что никто лучше вас не выполнит эту миссию? – произнес Марсден все тем же тоном.
Барроу поспешил его поддержать:
– Вы знаете Ферроль, капитан. Вы немного говорите по-испански. Вам и карты в руки.
Марсден подхватил:
– И у вас сейчас нет корабля.
Намек был более чем очевиден.
– Право, господа… – начал Хорнблауэр. Обычная быстрота мыслей ему изменила, и он не мог сформулировать возражения.
– Мы не вправе вам приказать, – сказал Марсден. – Участие в миссии может быть только добровольным.
Проникнуть во вражескую страну под чужой личиной – значит не просто рисковать жизнью. Разоблаченного шпиона ждет позорная казнь – петля, виселица. В Испании – гаррота. Медленное удушение стальным обручем, чудовищные предсмертные судороги. Ни одна армия, ни один флот не могут приказать офицеру идти на такой риск.
– Испанец, Миранда, – человек надежный, – сказал Барроу. – А если вы считаете, что нужен будет еще и француз, – тут мы целиком полагаемся на ваше мнение, капитан, – то у нас есть по меньшей мере три кандидата. Все уже выполняли для нас ответственные поручения.
Не верилось, что эти два железных человека способны умолять, но их тон был уже близок к просительному. Флот может приказать человеку взобраться по крутому борту линейного корабля под прицельным ружейным огнем или бестрепетно стоять под шквалом вражеских ядер, может в самую темную штормовую ночь погнать его на головокружительную высоту, чтобы спасти несколько ярдов парусины, а если он промедлит, его можно повесить или запороть до смерти. Однако никто не вправе отправить офицера туда, где ему угрожает гаррота. Даже если от этого зависит судьба Англии.
Мысль о смертельной опасности, которая нависла над Англией, мгновенно заслонила все остальное. Здесь, в этом самом кабинете, Хорнблауэр рассуждал о том, как нужна сейчас победа на море и какой незначительной платой будет жизнь одного или двух человек. Теперь оказалось, что речь, возможно, идет о его жизни. И… и… кто сумеет сохранить ясную голову, когда надо будет действовать в критической обстановке? А у него уже рождались новые идеи, новые уточнения к первоначальному плану – и все они требовали его личного участия. Во внезапном озарении Хорнблауэр понял: если он откажется сейчас, то до конца жизни будет себя корить. Он должен ответить «да».
– Капитан, – сказал Марсден, – мы не забыли, что адмирал Корнваллис рекомендовал вас к повышению.
Эти слова настолько диссонировали с мыслями Хорнблауэра, с тем, что он собирался сказать, что его взяла оторопь. Барроу взглянул на Марсдена и подхватил:
– Вам не придется подыскивать судно, капитан. Вас назначат на должность в морской милиции, отвечающую капитанскому рангу. Затем вас можно будет перевести на особую службу.
Об этом Хорнблауэр думал по дороге в Адмиралтейство. Повышение: он войдет в капитанский список, осуществит мечту каждого флотского офицера начиная с самого юного мичмана, и тогда лишь смерть или трибунал смогут остановить его движение к адмиральскому званию. А он совершенно забыл об этом, забыл, что шел сюда с намерением добиваться обещанного чина. Менее удивительно, что он забыл про морскую милицию – добровольческий флотский резерв из лодочников и рыбаков, которых должны были призвать на действительную службу, если Бонапарт и впрямь попытается высадиться в Англии. Для того чтобы организовать и обучить этот резерв, Англию разделили на округа и во главе каждого поставили капитана.
– Итак, капитан? – спросил Марсден.
– Я согласен, – ответил Хорнблауэр.
Секретари вновь переглянулись; в их взглядах читалось облегчение и даже самодовольство, что подкуп удался. Хорнблауэр готов был вспылить, готов был объяснить возмущенно, что им двигали совершенно иные мотивы, однако вовремя вспомнил изречение философа, сказавшего, что он много раз сожалел о произнесенных словах, но никогда – о молчании. Несколько мгновений молчания – чисто случайного – принесли ему капитанский чин, несколько слов могут все испортить. И еще он понимал, что эти двое ему просто не поверят. Возможно, они даже зауважали его за то, что он, по их мнению, выторговал себе повышение. Оправдываться сейчас значило бы выставить себя лицемером.
– Тогда я устрою вам встречу с Мирандой, капитан, – сказал Марсден. – И буду весьма обязан, если вы представите мне более подробный план для передачи его сиятельству.
– Да, сэр.
– Устно, пожалуйста. Ничто, касающееся плана, не должно оставаться на бумаге. За исключением, возможно, вашего окончательного рапорта об успешном исполнении.
– Понимаю, сэр.
Неужто лицо Марсдена и вправду немного смягчилось? Во всяком случае, последняя фраза явно была шутливой. Хорнблауэра внезапно осенило: секретарь