Читать интересную книгу Приключения Филиппа в его странствованиях по свету - Уильям Теккерей

Загляните въ эту тёмную, торжественную, довольно мало, но изящно меблированную гостиную въ Бонашской улицѣ, и въ эту маленькую зрительную трубку вы можете видѣть нѣсколько премилыхъ группъ, разговаривающихъ въ разное время дня. Послѣ завтрака, пока еще рано ѣхать кататься въ паркъ, въ гостиную входитъ бѣлокурый молодой человѣкъ съ большими ногами и широкой грудью, безъ перчатокъ, и длинными каштановыми усами, повиснувшими на широкій воротничокъ и — долженъ ли я признаться, что отъ него сильно несетъ сигарою? Онъ начинаетъ громко высказывать своё мнѣніе о вчерашнемъ памфлетѣ, или о вчерашней поэмѣ, или о скандалѣ, случившемся на прошлой недѣлѣ, или объ италіянцѣ съ обезьяной, кривлявшейся на улицѣ — словомъ, о чомъ бы то ни было, что занимаетъ его мысли въ эту минуту. Если у Филиппа былъ дурной обѣдъ вчера (и онъ неравно вспомнитъ объ этомъ), онъ ворчитъ, сердится и бранитъ самымъ гнуснымъ образомъ повара, слугъ, эконома, весь комитетъ, всё общество того клуба, гдѣ онъ обѣдалъ. Если Филиппъ встрѣтитъ дѣвочку, играющую на органѣ, съ хорошенькими глазками и обезьяной на улицѣ, онъ смѣялся, удивлялся обезьянѣ, качалъ головою, напѣвалъ подъ мотивъ органа, нашолъ, что у дѣвочки самые чудные глаза, какіе когда-либо случалось ему видѣть, и что отецъ у нея, вѣроятно какой-нибудь альпійскій мошенникъ, продавшій свою дочь аферисту, который, съ своей стороны, продалъ её въ Англію. Если ему приходится разсуждать о поэмѣ, памфлетѣ, журнальной статьѣ, то она непремѣнно написана или величайшимъ геніемъ или самымъ величайшимъ дураномъ, когда-либо существовавшемъ на свѣтѣ. Можетъ ли онъ писать? Въ этой юдоли слёзъ, въ которой мы обитаемъ, не найдётся другого подобнаго идіота. Или видали вы поэмы Доббинса? Агесса, помяните моё слово въ Доббинсѣ есть геніальность, которая покажетъ современемъ то, что я всегда предполагалъ, то, что я всегда воображалъ возможнымъ, и всякій, кто не согласится съ этимъ, лгунъ, злой негодяй; а свѣтъ полонъ людьми, которые никогда не отдаютъ справедливости другому; а я клянусь, что узнавать и чувствовать достоинство въ поэзіи, живописи, музыкѣ, въ пляскѣ на канатѣ, въ чемъ бы то ни было, есть величайшій восторгъ и радость моей жизни. Я говорю… О чемъ бишь я говорилъ?

— Вы говорили, Филиппъ, что вы любите признавать достоинство во всѣхъ, сказала кроткая Агнеса:- а я то же думаю.

— Да! кричитъ Филь, тряхнувъ своими бѣлокурыми кудрями, — я думаю, что я люблю. Слава Богу, я это люблю. Я знаю людей, которые могутъ дѣлать многое, даже всё лучше меня.

— О Филиппъ! говоритъ со вздохомъ Агнеса.

— Но я ненавижу ихъ за это.

— Вы никого невавидите, сэръ. Вы слишкомъ великодушны.

— Можете вы вообразить, чтобы Филиппъ ненавидѣлъ кого-нибудь, мама?

Мама пишетъ:

«Мистеръ и мистриссъ Тальботъ Туисденъ просятъ адмирала и мистриссъ Дэвисъ Локеръ сдѣлать имъ честь пожаловать на обѣдъ въ четверкъ сего…»

— Что такое, Филиппъ? говоритъ мама, поднимая глаза съ своей записки:- Филиппъ ненавиделъ кого-нибудь! Филиппъ! У насъ небольшой обѣдъ 24. Мы попросимъ отца твоего обѣдать. Намъ нельзя приглашать слишкомъ много родныхъ. Приходите послѣ, пожалуйста.

— Хорошо, тетушка, говорилъ прямодушный Филь;- я приду, если вы и кузины этого желаете. Вы знаете, чай не по моей части, и обѣды-то я люблю только по моему вкусу и съ…

— И съ вашей противной компаніей, сэръ?

— Ну да! говоритъ султанъ Филиппъ, разваливаясь и чванясь на диванѣ:- я люблю и свои удобства и свою свободу.

— Ахъ, Филиппъ! вы становитесь всё большимъ эгоистомъ каждый день… то-есть я говорю о всѣхъ мужчинахъ вообще, сказала со вздохомъ Агнесса.

Вы угадаете, что мама выйдетъ изъ комнаты въ эту минуту. Она такъ довѣряетъ милому Филиппу и своимъ милымъ дочерямъ, что иногда уходитъ изъ комнаты, когда Агнеса и Филь сидятъ вдвоёмъ. Она, пожалуй, оставитъ Рувима, старшаго сына, съ своими дочерьми, но мой бѣдный младшій сынъ Іосифъ, если ты предполагаешь, что она уйдётъ изъ комнаты и оставитъ тебя одного — о мой милый! ужь лучше тебѣ прямо броситься въ колодезь! Мама, я говорю, ушла наконецъ изъ комнаты съ совершенной кротостью, съ спокойной граціей и серьёзностью, и спустилась съ лѣстницы не слышнѣе тѣни, скользящей по полинялому ковру — мама ушла, я говорю внизъ, и съ самыми приличными манерами мучитъ буфетчика среди его бутылокъ — терзаетъ ключницу среди ея банокъ съ вареньемъ, смотритъ на три холодныя котлетки въ кладовой — и такъ пристально не спускаетъ глазъ съ судомойки, что бѣдняжка наконецъ воображаетъ ужь не догадалась ли, что она отдала нищему кусокъ ветчины. Несчастная служанка, гладившая воротнички и разныя разности, съ трепетомъ отвѣшиваетъ барынѣ поклонъ и ускользаетъ съ своими воротничками, а между тѣмъ наши дѣвушка и юноша болтаютъ себѣ въ гостиной.

О чомъ? Обо всёмъ, о чомъ Филиппу вздумается говорятъ. Здѣсь некому ему противорѣчить, кромѣ его самого, но его хорошенькая слушательница увѣряетъ, что онъ вовсе не противорѣчилъ самому себѣ. Онъ декламируетъ свои любимыя поэмы.

— Чудесно! Пожалуйста, Филиппъ прочитайте что-нибудь изъ Вальтеръ-Скотта! Онъ, какъ вы говорите, самый свѣжій, самый энергическій, самый добрый изъ поэтическихъ писателей — не первоклассный, конечно; онъ написалъ много чепухи, какъ вы называете это такъ смѣшно, но вѣдь это случалось и съ Уордсуортомъ, хотя онъ былъ величайшій геній и доходилъ иногда до самыхъ крайнихъ предѣловъ высокой поэзіи; но теперь, когда вы замѣтили это, я должна признаться, что онъ часто ужасъ какъ скученъ и я непремѣнно заснула бы, слушая Прогулку [26], еслибы вы не читали такъ мило. Вы думаете, что новые композиторы совсѣмъ не такъ хороши, какъ старые, и любите старинную игру мамаши на фортепіано. Да, Филиппъ, она восхитительно играетъ, такъ изящно, такъ женственно! Ахъ, Филиппъ! вдругъ продолжаетъ Агнеса: — я боюсь, что теперь всѣ молодые люди любятъ сильныя ощущенія. Когда вы остепенитесь, сэръ?

— И буду ходить въ должность каждый день, какъ дядюшка и кузенъ; читать газету про три часа сряду и бѣгать къ вамъ?

— А что жь такое, сэръ! это должно быть недурное удовольствіе? говоритъ одна изъ дѣвицъ,

— Какой я неловкій! Я вѣчно наступаю ногой на что-нибудь или на кого-нибудь! вскрикиваетъ Филь.

— Вы должны приходить къ намъ и мы выучимъ васъ плясать какъ медвѣдь, говоритъ кроткая Агнеса, улыбаясь ему.

И всегда, когда Филиппъ бываетъ въ Бонашской улицѣ, Агнеса слушаетъ его ласково, кротко, нѣжно и дружелюбно. Сердце ея забьётся сильнѣе, когда она услышитъ топотъ его лошади въ тихой улицѣ; оно забьётся слабѣе, когда настаётъ ежедневная горесть разставанія. Бланшъ и Агнеса не очень страстно любятъ другъ друга. Еслибы я могъ разсказать, какъ эти двѣ овечки бодаются — какъ онѣ ссорятся между собою — но онѣ также имѣютъ и секреты между собой. Во время визита Филя дѣвушки остаются вмѣстѣ, вы понимаете, или мама сидитъ съ молодыми людьми. Къ мистриссъ Туисденъ могутъ пріѣхать какія-нибудь пріятельницы, и тогда маменьки перешептываются между собою, глядя на кузеновъ съ значительнымъ видомъ.

— Бѣдный сирота! скажетъ мама своей пріятельницѣ: — я ему всё равно что мать послѣ смерти моей милой сестры. У него дома такъ пусто, а у насъ такъ весело, такъ дружелюбно! Между кузенами есть и кроткость, и нѣжное уваженіе, и полное довѣріе — можетъ бытъ современемъ, будутъ еще болѣе тѣсныя связи; но вы понимаете, милая мистриссъ Мачамъ, что между ними помолвки еще не можетъ быть. Онъ горячъ, пылокъ и неостороженъ, какъ мы знаемъ это всѣ. Она еще не довольно видѣла свѣтъ, она еще не увѣрена въ себѣ, бѣдняжечка, слѣдовательно необходимо принять всѣ предосторожности, не должно быть ни помолвки, ни переписки между ними. Моя милая Агнеса никогда не приглашаетъ его обѣдать письменно, не показавъ своей записки мнѣ или отцу. Мои милыя дочери уважаютъ сами себя.

— Разумѣется, моя милая мистриссъ Туисденъ, обѣ онѣ превосходно держатъ себя. Какія милочки! Агнеса, вы прехорошенькая сегодня. Ахъ, Роза, дитя мое! я желала бы, чтобы у тебя былъ цвѣтъ лица милой Бланшъ!

— Не ужасно ли заманивать этого бѣднаго мальчика, пока Мистеръ Улькомъ, не рѣшился еще сдѣлать предложенія? говоритъ милая мистриссъ Мачамъ своей дочери, садясь въ свою коляску. — Вотъ онъ! это его экипажъ. Марія Туисденъ прехитрая женщина — ей-Богу!

— Какъ это странно, мама, что beau cousin и капитанъ Улькомъ такъ часто бываютъ у Туисденовъ и никогда не встрѣчаются! замѣчаетъ ingénue.

— Они могли бы поссориться, еслибы встрѣчались. Говорятъ, что молодой мистеръ Фирминъ очень придирчивъ и запальчивъ, говоритъ мама.

— Но вамъ же ихъ держатъ врознь?

— Случай, моя милая! просто случай! говоритъ мама.

И онѣ соглашаются, что это случай, и дѣлаютъ видъ будто вѣрятъ одна другой. И дочь и мать знаютъ подробно состояніе Улькома, знаютъ состояніе Филиппа и его надежды; онѣ знаютъ всё о всѣхъ молодыхъ людяхъ въ Лондонѣ. Дочь мистриссъ Мачамъ ловила капитана Улькома въ прошломъ году въ Шотландіи, въ Лох-Гукеѣ, и погналась за нимъ въ Парижъ; онѣ чуть не стали на колѣна передъ лэди Бэнбёри, когда услыхали о театральномъ представленіи въ ея замкѣ и преслѣдовали этого человѣка до того, что онъ принуждёнъ былъ говорить.