конце комнаты.
— Вы же меня знаете, Фитц, — бурчу я. — Вы всегда безраздельно владеете моим вниманием.
Он корчит гримасу.
— Ага. Конечно.
И это весь его ответ? Видимо, он еще не пил кофе с утра. Как раз в тот момент, когда я думаю об этом, наш прославленный лидер откидывает переднюю часть своей сумки с документами, достает термос, снимает с него маленькую белую крышку и, отвинчивая пробку, наполняет комнату горьким, ароматным запахом арабики.
— И вот снова пришло это время года, ребята. Сезон штормов. С начала прошлой зимы у нас появилось много новых учеников, так что эта информация будет очень важна для них. Хотя, даже если вы были студентом здесь прошлой зимой, я все равно был бы признателен за несколько секунд вашего времени для обсуждения этого вопроса. Для вас это будет обновлением знаний.
В другом конце комнаты, сидя на желтом потертом диване под гравюрой Густава Климта «Поцелуй», Карина толкает Элоди локтем и что-то шепчет ей на ухо. В моем сознании это я наклоняюсь к ней, прижимаюсь носом к ее волосам, достаточно близко, чтобы уловить ее запах и сохранить его в памяти. Я представляю себе, как вблизи выглядит шелковистая, гладкая текстура кожи Элоди. Хотя я внимательно изучил ее изображение на электронных экранах и печатных фотографиях, но еще не держал её в своих руках и не рассматривал ее черты лично. Мне бы очень этого хотелось. Больше всего на свете я хочу, чтобы она была подо мной, вырываясь из моей хватки. Хочу увидеть её хмурое личико, ее страх. Но самое главное, хочу увидеть, в ней ложь. Ту самую, которую пытаются показать все девушки, когда их паника усиливается их желанием, и они пытаются осознать свою собственную предательскую природу.
— На случай, если вы не удосужились проверить сводку погоды на последующие двадцать четыре часа, весь штат вот-вот столкнется с сильным штормовым фронтом, — говорит Фитц. — Эти бури могут стать довольно пугающими. Удар молнии. Внезапное наводнение. К счастью для нас, мы находимся на вершине горы, так что нам не грозит опасность быть смытыми водой. Вульф-Холл, по сути, бомбоубежище. Он был построен так, чтобы выдерживать сумасшедшую погоду. Хотя ветер здесь может быть довольно коварным. Как только начнется шторм, будут действовать строгие правила. Никаких выходов за пределы территории академии. Вообще из здания выходить нельзя. Если ситуация казалась действительно опасной, бывали случаи, когда директор Харкорт считала нужным на всякий случай переселить всех в подвал. В том маловероятном случае, если нам понадобится эвакуировать объект, каждый студент должен быть в курсе установленных протоколов...
Фитц рассказывает об автобусах, которые приедут, чтобы отвезти нас вниз с горы, если будет объявлено чрезвычайное положение. Рассказывает об аварийных выходах, о первой помощи, и всей прочей фигне. Я абстрагируюсь, скучая до чертиков. Я слышал все это уже тысячу раз. А вот Элоди — нет. Она словно прикована к месту, ловит каждое слово Фитца, делает мысленные заметки на случай, если беда настигнет нас здесь, в Вульф-Холле. Какая-то странная, незнакомая часть меня хочет успокоить ее и дать понять, что беспокоиться не о чем. Остальная часть меня, та часть, с которой я близко знаком, наслаждается ее видом, вся такая робкая и озабоченная.
Мне нравится ее одежда. Ее футболка с надписью «Улыбнись, если ты умираешь внутри» — такое же клише, как на картине Климта, но она говорит мне кое-что о том, как она видит себя. Ее потертые джинсы так обтягивают, что кажется, будто их нарисовали на бедрах. Мои ладони зудят при мысли о том, как могут ощущаться ее кожа, мышцы и кости под потертым мягким денимом. Неряшливые конверсы выглядят настолько потрепанными, словно она прошла в них сотни миль. Я предпочитаю Док Мартинс, которые она обычно носит, но мне нравится, что из-за конверсов ее ноги выглядят маленькими и миниатюрными. У моей маленькой Элоди ноги, как у долбаной гейши.
— Хотя, эти предупреждения звучат пугающе, на самом деле беспокоиться не о чем. Это мой десятый год преподавания в Вульф Холле. Несколько поваленных деревьев — это самое худшее, что я когда-либо видел. Продолжайте свой день как обычно. Делайте свою работу, следите за соблюдением правил, и все будет как обычно.
Заявление Фитца не успокаивает Элоди. Наши взгляды встречаются через всю комнату, и паника в ее взгляде заставляет мой пульс участиться. Элоди хмурится, на лбу формируются складки, и я осознаю, что смотрю на нее без прикрытия моих очков, чтобы скрыть интерес.
Отвернись, Джейкоби.
Отведи взгляд.
Должен был бы, но не делаю этого. Я пойман в ловушку давлением ее взгляда на меня. Медленная, хитрая улыбка напрашивается на мое лицо, и я смягчаюсь, давая ей волю. Элоди подпрыгивает от неожиданности, как будто я только что вылил ей на голову ведро ледяной воды. В ту же секунду она отводит взгляд, и удовлетворение медленно, как смола, растекающееся по моим венам, кажется мне победой.
— Мисс Стиллуотер, с вами все в порядке? Не нужно так волноваться, — говорит Фитц. — Обещаю, все будет хорошо. Если тебя что-то беспокоит, приходи и найди меня. Я почти все время здесь, в этой комнате. Кроме того, чтобы делиться с вами великолепием лорда Байрона…
О, Фитц. Я могу читать тебя, как чертову открытую книгу.
— ...моя работа — защищать вас, ребята.
Дамиана поднимает руку вверх.
— Все из нас могут положиться на то, что вы будете нашим рыцарем в сияющих доспехах, доктор Фитцпатрик? Или ваша героическая доблесть простирается только до Элоди?
Отвращение Фитца выглядит грязнее, чем носок, в который Пакс дрочит.
— Я здесь ради всех своих учеников, Дэми. Ты хорошо осведомлена об этом. Некрасиво так говорить.
Дамиана фыркает.
— Я не могу быть не красивой, даже если постараюсь, док. Вы, тот, кто проявляет фаворитизм к новой девушке, потому что у нее есть эта невинная штучка с глазами лани, и великолепная пара сисек. Я бы сказала, что вот это некрасиво, если бы вы меня спросили.
— Я не спрашивал, и никто не спрашивал. Но спасибо тебе, как всегда, за твой ценный вклад, Дамиана. Если кто-то почувствует