А потом Айяла увидела его вместе с деканом. Она сказала, что он немного поговорил с ним в холле, что декан Роджерс выглядел потрясенным и попытался положить руку на плечо полковника Стиллуотера, но тот попятился от него. Потом они проговорили еще несколько секунд, а затем полковник ушел, вернулся в свою машину и исчез. Затем нас всех затащили в наши классы и сообщили, что ты попала в авиакатастрофу на выходных. Они сказали, что ты не выжила.
— Как? — О чем, черт возьми, он говорит? Какого черта мой отец говорит такую ужасную, вопиющую ложь? В этом нет никакого смысла. — Он не мог этого сделать. Я имею в виду... — я имею в виду, что вполне могу себе представить, как он это делает. В свой самый прекрасный день он все равно мерзкое чудовище, которому плевать на всех, кроме себя и своей драгоценной карьеры. Но почему он так сказал? Он мог бы сказать сотрудникам Марии Магдалины, что меня переводят в другое учебное заведение. Это происходит постоянно — ученики приходят и уходят из таких школ.
— Прости, я знаю, что это безумие. Но со мной все в порядке, Ли. Правда, честное слово, я в полном порядке. На самом деле, мне никогда не было лучше. Я знаю, что у тебя наверняка тысяча вопросов, но мне нужно идти. Мне нужно позвонить отцу и выяснить, что, черт возьми, происходит, пока у меня не случился нервный срыв.
— Э-э-э... ладно, — говорит Ли, неуверенно смеясь. — Все хорошо. Но все же перезвони мне, ладно? Если ты этого не сделаешь, я буду думать, что все это мне приснилось, а ты мертва.
— Не волнуйся. Я обязательно перезвоню тебе. Даю честное слово.
Я вешаю трубку, шатаясь от потрясения короткого разговора. За все эти годы мой отец сделал мне кучу дерьмовых равнодушных, обидных вещей. Он совершил самые ужасные вещи, какие только можно себе представить. Но он никогда не говорил людям, что я мертва. Мертва. Да что с ним такое, черт возьми? Все мое тело онемело, голова кружится, когда я нажимаю кнопку вызова на единственном номере, который был у меня в новом телефоне, когда полковник Стиллуотер дал мне его: номер его личного помощника.
Телефон звонит восемь раз. Девять. Десять. Я уже думаю, что он перейдет на голосовую почту, когда офицер Эммануил наконец берет трубку.
— Кабинет полковника Стиллуотера. Чем могу вам помочь?
— Карл, это Элоди.
Карл был с моим отцом всего шесть месяцев, но это на три месяца больше, чем любой другой из его военных помощников. Обычно счастливчиков переводят довольно быстро. Парням, у которых не было ни малейших шансов дергать за ниточки или звать на помощь, приходилось как-то пережить месяц за месяцем взрывное, граничащее с жестокостью поведение моего отца, прежде чем он окончательно выходил из себя и разжаловал их до дежурства в уборных.
— Элоди? Очень рад тебя слышать. Как обстоят дела в Штатах? Соскучилась по дому?
Мне нравится Карл, и думаю, что я нравлюсь ему. Он всегда извинялся, когда ему приходилось передавать враждебное послание от моего отца. Мы с ним были словно соучастники заговора, которые сопереживали друг другу, потому что каждый из нас знал, с чем ежедневно приходится иметь дело другому человеку.
— Я только что разговаривала по телефону с одним из моих друзей из Марии Магдалины, Карл.
— О. Ох, черт... — бодрый тон его голоса резко падает. — Понятно. Представляю, как ты сейчас злишься, — говорит он.
— Я сейчас в полном замешательстве. Хотя у меня есть тайное подозрение, что скоро я буду в бешенстве. — Группа девушек проходит мимо меня по коридору с озабоченными лицами. Я понимаю, как я, должно быть, выгляжу, прижимаясь к стене, белая как полотно, напряженно сжимая челюсти с болезненным выражением на лице. Я натянуто улыбаюсь им, чтобы они знали, что все в порядке, хотя это и не так. — Какого черта он это сделал, Карл? Почему мой друг только что позвонил мне в слезах, опустошенный, потому что думал, что я умерла?
— Эм. Я… я не думаю, что тебе понравится это объяснение.
— Выкладывай, Карл!
— Твой отец заставил меня изучить правила обучения в твоей старой школе. Оказалось, что единственный способ получить частичное возмещение за семестр, половину которого ты уже прошла — это если бы ты... если бы ты умерла. Так что…
О. Мой. Бог. Не могу, бл*дь, поверить.
— Значит, он сказал им, что я умерла для того, чтобы получить частичный возврат денег за оставшуюся часть семестра. И сколько? Четыре тысячи долларов?
Карл неохотно выдает точную сумму.
— Не совсем... две тысячи восемьсот.
— У него миллионы в банке. Миллионы!
— Я знаю…
— Он позволил моим друзьям поверить, что я умерла ради двух тысяч долларов с мелочью?
— Я действительно пытался объяснить ему, что ты чувствуешь. Я предложил рассказать тебе, что происходит, чтобы ты могла сообщить своим друзьям, что с тобой все в порядке, но он…
— Но ему было наплевать на то, что он причинил боль мне или моим друзьям, и он сказал тебе держать рот на замке, верно?
— Что-то вроде этого.
— Боже Всемогущий.
— Прости, Элоди. Я должен был предупредить тебя заранее.
На не сгибающихся, дрожащих ногах я иду по коридору к двери в комнату 416. Мне нужно попасть в свою комнату и сесть, пока я не упала.
— Все в порядке. Это не твоя вина. Это все не твоя вина. Мой отец не должен быть таким невероятным ублюдком.
Карл нервно хихикает. Он не был тем, кто назвал моего отца невероятным ублюдком, но эти разговоры обычно записываются. Если высшее начальство узнает, что он даже присутствовал на звонке и выслушивал грязные разговоры против моего отца, он может оказаться в каком-нибудь серьезном дерьме.
— Хочешь, я скажу ему, что ты звонила? Я мог бы попытаться убедить его объяснить тебе свои действия самому?