голова наклонялась вперед, отчего он просыпался. Я смеялась, он что-то бормотал, а потом все начиналось сначала.
Теперь это делаю я, черты отца передались дочери. После очередного пробуждения я говорю себе, что пора ложиться спать.
Но затем в доме Ройсов на другом берегу озера загорается свет.
Кухня.
Внезапно проснувшись, я шарю в поисках бинокля, на этот раз даже не думая сопротивляться. Я просто хватаю его, подношу к глазам и вижу, как Кэтрин входит на кухню. Халат, который она носила ранее, исчез, его заменили джинсы и объемный белый свитер.
Том идет следом за ней, все еще в пижамных штанах, что-то говорит.
Нет.
Кричит.
Его рот широко открыт, злобный овал то расширяется, то сжимается, пока он продолжает кричать на жену посреди кухни. Она оборачивается, кричит что-то в ответ.
Я нелепо наклоняюсь вперед, как будто услышу, о чем они говорят, если подойду чуть ближе. Но дом Ройсов похож на немое кино, которое показывают только для меня. Никаких голосов. Нет музыки. Ни звука, если не считать окружающего шума ветра в листве и плеска воды о берег.
Кэтрин входит в затемненную столовую, ничего, кроме слабой тени, проходящей через окна от пола до потолка. Том идет следом за ней на расстоянии нескольких шагов, пока она не исчезает в гостиной.
На мгновение ничего нет. Лишь ровный свет кухонного светильника, освещающий пустую комнату. Затем включается лампа в гостиной. Том включает свет. Я вижу его на белом диване, одна рука лежит на только что зажженной лампе. Кэтрин стоит у окна спиной к мужу и смотрит прямо через озеро на мой дом.
Как будто она знает, что я смотрю.
Как будто она в этом уверена.
Я прижимаюсь глубже в кресло-качалку. Мне даже смешно.
Она не может меня видеть.
Конечно, она не может.
Во всяком случае, я подозреваю, что она наблюдает за отражением своего мужа в стекле. На краю дивана он сползает вперед, обхватив голову руками. Он смотрит вверх, по-видимому, умоляя ее. Его жесты отчаянны, почти безумны. Сосредоточившись на его губах, я почти могу разобрать, что он говорит.
Как? Или может кто?
Кэтрин не отвечает. По крайней мере, я не вижу. Вдали от дивана и освещенная лампой ее фигура отбрасывает тень. Однако она не двигается. Это я могу сказать. Она стоит, как манекен, перед окном, руки по бокам.
Позади нее Том поднимается с дивана. Мольба снова превращается в крик, когда он делает неуверенный шаг к ней. Когда Кэтрин отказывается отвечать, он хватает ее за руку и отталкивает от стекла.
Она больше не у окна, но на секунду ее взгляд остается прикованным к нему.
В этом момент наши глаза встречаются. Мы видим друг друга.
Мне так кажется.
Несмотря на то, что она меня не видит, а мои глаза спрятаны за биноклем, и мы находимся в четверти мили друг от друга, наши взгляды находят друг друга.
Лишь на мгновение.
Но за этот крошечный отрезок времени я вижу страх и замешательство в ее глазах.
Менее чем через секунду все меняется. Кэтрин уже не смотрит в окно, она находится в положении столкновения с мужем, который продолжает тащить ее к дивану. Ее свободная рука поднимается, пальцы сжимаются в кулак, который тут же опускается на челюсть Тома.
Удар тяжелый.
Такой сильный. Кажется, я слышу его с другой стороны озера, хотя, скорее всего, это звук моего вздоха, который я испустила в состоянии шока.
Том, выглядящий скорее удивленным, чем обиженным, отпускает руку Кэтрин и, спотыкаясь, падает на диван. Кажется, она что-то говорит. Окончательно. Никаких криков от нее. Никакой мольбы тоже. Всего лишь предложение, произнесенное как будто с холодным спокойствием.
Она выходит из комнаты. Том остается.
Я поднимаю бинокль вверх, на второй этаж, где по-прежнему темно. Поэтому не знаю, куда зашла Кэтрин, я ее не вижу.
Я возвращаю взгляд в гостиную, где Том откинулся на диване. Глядя, как он сгорбился, обхватив голову руками, я подумала, что должна позвонить в полицию и сообщить о домашнем конфликте.
Хотя я не могу понять контекст того, что я видела, нет никакой ошибки в том, что имела место какая-то форма супружеского насилия. Хотя Кэтрин нанесла удар, это произошло только после того, как Том схватил ее. И когда наши взгляды ненадолго встретились, я увидела не злобу или ненависть.
Это был страх.
Явный, всепоглощающий страх.
На мой взгляд, Том ведет себя так не первый раз.
Интересно, как часто подобное случалось между ними раньше.
Я беспокоюсь, что это повторится.
Единственное, в чем я уверена, так это в том, что сожалею о том, что взяла в руки этот бинокль и подглядела в дом Ройсов. Я знала, что это неправильно. Точно так же я знала, что если буду продолжать смотреть, то, в конце концов, увижу то, чего не хотела видеть.
Потому что я шпионила не за одним человеком.
Я наблюдала за супружеской парой, а это всегда чревато.
Что такое брак, как не череда взаимных обманов?
Это строчка из спектакля «Частица сомненья». До того, как меня уволили, я произносила ее по восемь раз в неделю, всегда вызывая неловкий смех зрителей, которые понимали, что за этим стоит правда. Ни один брак не является полностью честным. Каждый из них построен на каком-то обмане, даже если обман этот совсем уж маленький и безобидный. Муж делает вид, что ему нравится диван, который выбрала его жена. Жена смотрит любимое шоу своего мужа, которое на самом деле тихо презирает.
А иногда больше.
Мошенничество. Зависимость. Секреты.
Секреты не могут оставаться нераскрытыми вечно. В какой-то момент правда выходит наружу, и все эти тщательно спланированные обманы рушатся, как костяшки домино. Это то, что я только что видела в доме Ройсов? Их брак начал разрушаться?
В гостиной Том встает и подходит к барной стойке. Он берет