– Закрыть глаза! Зажигание!
Всё-таки – боевая аэрозоль недаром была запрещена совбезом ООН: стена огня, полыхавшего несколько секунд так, что даже сквозь светофильтры смотреть было больно, сказала о том, что если кто и выжил внутри помещения до этого, теперь-то точно: обуглился в подгорелые шкварки.
От лаборантов, пытавшихся, конечно, хоть краем глаза взглянуть, что это бушует вокруг них, слышались только междометия: «Ух ты!», «… твою мать!», и «Вау!»
– Внимание! Коллинз, Милнар. Ещё раз – подошвы. Хорошо. Сесть на пол, задрать ноги. Запускаю второе облако аэрозоля.
И только после того, как отпылала вторая стена огня, Мангеймер разрешил «передовикам науки» вернуться в общую лабораторию.
Итог подвёл Коллинз, вылезший из мастодонта в насквозь пропотевших (Или это был не пот?!) штанах:
– Знаете, док, за такое нужно давать и премиальные, и зарплату по другой категории. И… И на пенсию отправлять досрочно!
Док поспешил вылить на разгорячённые головы ушат холодной воды:
– Обязательно так и сделаем. Если останемся живы.
– … несомненно, процессор устроен наподобии наших. Однако за восемь-то тысяч лет произошло неизбежное. Тонкие, буквально наноразмерные, слои полупроводников в главной плате оказались повреждены. Ну, это, как я уже говорил – просто результат диффузии атомов. И многое из того, что хранилось в памяти, восстановлению уже не подлежит. Разве что найдём другую плату, где повреждения окажутся не столь… м-м… Глобальны. Пока же – вот. То, что удалось, как говорится, «с миру – по нитке…»
Доктор пошелестел (Скорее, как обычно – для вида!) бумагами перед собой. Генерал, да и остальные офицеры отлично знали: у Мангеймера такая память, что он может легко воспроизвести – причём дословно, как для Официального Протокола – то, что говорилось на любой из планёрок за последние десять лет. Однако молчание никто не нарушил. Доктора перебивать или торопить нельзя – себе дороже выйдет.
– Так вот. Разумеется, моя версия о том, что это – исследовательский корабль-лаборатория для разработки супероружия, подтвердилась. Мы нашли обрывки этих самых «сверхсекретных Директив», части «Отчётов о проделанной работе», и финансовые сметы по затратам на оборудование, реактивы, и тэдэ. И, конечно, ведомости на заработную плату научного персонала. Эти последние дали нам особенно много. (Шучу, разумеется!)
Так вот: этого чудо-оружия, похоже, сами разработчики, и их начальство боялись настолько сильно, что запретили даже на световой год подлетать к Дому. Ну, то есть – туда, откуда происходит этот корабль и его экипаж. Зато временем и средствами их не ограничивали. Думали, наверное, что разом снимут все сливки-пенки, если чёртовы учёные всё сделают, как указано в Техническом задании. Ну, то есть – получат все те «потрясающие боевые характеристики», что в мечтах навоображал себе их Главный Штаб.
Ехидный взгляд доктора генерала нисколько не «пронял». Док продолжил:
– Ну так вот. Все эти, и даже многие дополнительные требования, новый «продукт» удовлетворил. Так говорится в последнем отчёте. А больше отчётов с «Батмара Прангла», как называлась эта посудина, не поступало. Выводы делайте сами.
– То есть, вы хотите сказать, доктор, что ни один человек…
– Да. Именно это я и хочу сказать. Им не имело смысла даже спасться на шлюпках – все судёнышки для экстренной эвакуации, тем не менее, – док ткнул пальцем в бумаги, – как здесь указано, «были выведены из строя офицерами, чтобы предотвратить…»
Да вы знаете – чего предотвратить.
– Да. Думаю, мы знаем. Потому что, – генерал говорил тихо, но все слышали каждое слово, потому что сейчас все, кажется, даже затаили дыхание, – чёртова штуковина уже здесь, у нас. Я приказал никому пока не говорить, но полчаса назад механик Коралл Сингх видел «странные зелёные куски, похожие на мармелад», вываливающиеся из решётки системы вентиляции. К счастью, механик оказался сообразительным, и пытаться потрогать не стал. Сразу выскочил наружу, запер отсек, и сообщил вахтенному. А тот – мне. И вот я вас спрашиваю, доктор Мангеймер.
Что нам нужно сделать, чтоб «Рональд Рейган» не превратился в «Батмар Прангл»?
Билла приказ эвакуироваться в помещения кормы уже не удивил.
Слухами, как говорится, корабль полнится. Ему уже наплела с три короба догадок и подозрений Стелла – вот прямо из её постели его боевой приказ и сдёрнул.
Мозг в черепной коробке Билла пробуксовывал: очень всё странно! Он мог бы поспорить, что в лаборатории дока Мангеймера чёртовы учёные справились с ситуацией – иначе там не отменили бы особый режим. И не выпустили всех этих, в …опу перепуганных, и почему-то чихающих и сморкающихся, лаборантов и лаборанток, в общую столовую…
С другой стороны – последним чужака посещал он. И Том.
Поэтому в казарму Билл и поторопился пойти в первую очередь.
И точно.
Том сидел на своей койке, даже не пытаясь двинуться к корме, или собрать «личные вещи». Билл встал напротив. Кулаки как-то сами собой сжались, хотя тон он постарался сделать нарочито спокойным:
– Том. Это – ты?
– Что – я? – Том чуть приподняв голову, искоса глянул в лицо коллеге.
– Ты знаешь – что. Зар-разу, говорю, на корабль – ты принёс?
Том даже паузы не сделал:
– Да, я.
А вот Билл паузу сделал. Более того – ему пришлось, разжав кулаки, присесть на койку напротив Тома, и продышаться, чтоб спросить:
– А на …уя?
– Я хотел отомстить.
– Отомстить?
– Да, отомстить. За отца.
– Не понимаю.
– А-а, так ты никогда не слышал… Да, собственно, я и не делился ни с кем.
Ладно. Времени у нас теперь навалом, потому что я так думаю, раз чёртовы инопланетники, хотя и знали, как бороться, и уж наверняка подстраховались тыщу раз, не справились – наши тем более не справятся… Расскажу.
Так вот. Мой отец, Ремер Коню, служил здесь интендантом. Потом кто-то из местного начальства пустил налево (Не знаю – кто, и кому именно, да мне и на…ть!) партию списанных одеял. Ну, тех, тёплых, из настоящей верблюжьей шерсти. А по документам получилось, что это сделал как бы отец.
– Погоди-ка… Но ведь ты – не Коню?!
– Ага. Я взял фамилию по матери. И сунул кое-кому – всё, что накопил, пока работал мойщиком на автомойке… Ну, умелец-хакер кое-что про меня из базы данных и стёр. А пожилой солидный бюрократ не отказался от «премиальных» – я стал другим человеком. Видишь – деньги до сих пор заставляют забыть о совести большую часть чиновников. Правда – не Флотских. Поэтому я так и не узнал, как звали того, начальничка отца.
Засекречено.
Ну так вот – об отце. Его, конечно, судил Трибунал.
И разжаловали, и сразу – в армейскую тюрягу. А там – сам знаешь, как. Особенно с теми, кто построптивей, и не хочет местным заправилам лизать …ницу. Отец продержался неделю. Нам его тело выдали в цинковом гробу. Но дядя привёл знакомого слесаря-сварщика, и тот вскрыл… На теле живого места не было от кровоподтёков и синяков. И зубов не осталось – только колышки. А ещё… Его долго насиловали – всё там… ну, разодрали до дыр, словом.
Дядя после этого сам слёг с инфарктом. Мать порыдала, покричала… А что она могла сделать?! Гроб снова запечатали, да похоронили.
После этого мать замкнулась. Поседела. Но в глазах-то я видел… А я тогда – пацан был восьмилетний. Но поклялся!..
Слушая всегда такого спокойного и рассудительного, хоть и замкнутого и несколько нелюдимого собрата по оружию – нет, бывшего собрата! – Билл думал, какими случайностями обусловлена подчас наша жизнь. Чужая растоптанная судьба, и горе родных и близких невинно осуждённого и убитого – явно по чьей-то команде… Чтоб не «вскрылась» банальная кража!
И вот как оно обернулось! Правда, воров и бюрократов этот прецедент вряд ли остановит, даже если о нём раструбить по всем СМИ. Только вряд ли раструбят.
Всё, как всегда, засекретят…
Кастовая солидарность высших офицеров вошла в поговорку.
– … ну вот и сделал, что смог – думаю, большего вреда проклятому «Рональду» нанести я и не смог бы.
– Да, пожалуй. Понятно. Сам пойдёшь в карцер, или мне тебя отвести?
– Не нужно меня никуда вести. Я… Сам схороню своих мёртвых.
Только сейчас Билл заметил, что в зажатом кулаке Том держит капсулу синего цвета – бентит! Он попытался вскочить, броситься…
Но, конечно, опоздал – ведь Том тоже десантник. Был.
Когда Билл набирал код рубки, пальцы заметно дрожали.
– … как?! Сам? Хм-м… Ничего не трогайте там, капрал. Сейчас я пришлю санитаров и наряд полиции.
Билл вернулся на койку. Сел. Невидящими глазами уставился в одеяло на койке, где ещё сохранилась вмятина от сидевшего тела. На скрюченный в немыслимой позе труп на полу он не смотрел – как и на вытекшую из посиневшего рта синюю пену.
Ворвавшемуся наряду полиции он без возражений позволил себя «арестовать» и увести… Хотя ни в полиции, ни во врачах надобности уже не было никакой.