Понимаю, что поднял руку, только когда сжимаю плечо Ангелины. Разве я это планировал? Она подается чуть ближе, вдыхает через приоткрытые губы. Ведь не уходит, не отодвигается! Может быть, ей тоже приятно? Мне — охренеть как. Голова плывет от того, что Геля касается меня грудью на очередном глубоком вдохе.
И тогда моя совсем уж ослабевшая сила воли окончательно погибает. Я наклоняюсь и целую Гелю в губы.
Мне не терпится, я весь дрожу, потому подгребаю девушку ближе и провожу языком по ее верхней губе. Геля тоже вся как будто вибрирует. Становится мягче, податливее в моих руках. Я вообще ничего не соображаю, хотя очень стараюсь удержаться хотя бы за краешек сознания.
Но, когда она несмело касается своим языком моего и вдруг тихо стонет, мне совсем срывает голову. Ей ведь тоже нравится!
А потом она вдруг отстраняется и говорит едва слышно:
— У тебя есть девушка, Вань.
Глава 30
— Прости, — говорю ошарашенно.
Морок спадает, и в этот момент я вообще не понимаю, чем думал в тот момент, когда целовал Гелю.
Отступаю на шаг назад, чтобы помочь голове окончательно проясниться. Смотрю на Ангелину и вдруг содрогаюсь от истеричного смешка. Глаза Субботиной становятся еще более изумленными, но теперь хотя бы не стеклянными.
— Ты…Ты смеешься? — спрашивает она.
— Прости, — повторяю, но тут же снова срываюсь на смех.
Закрываю глаза ладонью в надежде, что это поможет мне объясниться, но уголки губ неумолимо ползут вверх.
Пытаюсь пояснить:
— Просто ты выглядишь такой удивленной. И не понимаешь, что я шокирован не меньше твоего.
Отнимаю ладонь от глаз и снова смотрю на Гелю. На ее лице так много эмоций, и они так быстро перемешиваются и трансформируются, что понять ее шансов у меня не остается.
Смущена? Расстроена? Обижена? Зла? Ее щеки чуть тронуты краской, и мне хочется думать о том, это хоть немного, но от удовольствия.
Как так вышло, что я так резко упал в эти эмоции к ней?
— Почему ты шокирован? — спрашивает она.
Я молчу. Прямо отвечать мне не хочется. Кажется слишком сложным и слишком…стыдным, что ли.
— М-м-м, — протягиваю невнятно, отводя взгляд, — не знаю, как объяснить.
— Может, попытаешься?
Я часто шучу, что Геля пытается докопаться до истины, как бульдог, но теперь, когда это ее качество давит в мою болевую точку, мне совсем не смешно.
— Я не должен был, — у меня наконец получается справиться с улыбкой, и я серьезно смотрю ей в глаза, — извини меня.
Она молчит, опускает взгляд вниз, хмурится. О чем, интересно, думает? О том, что я придурок? Или о том, что у меня нет никакой морали, раз я поцеловал ее, будучи в отношениях?
А она в действительности есть, эта мораль? Я про Алену ни на секунду не вспомнил. Я, выходит, сволочь в этой ситуации? По отношению к обеим девушкам. Рассерженно тру шею ладонью.
— Извинить? — спрашивает Геля, затем рассеянно оглядывается, кидает мокрое полотенце на скамейку.
Потом снова подбирает его, вновь оглядывается. Так трогательно, что она переживает за это дурацкое полотенце.
— Окей, Вань, — и интонации в ее голосе не сулят вообще ничего хорошего, — извиняю. Что, просто забудем об этом? Так ты хочешь?
Последнее, чего я хотел бы, это забыть этот поцелуй. До сих пор чувствую ее мягкие губы и тепло ее тела. Но как сказать об этом? Умереть было бы проще. Поэтому просто киваю.
— Класс, — скупо роняет она, швыряет полотенце в угол и входит на улицу.
Я медлю. Мне так нестерпимо стыдно! Блин, это просто помешательство. Как можно было так все испортить?!
Очнувшись, выскакиваю за Гелей. Видимо, от стресса выдаю старое прозвище, которое, как оказалось, ей не нравится.
Кричу:
— Гелик!
Она оборачивается через плечо, взглядом вопрошая, в своем ли я уме.
— Гель! Прости! Черт, ну я уже триста раз извинился!
Но она уже не слушает, летит впереди меня, наверняка на тяге праведного гнева. Я ловлю в фокус ее макушку с мокрыми волосами, ее широкие джинсы, которые, как выяснилось, совсем не скрывают изгибы фигуры. Думаю — может, стоит притормозить, отпустить ее? Чтобы Геля остыла, а я подумал. Расстался, в конце концов, с Аленой. Теперь ведь мне очевидно, что эти отношения для меня ничего не значат. И честнее, конечно, было бы прекратить их еще до этого шального поцелуя.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Пока, спортсмены! — Паша салютует двумя пальцами ото лба из своей будки.
— Пока, — бросает Геля, сама устремляясь в темноту.
Я чуть задерживаюсь, чтобы пожать парню руку, а потом снова припускаю за Ангелиной. На пару секунд теряю ее из виду. Окружает меня только майский теплый вечер и мое беспокойство. Куда она делась? Пошла бы привычной дорогой, я бы ее увидел, но она явно вознамерилась сбежать.
И, честно, одна моя часть совсем не против этого. Это же стопроцентный способ избежать неловкости и объяснений. Которых, к слову, она толком и не потребовала. Бульдог оказался на редкость деликатным. Только прикусила, да и то не до крови.
Остановившись, я прислушиваюсь, и ловлю звук торопливых шагов. Понятно, решила обойти по дуге, мимо фонарей.
Ныряю в темноту, иду на одной только интуиции. Когда глаза привыкают, вижу кусок белой футболки, которая торчит из-под свитшота.
За рывок, который я совершаю, меня похвалил бы любой тренер. Скорость удивительная. Хватаю Ангелину за рукав и заставляю обернуться.
В темноте смотрю в ее глаза и понимаю, что врать и юлить сейчас физически не смогу. Потому говорю:
— Я хотел тебя поцеловать и поцеловал. Извини, я не должен был. Если ты можешь меня простить, давай забудем. И продолжим дружить.
— Громов, ты такой придурок.
Я энергично киваю, не отпуская ее:
— Придурок, знаю. Сколько раз еще надо извиниться? В смысле, это не сарказм, я правда готов извиняться столько, сколько тебе нужно.
Но Геля молчит, и я тоже. Тут, вдали от фонарей, меня снова настигает ощущение этого непреодолимого притяжения. Но снова все портить я не намерен. Вот бы отмотать бы все хотя бы до момента, когда мы вышли из приюта несколько часов назад!
Геля вздыхает. У нее темные глаза, поэтому я не вижу, куда именно она смотрит. Но точно не на меня.
Она говорит:
— Поехали домой.
Я тяну воздух в два захода, наконец чувствуя, как наполняются легкие. Не злится. Это уже неплохо.
Тут же вытаскиваю из кармана телефон, чтобы вызвать такси. Вдруг она передумает?
Пока ждем машину, Геля молчит. Упрямо сжимает губы и отворачивается. Не совсем, только вполоборота. И я вижу в этом хороший и одновременно плохой знак.
Мне страшно хочется ее обнять. Она так сладко пахнет. Когда думаю об этом, рот мгновенно наполняется слюной. Реакция на обманчивый аромат булочек.
Сердце частит. Что делать-то теперь? Наверняка Геля расскажет брату. Богдан точно оторвет мне все, до чего только сможет дотянуться.
Конечно, я не боюсь его. Скорее переживаю за то, что подвел друга. Мы никогда не были сильно близки, но по жизни всегда шли рядом друг с другом, все делали вместе. Это не дружба в полном понимании слова, но это точно какие-то особенные уважительные отношения. Какие-то пацанские, что ли. Уверен, что он мои действия бы не оценил.
Искоса смотрю на Гелю. Она гордо вздергивает нос, будто чувствует мой взгляд. Даже думать боюсь о том, что у нее сейчас в голове. Надо же было так облажаться!
Когда приезжает машина, я открываю Ангелине дверь. Но она демонстративно обходит тачку и садится с другой стороны. На заднее сидение. Почему же тогда не села вперед?
Я хмыкаю и приземляюсь рядом с ней. Окей, значит, не время для ухаживаний. Достаю кейс с наушниками, открываю его, задумчиво верчу в руках. Потом защелкиваю крышку и шепчу:
— Наушники сели. Поделишься?
Геля поворачивает голову, смотрит на меня долго и задумчиво. Чувствую, как холодная дрожь катится от затылка к лопаткам. Хоть бы она не поняла, что я вру.