госпожа Милберн?
– Он был… его было не узнать, сэр, – Грейс замолчала, облизнув губы, чтобы успокоиться.
– В каком смысле?
– Его руки и ноги были вывернуты, сэр. И его лицо. Оно… его больше не было.
Воспоминание подступило словно тошнота к горлу. Это лицо, все в синяках и ошметках плоти, будто в малиновом варенье. Без зубов. Одна глазница пустая, из нее что-то сочится.
– Мой Джон был мертв, сэр. Его больше не было с нами.
На последнем слове ее голос сломался. Она тихонько заплакала, склонив голову в белом чепце, ссутулив плечи от горя.
Зал суда был потрясен. Мужчины утешали плачущих от сопереживания жен. Присяжные видели перед собой картину истинного горя. Даже судьи глядели сочувственно.
Обвинитель, несомненно, понимая это, мягко продолжил:
– Госпожа Милберн, расскажите, пожалуйста, что произошло дальше.
– И в этот момент я увидела, что она бежит ко мне со стороны деревьев.
– Кто? – спросил обвинитель.
– Альта, – тихо сказала Грейс.
– Госпожа Милберн, пожалуйста, укажите на нее залу суда.
Она посмотрела на меня и медленно подняла руку. Даже со своего места я видела, как дрожат ее тонкие пальцы. Она показала на меня.
Зал разразился криками.
Один из судей призвал к порядку. Постепенно крики затихли.
Обвинитель продолжил.
– Вы удивились, увидев Альту Вейворд? – спросил он.
– Все было как в тумане, сэр. Я не могу вспомнить, что я почувствовала, увидев ее. Я была… не в себе.
– Но разве не было необычно увидеть обвиняемую на краю вашего поля, когда едва рассвело?
– Не так уж и необычно, сэр. Все знают, что она любит гулять очень рано.
– Значит, вы видели ее раньше? Как она гуляет утром, вблизи вашей фермы?
– Да, сэр.
– Регулярно?
– Я бы так не сказала, сэр, – я увидела, как Грейс снова облизала губы. – Но я видела ее раз или два, сэр.
Обвинитель нахмурился.
– Продолжайте, пожалуйста, госпожа Милберн. Что случилось после того, как вы увидели обвиняемую на краю вашего поля?
– Она бросилась ко мне, сэр. Она спросила, что случилось. Я не помню, что я ей ответила, сэр. Я была так… потрясена, понимаете? Но я помню, что она сняла свой плащ и накрыла его тело, и затем велела пареньку Киркби привести лекаря, доктора Смитсона. И она отвела меня внутрь, чтобы я ждала его там.
– И как скоро прибыли доктор и сын Киркби?
– Довольно скоро, сэр.
– Доктор что-нибудь сказал вам?
– Только то, что я и так уже знала, сэр. Что Джона больше нет с нами. Что его уже не вернуть.
Маленькая голова снова склонилась. Плечи задрожали.
– Спасибо, госпожа Милберн. Я вижу, как вам тяжело от того, что приходится заново переживать эту трагедию. Благодарю вас за мужество и помощь в этом деле. Мне необходимо задать вам еще несколько вопросов, прежде чем я отпущу вас.
Он прошелся взад-вперед перед возвышением, а затем заговорил снова.
– Госпожа Милберн, как давно вы знаете обвиняемую, Альту Вейворд?
– Всю свою жизнь, сэр. Как и почти все остальные в деревне.
– И каков был характер ваших отношений?
– Мы были… дружны, сэр. В детстве.
– Только в детстве?
– Да, сэр. Пока нам не исполнилось тринадцать.
– И что же случилось, когда вам исполнилось тринадцать, что ваша дружба миновала?
– Дружба что, сэр?
– Закончилась. По какой причине закончилась ваша дружба, госпожа Милберн?
Грейс посмотрела на свои руки.
– Моя мать заболела, сэр. Скарлатиной.
– И какое отношение это имеет к обвиняемой?
– Они с матерью…
– С Дженнет Вейворд?
– Да, они с Дженнет пришли лечить мою маму.
– Не могли бы вы рассказать суду, чем же закончилось лечение?
Грейс посмотрела на меня, а потом ответила, так тихо, что мне пришлось напрячься, чтобы расслышать.
– Моя мать умерла, сэр.
14
Вайолет
Вайолет раздумывала, что надеть.
Отец сказал, что после завтрака они пойдут стрелять по тарелкам с Фредериком. Вайолет не любила стрельбу. Она точно никогда не стала бы стрелять в то, что летает по-настоящему (даже Отец понимал, что лучше не просить ее об этом), но в любом случае, выстрелы пугали птиц на деревьях. Кроме того, она постоянно переживала, что выстрел, предназначенный для тарелки, попадет, например, в вяхиря. Вайолет любила вяхирей с их красивым оперением и нежным воркованием. Она и сейчас слышала, как они радуются новому дню.
Ей было интересно, нравятся ли птицы и животные Фредерику так же, как ей. При мысли о Фредерике с его обжигающим взглядом у нее защекотало в животе. Она одновременно боялась и жаждала встречи. В прошлом году в одном из учебников Грэма она вычитала о магнитных полях, и теперь ей казалось, будто у Фредерика есть собственное магнитное поле и оно притягивает ее, как прилив.
Можно было бы поговорить с ним сегодня. За завтраком или пока они будут стрелять. Но захочется ли ему с ней разговаривать? Да, ей было шестнадцать, но она до сих пор ощущала себя ребенком, и – хуже того – она и выглядела как ребенок. При виде своего отражения в зеркале Вайолет нахмурилась. Она надела шершавые твидовые юбку и пиджак и жесткие броги. Юбка с пиджаком были слегка великоваты (няня Меткалф заказывала все на размер больше, обещая, что Вайолет «дорастет»), и оттого она сама казалась еще меньше.
Ее волосы рассыпались по плечам блестящими темными волнами. Ей хотелось бы знать, как собрать их в элегантный шиньон или даже закрутить с помощью бигудей – как у современно выглядящих женщин, которые улыбались с рекламных фото в отцовских газетах, но лучшее, что у нее получалось, – неуклюже сплести косу. В таком виде она выглядела на двенадцать.
Сдавшись, Вайолет собралась спускаться, но прежде убедилась, что мамино ожерелье надежно укрыто под блузой. Отец даже не подозревал, что это ожерелье все еще у нее. Когда Вайолет было шесть, он как-то приказал няне Меткалф забрать его у нее (к счастью, няня сжалилась над рыдающей подопечной и вернула его). Сейчас Вайолет задавалась вопросом, было ли отцу больно видеть это ожерелье?
Она чуть было не положила в карман перо, но передумала. Вдруг Отец увидит? Это было слишком рискованно. Поэтому она просто ненадолго прижала перо к носу, вдыхая густой маслянистый запах со сладким привкусом лаванды, а затем спрятала его обратно в тайник – в книгу братьев Гримм.
Вайолет до сих пор не могла взять в толк, зачем было выцарапывать на стене это слово – Вейворд. Почти до часа ночи она искала по всей комнате еще какие-нибудь зацепки, но,