собьётся, наверное, действительно любит изогнутые улицы одряхшего города. Когда дело дошло до проституток с бандитами, девушки сладко вздрогнули, а парни выдохнули, будто спирту хлебнули.
– Лихо, – прокомментировал кто-то с камчатки, когда новичок закончил, прошёл и сел точно посреди класса рядом с сочной Любой Горобец.
– Разрешите? – спросил он её, уже сидя рядом, и представился: – Игорь. Можно просто Гарик.
Любаша, взмахнув ресницами, взглянула ему прямо в глаза и прошептала:
– Любовь…
Никто не обратил внимания, что Петя вернулся на место уже тем пропащим, кому в стихах бог сулил помереть. «Бог – издох, издох – бог», – до конца урока не выходила эта рифма из головы у Пети, а класс в тишине приглядывался к новичку и заодно слушал воодушевлённо разрумянившуюся Танюшу.
Оказалось, катастрофа этого дня ещё только началась. На всех оставшихся уроках Гарик Цыганович садился рядом с Любой, будто так и надо, а она делала вид, что ей всё равно. С задней парты Пете хорошо было видно, как тот с серьёзным лицом что-то говорит ей вполголоса, а она чуть улыбается и приопускает ресницы. Против своей воли Петя представлял себе, что же тот может ей сказать. «Да, я не ошибся, когда сел рядом с вами, Любовь! – воображал он голос новичка. – У вас такие приятные духи! Дайте угадаю? Неужели “Красная Москва”?»
С последнего урока Петя вырвался самым первым. До сих пор он стеснялся предложить Любаше проводить её домой, но сегодня, пока не поздно, решил рискнуть и дождаться её на крыльце. Оказалось – поздно. Люба вышла из школы в сопровождении новичка. Петино сердце болезненно ёкнуло: они увлечённо говорили о чём-то, кажется о поэзии, и не заметили Петю, который отвернулся и сделал вид, что считает ворон. И они подходили друг другу. Оба высокие, а его чёрное короткое пальто оттеняет её модную белую куртку.
Следить за ними труда не составляло, они не обращали внимания на серую и сырую зиму вокруг. Цыганович забросил на плечо Любашину спортивную сумку, а потом легко и просто взял Любашу за руку. Она руки не отняла, и они медленно шли в ногу, почти касаясь друг друга плечами. Сколько раз Петя мечтал вот так идти рядом с ней и держать её руку! Чувствовать, как её прохладные нежные пальцы едва отвечают на его робкие пожатия…
Не в силах оторвать от них взгляда, Петя шёл следом и прятался за углами домов, за афишами, деревьями и за спинами прохожих. Неужели и лидеры попадают в такие нелепые положения, неужели и лучшим приходится так страдать и мучиться? В парке, на горбатом мостике над малюсенькой речкой, Цыганович с Любашей остановились. Не снимая сумки с плеча своего кавалера, она достала из неё какой-то хлеб, и они кормили уток, крякающих и хлопающих под мостом крыльями. «Хоть бы они все задавились вашей булкой!» – в отчаянии думал Петя.
Конечно же, он знал, где живёт Люба, и понимал, что Цыганович проводит её до дома. Пете хотелось проследить за ними до самого подъезда и увидеть, как они расстанутся. А исходя из этого решить, что делать дальше: или догнать новичка и поговорить с ним по-мужски, или, разрывая сердце, высказать своё презрение Любаше. Или… По правде говоря, Петя не знал, как быть, и просто шёл за ними, будто на привязи. Быстро темнело.
Всё вышло совсем не так, как он себе представлял. Цыганович галантно распахнул перед Любашей двери подъезда и вошёл за ней. Неужели она так сразу, всего лишь после нескольких часов знакомства пригласила его в гости? Петя не мог поверить глазам и ускорил шаг, чтобы в этом убедиться. Возле самого подъезда что-то его остановило. Двери не были плотно закрыты, и из щели пробивался свет. Петя тихо подошёл и осторожно посмотрел в щель. То, что он увидел, бросило его в жар.
Цыганович и Любаша самозабвенно целовались прямо в тамбуре, а свет тусклой лампочки делал их похожими на персонажей немого кино. Актёр нависал над актрисой, и её ладони лежали у него на плечах. Рукава чёрного пальто жадно обнимали белую куртку. Пете казалось, что Люба постанывает, и он едва не завыл, пока дождался, когда они переведут дух. Взвизгнула молния куртки – это новичок запустил руки девушке под свитер.
– Гарик, что ты делаешь? – шёпотом крикнула Любаша, но вырываться не стала, и её пальцы обхватили его затылок. Цыганович всем телом прижал девушку к крашеной стене подъезда. Петя больше не мог этого вынести. Он прихлопнул двери и бегом рванул за угол. До самого утиного мостика он бежал изо всех сил, а возле него остановился отдышаться. Было уже темно, и в свете уличного фонаря он с трудом нашёл на обочине булыжник.
– Вот вам, проститутки! – Он швырнул камень в стаю уток. Те с криками и хлопаньем крыльев удрали вниз по течению.
Дальше в злобе и тоске Петя пошёл пешком. От жалости к себе у него жгло в груди. До позднего вечера он бродил по улицам, проголодался и замёрз, но никак не мог унять это жжение. Сердце его обрывалось, когда он представлял наглые руки новичка под Любашиным свитером, и не только на спине…
На ужин домой Петя опоздал. Он понимал, отец будет недоволен, придётся что-то ему наврать. Нажимая кнопку дверного звонка, Петя надеялся услышать обычный вопрос матери: «Это ты, Петюша, сынок?» Однако после долгой паузы раздался недовольный голос Фомы Петровича:
– Кто?
– Это я, – ответил Петя.
Снова пауза.
– Ты один?
– Один. – Петя удивился.
Наконец дверь открылась. В прихожей Петя задержал дыхание – было невыносимо накурено, и отец с угрюмым видом зажигал новую сигарету. Петя понял, что матери нет дома, иначе она бы вышла его встретить. Но поинтересоваться у отца насчёт неё он не решился, видя, что тот мрачнее обычного.
– Мать твоя пошла по каким-то делам к Гале. – Фома Петрович в майке и домашних спортивках стоял посреди прихожей и глубоко затягивался, а между затяжками ронял слова. – К семи должна была явиться. Я позвонил туда, сказали, давно ушла.
Он помолчал, затушил окурок в своей переносной пепельнице и продолжил:
– Вряд ли с ней что-то случилось, просто она безалаберная, как и ты. До десяти не придёт – будет ночевать там, где болтается. В холодильнике вчерашний суп. Если хочешь, разогрей.
Петя молча разделся, умылся и пошёл к себе. Часы на стене показывали десять. Интересно, куда пошла бы Любовь Г., если бы мать не пустила её с гулянки домой? Может, ночевала бы у Цыгановича? А что, коль так сразу позволила ему себя лапать, тогда