– Ваше величество, короля нигде нет, я вынужден изложить свое прискорбное известие вам.
– Что такое? Откуда вы прибыли, сударь?
– Из Парижа. Я загнал свою лошадь, я прискакал сюда за сорок минут. Я должен сообщить вам, что шесть или семь тысяч женщин двинулись из Парижа на Версаль. У них много оружия, пороха, есть даже пушки. Следом за женщинами двинулось несколько тысяч мужчин. Вполне возможно, будет нападение. Ни один мускул не дрогнул на лице королевы.
– Чего они хотят? – спросила она.
– Хлеба. В Париже голод.
– И они надеются найти здесь хлеб?
– По-видимому, да. Но кроме этого, среди толпы господствуют крайне опасные настроения. Чернь полна безумия, ненависти и злобы.
– Нам нечем защищаться, – сказала королева. – Если они осмелятся напасть, мы не сможем устоять против десяти с лишним тысяч человек. Где они сейчас, по-вашему?
– В двух или трех лье отсюда. Кажется, они собираются разделиться: одна колонна пойдет через Севр, вторая через Сен-Клу.
– Надо предупредить короля, – вмешалась я. Офицер поклонился.
– Я сделаю, ваше величество.
– Король в Медонском лесу, – поспешно заговорила Мария Антуанетта, – но дорога, вероятно, отрезана. Вы рискуете жизнью, сударь. Как ваше имя?
– Маркиз де Лескюр, государыня, капитан фландрского полка.
Я вздрогнула. Этим полком когда-то командовал Эмманюэль.
– И вы все-таки намереваетесь ехать в Медон?
– Государыня, дело солдата – умереть за вас.
Он скрылся, оставив нас одних, растерянных и испуганных. Нам требовалось время, чтобы прийти в себя и сообразить, что нужно делать.
– Надо вернуться в Версаль, – сказала королева.
– Ваше величество, смотрите, какой дождь, а у нас нет даже зонтика.
– Вы полагаете, я буду прятаться от опасности здесь, в гроте? Если короля нет, все ждут моих приказаний. У нас есть еще полтора часа на размышления.
Она быстрее, чем я, обрела мужество и под дождем зашагала через парк. Я последовала за ней. Впрочем, нам навстречу уже бежали камер-юнгфера и Маргарита с плащами и зонтиками.
В Версаль один за другим прибывали гонцы, сообщая о том, как продвигается многотысячная толпа и что делает на пути. В Севре были разгромлены булочные и забран хлеб, так, словно жители этого города, в отличие от парижан, в пище не нуждались. Толпа в большинстве своем состояла из озлобленных торговок, проституток и привратниц, тех, что имели самые громкие глотки и самые глупые головы во всем Париже. По дороге они заставляли других женщин, буржуазок и встречных крестьянок, присоединяться к ним. Пришло известие, что натворили эти фурии в Ратуше: ворвались в нее, разграбили, украли оттуда двести тысяч ливров, просто так, ради забавы повесили какого-то злосчастного аббата, что стал у них на пути, и потом, размахивая пиками, двинулись на Версаль. Говорили, что многим из них какие-то люди раздавали деньги. Кроме того, некоторые курьеры утверждали, что среди этих прачек и торговок великое множество переодетых мужчин, прикрывающих свою щетину румянами.
Они шли на Версаль, обещая задушить королеву и распевая песни.
Национальная гвардия, которой было приказано охранять дворец, не спешила браться за оружие. Только триста гвардейцев, составлявших конвой ее величества, хладнокровно вскочили на коней. Но и их смущала мысль: как можно стрелять в женщин?
Вокруг королевы, приказавшей защищать дворец, мало-помалу собирались придворные, офицеры и чиновники. Кое-как был найден министр внутренних дел граф де Сен-При. Остальные должностные лица таинственно исчезли.
Я абсолютно не понимала, что произошло, знала только то, что нам грозит опасность. Чернь хочет хлеба? Но если бы у короля был хлеб, ей бы не пришлось идти за ним в Версаль. А если бы у короля еще была власть, он бы подписал указ о предоставлении хлеба. Но сейчас новые времена, почему бы черни не отправиться просить хлеба у своих вождей? К тому же где находится Лафайет с его сотнями вооруженных национальных гвардейцев? Этот генерал на неизменном белом коне явно всегда запаздывал.
Было объявлено, что толпа уже достигла Версаля и ворвалась в Учредительное собрание. Торговки и прачки завладели трибунами для публики и даже сели рядом с депутатами в зале. Они требовали хлеба по 6 су за четыре фунта, мяса по 6 су за фунт и встречи с королем.
Король, разысканный офицером у Шатийонских ворот, галопом въехал в замок со стороны служебного флигеля.
Его появление ждали все. Королева могла замолчать и передать бразды правления в руки супруга. Все думали только об одном: король пользуется популярностью, если он выйдет навстречу мятежникам, то сумеет своей речью разоружить их. Может быть, над ним они не посмеют учинить насилие.
Едва он вошел, Мария Антуанетта бросилась к нему:
– Ваше величество, я приказала приготовить экипажи. Сию же минуту мы должны уехать в Рамбуйе, это наше спасение.
Людовик XVI недоуменно посмотрел на нее.
– Следует уехать, сир, – вмешался граф де Сен-При. – Если толпа снова навяжет вам свою волю, корона будет потеряна.
Король задумался. Наступила такая тишина, что слышно было, как за окном льет дождь. Все молчали.
– Нет, – сказал наконец король, – я не уеду.
– Но почему же, сир, почему? – в отчаянии воскликнула Мария Антуанетта, ломая руки. – Разве мы можем защищаться?
– Мадам, – мягко сказал король, – вы горды, как вы можете предлагать мне столь постыдный выход?
– Но вашей жизни грозит опасность! Задумавшись, король едва слышно прошептал:
– Беглый монарх! Беглый монарх!
Повернувшись к своим приближенным, он громко сказал:
– Нет, господа, я не уеду. Королева уедет одна. Бледная как полотно Мария Антуанетта проговорила:
– Нет, государь.
– Вы остаетесь?
– Да.
– Почему?
– Чтобы умереть вместе с вами, сир. Может быть, это было бы лучшим из выходов.
Она была так бледна сейчас, что мне показалось, что она лишится чувств. Принцесса де Ламбаль бросилась к королеве, чтобы поддержать ее. Я протянула ей свой флакон с нюхательными солями.
В этот миг словно ропот прибоя проник во дворец. Казалось, морские волны накатываются на Версаль, волнуются и шумят, становясь все громче. Спустя минуту можно было уже слышать отдельные возгласы.
– Хлеба! Хлеба! Хлеба! – кричал этот огромный хор.
Я подошла к окну. У золоченых ворот Версаля стояла громадная толпа людей, выставивших вперед то ли плененных, то ли добровольно пришедших депутатов Собрания.
– Я выйду к ним, – сказал граф де Сен-При.
Все пристально следили за ним из окон, но никто не слышал того, что говорилось. Через пять минут министр вернулся.