Мне так хотелось увидеть его – блестящие глазки и хелицеры, но ночь была слишком темна: за решетку не проникал даже серебряный свет луны. Было так темно, что мне казалось, я уже в могиле.
Если у меня вообще будет могила. Я не знала, что случалось с ведьмами после того, как они попадали на виселицу. Интересно, кто-нибудь их хоронит? Похоронят ли меня?
Мне бы хотелось, чтобы меня похоронили. Я думала, что, если уж мне суждено расстаться с этой жизнью, пусть я буду жить в земле: пусть я буду кормить червей, питать корни деревьев, как моя мама, а до мамы – ее мама.
На самом деле я боялась не смерти. Я боялась умирания. Самого процесса, боли. Смерть всегда представлялась чем-то умиротворенным, когда о ней говорили в церкви: возвращение агнцев в лоно, обретение царствия небесного… Но я слишком много раз видела смерть, чтобы верить в это. Я видела, как печать смерти касается старика, женщины, ребенка. Как лицо искажается гримасой, как руки отчаянно хватают воздух. Ни в одной смерти я не видела умиротворения. И, похоже, не найду умиротворения в своей.
Я заснула и во сне увидела себя с затянутой на шее петлей. Увидела, как дыхание вылетает из меня облачками белого пара. Увидела, как извивается на ветру мое тело.
Казалось, они закончили с Грейс. Но я увидела ее среди зрителей, когда на следующее утро меня вели к скамье подсудимых. Конечно, этого следовало ожидать. Какая женщина не захочет узнать, что ждет обвиняемую в убийстве ее мужа?
Когда в зал суда вошли судьи, мы встали. Я видела, что один из судей, прищурившись, смотрел на меня, как на гниль в сердцевине яблока, как на язву, которую нужно вырезать.
Обвинитель вызвал для дачи показаний лекаря – доктора Смитсона. Я знала, что так и будет.
Его приводили ко мне в деревенскую тюрьму. До того, как меня забрали в Ланкастер. Хотя я с ума сходила от голода и усталости, я все отрицала. Меня спрашивали, посещала ли я ведьминские шабаши, питались ли от меня фамильяры и ложилась ли я с животными. Отдавалась ли я Сатане как его невеста.
Убила ли я Джона Милберна.
Нет, прохрипела я, хотя горло осипло от жажды, а желудок свело от желания поесть. Нет. Все мои оставшиеся силы ушли на то, чтобы исторгнуть это слово. Чтобы заявить о своей невиновности.
В тот момент я все еще держалась за надежду, как за камень в руке.
Но когда в тюрьму привели доктора Смитсона, я испугалась, что все кончено.
Теперь я наблюдала, как он клянется на Библии. Он был стар; на его щеках красной сеточкой проступали вены. Будь моя мать здесь, она бы непременно сказала, что все дело в выпивке. Он баловался ей так же часто, как прописывал. Впрочем, это был наименее опасный из всех его способов лечения. Я смотрела на него и вспоминала маму Грейс, Анну Меткалф: ее молочно-белое лицо, из которого пиявки высосали весь цвет.
Обвинитель начал задавать вопросы.
– Доктор Смитсон, помните ли вы события первого дня этого, 1619 года от Рождества Христова?
– Да.
– Можете ли вы рассказать о них суду?
Лекарь говорил уверенно. В конце концов, он был мужчиной. У него не было причин думать, что ему не поверят.
– Я проснулся как обычно, на рассвете. Накануне я допоздна задержался у пациента, так что его семья дала мне несколько яиц. Я помню, тем утром мы с женой завтракали этими яйцами. Мы едва успели закончить трапезу, как раздался стук в дверь.
– Кто был за дверью?
– Это был Дэниел Киркби.
– И чего хотел Дэниел Киркби?
– Помню, я подумал, что он чересчур бледен. Так что первой мыслью было, что он, должно быть, заболел, но затем он сказал мне, что произошел какой-то несчастный случай на ферме Милбернов. С Джоном Милберном. По лицу Киркби я понял, что дело плохо. Я надел пальто, взял сумку и отправился вместе с мальчиком на ферму.
– И что вы обнаружили, когда прибыли на место?
– Милберн лежал на земле. Его травмы были очень серьезными. Я сразу понял, что он мертв.
– Будьте любезны, доктор, опишите суду эти травмы.
– Была раздроблена большая часть черепа. Поврежден один глаз. Сломана шея, переломаны кости рук и ног.
– И что, по вашему мнению, могло послужить причиной таких травм, доктор?
– Его затоптали животные. Дэниел Киркби сказал мне, что господина Милберна затоптали собственные коровы.
– Спасибо. Как лекарь, встречали ли вы ранее в своей практике подобные травмы?
– Встречал. Меня регулярно вызывают оказать помощь на фермы, где произошел несчастный случай; в здешних краях такие случаи нередки.
Обвинитель нахмурился, как будто бы доктор дал не тот ответ, который он хотел услышать.
– Можете ли вы рассказать суду, что произошло дальше, после того, как вы осмотрели тело мистера Милберна?
– Я зашел в дом, поговорить с вдовой.
– И она была одна?
– Нет. С ней была обвиняемая, Альта Вейворд.
– Можете ли вы описать суду, в каком состоянии застали вдову, Грейс Милберн, и обвиняемую, Альту Вейворд?
– Как и следовало ожидать, госпожа Милберн была очень бледная, ее трясло.
Обвинитель кивнул; последовала пауза.
– Можете ли вы сообщить суду, – продолжил он, – ваше мнение об Альте Вейворд?
– Мое мнение? В каком отношении?
– Скажем по-другому. Вы знали ее много лет, можете ли вы описать суду, как вы к ней относились?
– Я сказал бы, что она – как ее мать до нее – раздражала меня.
– Раздражала?
– Несколько раз до меня доходили сведения, что она посещала пациентов, которые уже находились под моим наблюдением.
– Не могли бы вы привести пример, сэр?
Лекарь помедлил.
– Не далее двух месяцев назад я лечил пациентку от лихорадки. Дочь пекаря, десяти лет. У нее был дисбаланс гуморов: слишком много крови. Это привело к избытку тепла в ее организме, поэтому возникла лихорадка. По этой причине ей нужно было сделать кровопускание.
– Продолжайте.
– Я назначил лечение. Посоветовал поставить пиявки на одну ночь и один день. Вернувшись на следующий день, я обнаружил, что родители сняли пиявок раньше времени.
– Они объяснили причину?
– Поздно вечером их навестила Альта Вейворд. Она посоветовала вместо пиявок отпоить девочку бульоном.
– И как себя чувствовал ребенок?
– Девочка выжила. К счастью, пиявки простояли достаточно долго для того, чтобы большая часть избыточного гумора была выведена.
– Подобное уже случалось прежде?
– Несколько раз. Похожий случай был, когда обвиняемая была еще ребенком. Они с матерью лечили мою пациентку, болевшую скарлатиной. Покойную тещу Джона Милберна, если быть