Шесть дней штормило; за это время истек срок фрахта «Сэмюэля Джемиссна». Владелец не мог продлить его, он уже обещал бот другому клиенту. Тогда Даген одолжил у одного огайского банкира двухмоторный спортивный катер. Эхолот катера не работал. Подойдя к месту гибели корабля, они обнаружили, что буй снесло ветром. Дюма присмотрелся к нефтяным разводам, сплюнул в воду маслину из коктейля и сказал:
— Здесь.
И зацепил «Андреа Дориа» второй кошкой.
Но если первый раз вода была на диво прозрачной, то теперь Дюма и Маль увидели, что корабль словно обволакивается густым черным кофе. Пробиваясь сквозь темную жижу, они попали в сильное течение, которое чуть не оторвало их от линя. Там, где их должен был встретить белый борт «Андреа Дориа», они ничего не нашли. Может быть, из-за шторма судно сдвинулось или провалился борт? Оттого и эта бурая муть… Продолжая погружаться, Дюма вошел в зону глубинного опьянения.
Двести пятнадцать футов. Дюма остановился. Прямо под ним в мутной воде медленно извивался огромный хвостовой плавник. Кит или гигантская акула? Он потрогал плавник ногой. Это была бронзовая лопасть винта, от нее во все стороны расплывалась муть. Они очутились под кормой «Андреа Дорна».
Винт был опутан тросами. Друзья еще не совсем утратили способность соображать и поняли, что здесь недолго и самим запутаться. Снимать в такой тьме было невозможно. Они пошли наверх. Любитель экспериментов Дюма достал пакет, призванный по замыслу изготовителей увеличивать плавучесть аквалангиста и ускорять всплытие. Он дернул рычажок, чтобы пакет наполнился углекислотой, но «спасательный пузырь» не хотел надуваться. Наружное давление было слишком велико. Лишь когда Дюма поднялся выше, пакет раздулся.
Взобравшись на катер, Маль сорвал с головы резиновый шлем, и все ахнули — на щеке у него запеклась кровь. Барабанная перепонка не выдержала большой глубины. Так кончилась «Экспедиция Дориа». Результат — подводный фильм на восемнадцать секунд.
Дюма подвел итог:
— Теперь «Дориа» прочно принадлежит морю. Это уже самый настоящий затонувший корабль, первый слой водорослей затянул краску. Его никогда не поднимут. И вряд ли подводным пловцам удастся проникнуть в самые важные помещения — канцелярию начальника интендантской службы и банк первого класса. Они находятся с правого борта, возле большой пробоины, и прижаты ко дну.
Нантакетские отмели — знаменитая могила кораблей. А в древности такую же роль, несомненно, играли воды между островами Греции и Турции, где проходили торговые пути и разыгрывались морские бои. И летом 1953 года «Калипсо» отправилась на археологическую разведку в Эгейское море.
К юго-западу от острова Закинфа в Ионическом море наш эхолот нащупал впадину глубиной 13 тысяч футов. Чтобы нанести впадину на карту, нужно было взять пеленг, и мы пошли к южному мысу Закинфа, где обозначен маяк. Мыс нашли, а маяка не было.
— По карте все правильно, — сказал я Сауту. — Засеки мыс, и пойдем обратно к впадине.
Проработав в море два дня, мы подошли к острову Ап-дикитира, чтобы начать наши археологические изыскания. Здесь мы узнали, что на Закинфе было землетрясение, и маяк обрушился за несколько часов до прихода «Калипсо. Увлеченные морскими делами, мы иногда пропускаем важные события на суше.
Андикитира — засушливый, бесплодный островок, примечательный только тем, что он был колыбелью подводной археологии. В 1901 году греческие военные моряки и ловцы губок подняли здесь со дна моря бронзовые и мраморные скульптуры, затонувшие около 80 года до нашей эры вместе с римским кораблем, который уволил награбленное добро из Греции. Корабль лежал под утесом в удивительно прозрачной воде — такой мы еще никогда не видели в Средиземном море. Через стекло маски сверху было отчетливо видно аквалангистов, которые ползали, словно жуки, по дну на глубине ста семидесяти двух футов.
Мы с Дюма пошли вниз, чтобы приблизительно определить размеры и положение погибшего корабля. Дюма обошел вокруг „погребения“, подобрал черепок, поднялся футов на пятнадцать, обозрел место сверху, снова спустился, чтобы взглянуть поближе на какое-то изделие, и жестами обрисовал предполагаемые контуры судна. Мы опустили на дно воздушный шланг и отрыли неглубокие ямы; они подтвердили его догадку. Но мы не стали возобновлять раскопки, на этот раз мы выступали всего-навсего в роли паломников. Было очевидно, что водолазы собрали все, что лежало сверху, однако в грунт по-настоящему не зарывались. Потом мы в Афинском музее увидели их находки: знаменитый бронзовый эфеб и целые тонны мраморных богов, нимф, аллегорических фигур, коней. Мрамор был источен моллюсками, — значит, скульптуры лежали на дне открыто. Их просто подняли на канатах. Очень может быть, что андикитирекий подводный курган еще хранит греческие изваяния.
Мы разыскивали затонувшие корабли вдоль древних торговых путей. Любой коварный на вид риф или мыс мог быть роковым для судов той поры. Мы уходили под воду и неизменно обнаруживали остатки по меньшей мере одного, а то и двух-трех античных кораблей. А возле одного особенно грозного рифа мы увидели повторение истории, которая произошла у Гран-Конглуэ и Рью: прямо на амфорах покоился небольшой пароход.
Станешь на якорь и отправишься вечером поплавать с маской — под тобой на камнях лежат черепки гончарных изделий. Но на таком мелководье спасательным командам делать нечего. Волны давно разбили корабли вдребезги о скалы.
У Крита Фалько за одно погружение побывал в четырех тысячелетиях. На глубине 125 футов ему попалась груда сферических византийских амфор, в пятнадцати Лугах ниже по склону — сосуды еще более ранней эпохи. Сто пятьдесят футов — бронзовые блюда. Он не стал их трогать, чтобы не путать картину археологам, которые будут здесь работать. На глубине 170 футов Фалько нашел пузатые амфоры, такие же, какие сэр Артур Эванс раскопал в Клоссе. За полчаса от „Калипсо“ до бронзового века! Поистине для археологов в Эгейском море открыты поразительные возможности!
Профессор Бенуа попросил меня поднять затонувший корабль, датируемый I веком до нашей эры. Его открыли в 1959 году у Сен-Рафаэля на глубине 115 футов. Профессор боялся, как бы судно не было ограблено, прежде чем успеют поработать археологи. Я ответил ему:
— „Калипсо“ — экспедиционное судно. Я не могу привязывать ее к одному месту с археологическим заданием. Но вы возьмите на два месяца „Эспадон“.
Так называлось наше новое исследовательское судно, бывший траулер, переоборудованный для обслуживания марсельской лаборатории.
Бригада нашего Центра подводных исследований отправилась к Сен-Рафаэлю. Техническое руководство осуществлял Алексис Сивирин, водолазами руководил Анри Гуара, археологов представлял Ж.-М. Рукетт. Дюма научил их, как действовать, чтобы в кратчайший срок узнать как можно больше.