В задней переборке был ход в каюту капитана. Дверь тихо ушла в кромешную тьму, и опять мы остановились в нерешительности, будто дети у входа в дом с привидениями. А что, корабль, в котором обитает рыба-грузовик, вполне может оказаться пристанищем какой-нибудь нечистой силы! Светя фонариками, мы вошли в каюту.
В обоих помещениях царил полный беспорядок. Среди густой тины лежали осколки фарфоровой посуды с флагом владельца и почерневшее столовое серебро. Кругом были разбросаны бутылки; некоторые из них, закупоренные и наполовину наполненные воздухом, всплыли к потолку. Мы разглядывали этот погребок, в котором вызревали вина; пузырьки воздуха из легочного автомата собирались наверху, и получилось кривое колышащееся зеркало, искажавшее наши черты. Дюма провел рукой по какому-то прямоугольнику, прикрепленному к переборке, и мы обменялись многозначительным взглядом. Взрыв все сорвал с места, но крепко привинченный сейф капитана уцелел.
Покинув мостик, мы нырнули в бортовой проход, ведущий на корму. Палуба была буквально вымощена жемчужницами. Они облепили все поручни и снасти, причудливо изменив вид знакомых предметов. Невольно я вспомнил „жемчужных королей“ — обвешанных перламутровыми пуговицами уличных торговцев, которых я мальчишкой видел в Лондоне.
Мы прошли над зияющим отверстием от взрыва. Дюма раздвинул руки, изображая жестами крупный предмет, и я понял, что здесь они с Фалько встретили рыбу-грузовик. Сегодня ее не было видно.
Часть кормовой палубы длиной сто футов была изуродована до неузнаваемости. Взрыв рассек ее почти пополам, и скрученные стальные плиты напоминали водоросли. Тут и там валялись черные автопокрышки и резиновые сапоги, не тронутые ни огнем, ни морем, ни временем. Зато длинному четырехдюймовому орудию яркие букеты полипов придали совсем мирный вид. Кораллы прочно припаяли снаряды к шпигатам. Весь ют приподняло и наклонило влево.
Пройдя над ним, мы перевалили за корму и увидели зарывшийся в серый песок могучий винт. Около него волнами кружили рыбы. Мы вернулись к фок-мачте и неторопливо поднялись вдоль нее, провожая взглядом ползущие вверх сплющенные пузыри выдоха. От бочки было всего пятнадцать футов до поверхности и „Калипсо“.
Звено за звеном уходили на затонувший корабль. В конце первого дня Маль и Луис Мерден встретили возле пробоины рыбу-грузовик. На этот раз великан не проявил любопытства. Он ушел, прежде чем они успели сфотографировать его. Их наблюдения подтверждали наш первый вывод: это был губан-хейлинус (Cheilinus undulatus). Но с какой стати заурядная рыба вдруг выросла до таких неслыханных размеров?
И в дальнейшем при появлении аквалангистов губан-великан отходил в сторону от корабля и кружил поодаль, ожидая, когда люди уберутся прочь. На третье утро очередное звено, вынырнув, сообщило, что к первому великану присоединилась еще одна рыба-грузовик. Правда, она была поменьше, всего восемь-девять футов в длину. Весь последний день мы видели, как вместе ходят „грузовик“ и „пикап“.
Съемочные бригады по четыре человека — два аквалангиста несли светильники — снимали крупным планом органические покровы затонувшего транспорта. В заключительном эпизоде Дюма должен был прочесть его название. Мы навели свет на сверкающий розовыми кораллами судовой колокол. Дюма соскреб жемчужницу, кораллы, губки, и появилась надпись: „П/х „Тистлгорм“, Глазго“.
Позднее Мерден написал на верфь, прося сообщить сведения о „Тистлгорме“. Томпсон и сыновья прислали отчет, составленный третьим механиком Бэнселлом, который был на судне во время взрыва; он остался жив. Пароход вез оружие для английской 8-й армии и погиб 6 октября 1941 года. В то время Средиземное море контролировалось державами оси, поэтому „Тистлгорм“ направили из Англии в Египет окольным путем — мимо мыса Доброй Надежды и через Индийский океан. Пройдя вместе с двадцатью другими судами Красное море, „Тистлгорм“ был вынужден в виду Синайского полуострова бросить якорь и ждать разрешения войти в Суэцкий канал.
Немецкие самолеты с Крита совершили налет на их стоянку. Две бомбы поразили кормовую палубу „Тистлгорма“ и взорвались в набитом боеприпасами кормовом трюме. Из сорока девяти человек команды девять погибли сразу, остальные попрыгали за борт…
Я уже приготовился поднять якорь и идти дальше, когда ко мне обратился Дельма.
— Ребята хотели бы поднять сейф капитана, прежде чем мы уйдем отсюда, — сказал он.
Этого я боялся с той самой минуты, когда пальцы Дюма алчно коснулись стального ящика. Охота за сокровищами противоречила духу „Калипсо“. Я не раз обсуждал этот вопрос с Дюма, Лабаном и Дагеном, и они согласились со мной, что это только приведет к осложнениям. Но глаза Дельма горели предвкушением, и за ним стояли его приятели, нетерпеливо ожидая моего ответа.
— У нас просто времени нет заниматься этим, — сказал я.
— Все рассчитано и подготовлено, — ответил Дельма. — Мы управимся за полчаса.
Уверенный, что им и полдня будет мало, я согласился:
— Ладно, даю вам час. Потом снимаемся.
Тотчас несколько человек прыгнули за борт; остальные размотали тросы и установили лебедку. В самом деле все заранее продумали! Через двадцать минут сейф капитана был поднят.
Они окружили его, облизываясь. Опять настал мой черед вмешаться.
— Вы, конечно, помните о нашей ответственности, — сказал я. — Мы не пираты. Если мы вскроем сейф, наша обязанность — известить об этом военно-морское командование и доложить о наших находках. Потом придется подождать, пока суд присудит нам вознаграждение. Назначьте делегатов, пусть проследят, чтобы все было честь по чести.
Они выбрали комиссию во главе с Анри Пле и условились разделить вознаграждение поровну. Вооружившись зубилом, Рене Робино принялся вскрывать сейф. Ящик был покрыт черной зловонной грязью, и Робино весь вымазался.
Но вот дверца сорвана, и Пле, протиснув руку между головами любопытных, извлек из сейфа рулон намокшей бумаги. Он снял обертку и увидел карты с океанографическими данными. Искатели сокровищ нервно захихикали.
Дальше Пле достал небольшой ящичек. В нем лежал прогнивший кожаный бумажник. Дрожащими пальцами Пле вытащил капитанское удостоверение и квитанции расчетов за портовые услуги. В последнем отделении бумажника лежал канадский двухдолларовик и английский фунт стерлингов. Больше ничего в сейфе не было.
— Ну вот, теперь пишите заявление, — сказал я. — Если вам присудят положенные пятьдесят процентов, сможете разделить между собой восемнадцать шиллингов.
Пле положил мокрые бумажки на лабораторный столик и разгладил их. Наутро он увидел, что они рассыпались в прах.