Есенина. Он выполнял ту же функцию, что и В. Князев: охранял тело Есенина от осмотра любопытных.
О чем умолчал милиционер Н. М. Горбов
Вдова бывшего управляющего гостиницей «Англетер» Антонина Львовна Назарова (1903–1995) рассказывала в 1990-е годы журналистам и исследователям, что ее муж (В. М. Назаров) 27 декабря 1925 года перед уходом из гостиницы, т. е. около 20–21 часа вечера, заходил в один из номеров гостиницы к некоему Петрову. Он видел, что в номере на столе стояло пиво, и Есенин сидел с поникшей головой[275]. После этого В. М. Назаров ушел домой, но вскоре, около 22–23 часов, по телефону был срочно вызван обратно в гостиницу, где случилось какое-то несчастье.
Непонятно, вернулся ли он после вызова домой ночью или уже на следующий день[276], но утром 28 декабря его поведение в гостинице было довольно странное; когда он по требованию В. Эрлиха и Е. Устиновой открыл запертый изнутри пятый номер (ключ изнутри был вставлен в замок), то не зашел внутрь, чтобы узнать, что случилось с жильцом и почему тот не открывает на стук, а вместо этого, впустив в номер посторонних людей, сам пошел прочь, хотя именно он отвечал за порядок в гостинице.
Исследователи обстоятельств смерти Есенина справедливо предполагают, что В. М. Назаров к этому времени уже знал, что Есенин мертв, и просто разыгрывал спектакль, давая возможность посторонним людям обнаружить труп поэта. Учитывая неожиданный вызов Назарова в гостиницу поздно вечером 27 декабря, такое предположение кажется весьма правдоподобным.
В настоящее время существуют две версии гибели С. А. Есенина: самоубийство и убийство.
Свидетели самоубийства Есенина отсутствуют, поэтому эта версия изначально являлась интерпретацией, появившейся сразу при обнаружении тела 28 декабря 1925 года в № 5 гостиницы «Англетер», еще до результатов вскрытия. Сразу же после обнаружения тела управляющий гостиницей В. М. Назаров позвонил в милицию, и участковый надзиратель Н. М. Горбов прибыл в гостиницу, «согласно телефонного сообщения управляющего гостиницей граж. Назарова В. Мих., о повесившемся гражданине в номере гостиницы»[277]. Таким образом, версия самоубийства была сформулирована еще до приезда милиции и врачей и исходила от сотрудника ГПУ[278], управляющего гостиницей В. М. Назарова. Фактически никакого следствия не проводилось. Термин «повесившийся» трижды употребляется в акте Н. М. Горбова, но никаких доказательств самоубийства ни в акте, ни в следственном деле нет, есть лишь необоснованное утверждение.
То обстоятельство, что милиционер Н. М. Горбов не проводил расследование, а изначально оформлял смерть С. А. Есенина как самоубийство, становится понятным, если проанализировать его действия.
Во-первых, в акте осмотра тела и места происшествия Горбов отметил, что ему еще до прибытия на место по телефону было сообщено управляющим гостиницы В. М. Назаровым, что произошло самоубийство. С этой установкой он и приступил к работе. Он весьма небрежно описал состояние тела Есенина, указав не все имевшиеся на нем раны и повреждения.
Об осмотре тела он написал: «Прибыв на место мною был обнаружен висевший на трубе центрального отопления мужчина в следующем виде, шея затянута была не мертвой петлей, а только одной правой стороной шеи, лицо было обращено к трубе, и кистью правой руки захватился за трубу, труп висел под самым потолком[279], и ноги от пола были около 1 ½ метров, около места, где обнаруже<н> был повесившийся, лежала опрокинутая тумба, а канделябр, стоящий на ней, лежал на полу. При снятии трупа с веревки и при осмотре его было обнаружено на правой рук<е> выше локтя с ладонной стороны порез, на левой руке на кисти царапины, под глазом <зачеркнуто> левым глазом синяк, одет в серые брюки, ночную белую рубашку, черные носки и черные лакированные туфли».
Раны на лице Есенина (воронкообразное углубление под правой бровью, «стерженьковое» углубление в области внутреннего угла правого глаза и косая вмятина, проходящая через переносицу и нижнюю часть лба над левым глазом) не указаны вовсе, хотя это первое, что бросается в глаза на фотографиях мертвого Есенина, упомянут только синяк под левым глазом.
Ничего не сказано о странгуляционной борозде на шее, хотя, по инструкции, милиционер на месте происшествия должен был провести ее «наружный осмотр на трупе, каковой выявляет только внешние свойства борозды»[280]. Горбов обязан был обследовать: петли и узлы, расположение узла у шеи или головы, странгуляционную борозду, место расположения узла[281]. Не отмечено, в каком месте веревка была привязана к трубе отопления, мог ли Есенин достать до этого места. «При обследовании петли и узлов указывается положение ее на шее, место располо-жения узла; далее описываются свойство и особенности петли и узла, и особенно надо не забыть до снятия петли с шеи обследовать расположение узла. Этот последний по снятии трупа с петли может изменить свое положение»[282]. Ничего этого Горбов не сделал.
Раны на руках описаны им очень выборочно: порез выше локтя на правой руке и царапины около кисти левой руки. Между прочим, длина этого пореза на правой руке составляла 4 см. Глубина пореза не указывалась, но в газетной заметке по этому поводу утверждалось: «на левой руке было несколько царапин, а на правой выше локтя — глубокий порез, сделанный лезвием от бритвы. Очевидно, Есенин пытался перерезать себе сухожилие»[283]. В то же время у Горбова не отмечено ранение, отчетливо наблюдаемое на внешней стороне правой руки Есенина, представлявшее собой содранный обширный лоскут кожи, собранный и смятый в верхней части раны.
В акте Горбова нет никаких сведений об осмотре одежды, о ее состоянии, не указано, имеются ли на ней какие-нибудь разрывы, разрезы, следы крови и т. д.
Тщательный осмотр тела мог либо подтвердить, либо опровергнуть версию самоубийства. Так, обследуя раны на лице и руках Есенина, он должен был обратить внимание на отсутствие крови. Если Есенин, согласно официальной версии, сначала пытался перерезать себе вены, а потом повесился, то неизбежно возникают вопросы: зачем он (будучи правшой) резал сухожилие выше локтя правой руки, ведь вены обычно режут в районе кисти? Зачем он нанес себе рану на внешней стороне правой руки, срезав большой кусок кожи? И главное: куда делась кровь от этих ран? Если это прижизненные раны, даже если Есенин смыл кровь перед повешением, все равно кровотечение должно было некоторое время еще продолжаться во время повешения и некоторое время после него. Отсутствие крови указывает либо на то, что она была смыта убийцами после смерти Есенина, либо на посмертное ранение, нанесенное в промежуток между смертью Есенина и повешением его тела. И в том и в другом случае — это свидетельство убийства.
По-видимому, не случайно Н. М. Горбов не упоминает об отсутствии крови вокруг ран на лице и на руках. Отсутствие крови разрушает версию самоубийства.