Толпа не расходилась; женщины и мужчины, переодетые женщинами, бродили возле ворот, мерзли от холода и все больше распалялись ненавистью. Мало-помалу начинал брезжить рассвет, предвещая сырой и холодный день. Двое лейб-гвардейцев, стоя возле ворот, тоже чувствовали себя не слишком хорошо, и настроение у них было скверное. Привыкшие верно служить королю, они раздражались тем, что всякие оборванцы бранят его и дурно о нем отзываются. И вот около шести часов утра одному из лейб-гвардейцев надоело молчать и слушать; разозлившись, он сказал пару слов в ответ, обозвав мятежников бродягами и висельниками.
Громыхнул выстрел. Его-то я и услышала. Я сразу села на постели, еще ничего не понимая и встревоженно прислушиваясь.
Толпа за воротами всколыхнулась. Негодяи в едином порыве полезли на ворота и штурмом взяли их. Лейб-гвардейцы открыли огонь, и один нападавший был убит. Что касается восьмидесяти солдат, приведенных Лафайетом, то они просто отошли в сторону и уступили мерзавцам дорогу.
Дикий рев всколыхнул ряды нападавших, рев злобы и жажды мести. В одно мгновение ворота внутреннего и следующего, называемого Мраморным, двора были взломаны или взяты приступом. Дезютт и Вариньи, лейб-гвардейцы, стоявшие здесь на карауле и пытавшиеся остановить мятежников, были растоптаны и заколоты сотнями пик. Какой-то бородач отрезал им головы и долго потом хвастался, показывая повсюду свои кровавые руки.
Мраморный двор был затоплен толпой; вверх по Большой лестнице и через все входы вливался этот живой поток, состоящий из шестисот обезумевших от ярости людей. Женщины, ставшие фуриями, хватали ножи и любое другое оружие и бежали за мужчинами. На Большой лестнице нес караул офицер Миомандр де Сен-Мари.
Помня приказ короля не стрелять, он один бросился наперерез огромной толпе и, вооруженный лишь алебардой, попытался остановить этот поток.
– Господа! Господа! – воскликнул он. – О чем вы просите? Что вам угодно?
– Ничего, ничего, – отвечало несколько глумливых голосов, – пропустите-ка нас поскорей, мы добрые друзья его величества.
– Вы добрые друзья его величества, но вы несете ему войну.
Что означали эти слова против ревущего урагана? Миомандр де Сен-Мари и сам понял это. Спустившись еще на четыре ступени и держа алебарду наперевес, он изо всех сил обрушил дубовую рукоять на голову одного из врагов, проломив ему череп.
Воспользовавшись возникшей передышкой, Миомандр и еще несколько лейб-гвардейцев молниеносно поднялись по лестнице и захлопнули за собой дверь. Но она продержалась лишь несколько мгновений; негодяи все сметали на своем пути, не помогали никакие заслоны, и двери разлетались вдребезги.
Я услышала шум и встревоженно поднялась с постели.
Объятые ужасом лейб-гвардейцы бежали, запирая за собой двери, загораживая их чем попало и делая баррикады, но погоня продолжалась, минуя зал за залом, и повернула к покоям королевы. Пять часовых мчались через длинную анфиладу комнат, и, достигнув последней двери, Миомандр громовым голосом прокричал:
– Спасайте королеву!
В ужасе я бросилась к двери, порывисто распахнула ее.
– Что случилось, господа?
С высоты узкой лестницы я выглянула в коридор, где Тардье дю Репер и маркиз де Лескюр, обнажив шпаги, с искаженными от гнева лицами готовились встретить противника.
Они не успели ответить мне. Я увидела Миомандра де Сен-Мари: окровавленный, исколотый, изрубленный, он приполз к подножию лестницы и, ценой величайшего усилия приподнявшись на локтях, срывающимся голосом крикнул:
– Ради всего святого, мадам, спасайте королеву!
За ним уже слышались разъяренные голоса и бряцанье оружия.
Вскрикнув, я бросилась в спальню. Королева, услышавшая шум, уже была на ногах.
– Это нападение? – быстро спросила она.
– Одевайтесь, мадам, скорее одевайтесь! Бегите к королю еще минута, и вы будете убиты!
Дрожа от страха, в слезах, камеристки помогали королеве одеваться. Вот когда я не пожалела о том, что спала в одежде.
– Мадам, скорее уходите. Нас защищают только два офицера, только два!
Едва успев набросить юбку, королева, босая и полуодетая, побежала к потайной двери, которая выходила в покои, ведущие в Эй-де-Беф и кабинет короля. Я вернулась на лестницу.
У офицеров было неплохое положение: они защищали лестницу, по которой едва могли протиснуться два человека. Трижды окликнув: «Кто идет?!» и не получив ответа, они разом выстрелили. Брызнула кровь, обезумевшая кровожадная толпа на мгновение отхлынула.
Воспользовавшись смятением в рядах осаждавших, Лескюр обернулся:
– Королева ушла?
– Да, но ей надо дать время дойти до Эй-де-Беф.
– Мы простоим две или три минуты. Спасайтесь, мадам! Дрожа всем телом, я думала только о том, чтобы не дать страху завладеть моим существом. Дворяне отступали, поднимаясь все выше и выше по лестнице, жестокими ударами отбрасывали врагов назад, но они все лезли и лезли, и этому не было конца.
Лескюр, обрызганный кровью, снова обернулся:
– Бегите, черт побери! Заприте дверь на засов!
– А вы?
– Мы одни против тысячи врагов. Не беда, мы задержим их, но поспешите, ради Бога, поспешите!
В эту минуту острый железный прут вонзился в грудь Тардье дю Репера. Офицер упал, нападающие ринулись на него, и я видела, как его голова покатилась по ступенькам. У меня потемнело в глазах. Разве я привыкла к подобным зрелищам?
Лескюр остался один, и он был ранен, почти истекал кровью. Решимость не покидала его. Орудуя саблей, отбивая десятки нацеленных на него пик, он закрывал меня своим телом, сдавая ступеньку за ступенькой, и, наконец, мы были прижаты к входной двери.
И тогда, увидев какого-то мерзавца, пытающегося подобраться к Лескюру слева, я подхватила саблю, выпавшую из руки Тардье дю Репера. Пальцы у меня свело судорогой, я держала рукоять так крепко, что даже при желании не могла бы ее выпустить. Зажмурив глаза от ненависти и отвращения, я бросилась вперед, почувствовав, как острие сабли вонзилось в мягкую податливую плоть. Раненный мною исподтишка в живот негодяй упал. Одновременно с ним рухнул тот мерзавец, что сражался с маркизом.
Вцепившись в перевязь Лескюра, я изо всех сил потащила его назад, и мы захлопнули за собой дверь, загородив ее стульями. Впрочем, было ясно, что она сейчас разлетится в щепки.
– Бежим! Королева уже спасена, мы должны подумать о своем спасении!
Вот когда безумный страх захлестнул меня. Как сумасшедшая, я бросилась бежать прочь из спальни Марии Антуанетты, и невероятный ужас подгонял меня. Лескюр шел за мной, зажимая рукой рану и запирая на засов каждую дверь, которую мы миновали.