— Бывало… Так ведь я тут стою, а та парадная уж сама собой…
— После того как тело вынесли, закрывали квартиру вы.
— А кому же еще?
— Укажите барышню, которой подарили подобранный букет.
Медников не знал, что и подумать. Ведь аккуратно вынес, и пристав не заметил. Откуда же этот, усатый, прознал? И что теперь за это будет? Узнает домовладелец — погонят ведь в шею и спасибо за беспорочную службу не скажут. Вот попал-то на ровном месте! И чего сунулся? Прямо как наваждение: рука сама к такой красоте потянулась. Вот теперь отольется ему…
— Не стоит беспокоиться, мы никому не скажем, — доверительно обещал Родион. — Ваша дама сердца тут ни при чем. Нам надо осмотреть букет. И оставим ее в покое.
Горестно вздохнув, швейцар назвал адрес. И показал направление: тут сразу, за поворотом Бассейной. Второй подвал от угла.
Через два шага Лебедев догнал Ванзарова. Все-таки шаги у него куда значительней.
— Каким образом? — спросил он.
— Немного колдовства, не иначе…
— Сейчас узнаете силу моего колдовства…
— Аполлон Григорьевич, все же очевидно. Вы описывали огромный красивый букет. Швейцар закрывает квартиру, видит цветы. Что он думает? Наверняка: все равно погибнут. Следующая мысль: отчего бы не сделать роскошный подарок даме сердца. Все очевидно.
— Откуда узнали про его барышню?
— Здоровый сильный мужчина, видный и усатый, на пальце нет обручального кольца. Какой из этого вывод?
— М-да, очевидно… — сказал Аполлон Григорьевич, невольно посмотрев на свой безымянный.
Они шли быстро.
В некотором отдалении следовала жутко таинственная тень.
* * *
С раннего утра Анфиса стояла у корыта. Как назло, свалилось столько работы, что и спину не разогнуть. Дородная деваха, приехавшая из Костромской губернии, могла трудиться от зари и до зари, усталости не чуя. Но и она нынче упарилась. Гора постельного белья стояла нетронутой, а ей накидали три сетки с мужскими сорочками, сетку с дамским бельем и еще скатертей штук пять. И все надо к завтрашнему. Хоть ночь работай. И никому дела нет, как она устала, от корыта головы не поднять.
Жалуясь на судьбу, Анфиса драила наволочку об стиральную доску. Как вдруг из жаркого пара выступили две фигуры. Анфиса стряхнула мыльные руки и приняла грозный вид. Если еще навалят стирки — ни за что не возьмет. Ни за какие деньги. Как бы ни просили. Присмотревшись, она приметила чемоданчик кожаный и пустые руки в перчатках. Никаких мешков с грязным бельем.
Господа выглядели солидно, одеты чисто. Забавно, что разного роста.
Тот, что пониже, улыбнулся всеми усами и сказал:
— Слышали, вам, Анфиса, дружок ваш из «Гнезда» редкий подарочек преподнес.
Голос у молодого, как определила Анфиса, был приятный, как медовый. Так и заползал в женскую душу.
— Так мы с приятелем поспорили: сколько в нем цветочков — двадцать или тридцать?
Анфиса даже улыбнулась: экими глупостями господа балуются. Что ж, ей не жалко. Такую красоту Мишка притащил, все товарки обзавидовались. А где взял, не ее дело. Анфиса с гордым видом указала на подарок, что пристроила в большое ведро.
— Ба! Дак здесь не меньше полусотни! — восхитился молодой.
А то как же! Мишка дрянь не подарит. Даже если и украл.
— А позвольте узнать, где бумажечки от букета? — спросил Родион.
— На что вам? — спросила Анфиса.
— Только одним глазком взглянем и назад отдадим. Очень любопытно!
Молодой господин был столь мил и чуток глуповат, что Анфиса сжалилась. Обтерев руки о фартук, залезла на верхнюю полку и достала бережно сложенную бумажку. Но из рук драгоценность не выпустила. Мало ли что.
Девушку понять можно: такая прелесть. По белому полю шли золотые волны, разделенные хитро сплетенным вензелем, в котором буковка «R» змейкой оплетала «S», а между ними завивался «&».
— Цветочная лавка довольно известная.
— Еще как! — буркнул Лебедев. — Пойдемте, а то как в бане. Упарился уже.
И господа растаяли в облаках пара. Так что Анфисе почудилось, будто их и не было вовсе. Зато коварная тень не отставала от них и на улице.
* * *
Юличка проснулась в самом скверном расположении духа. Сны беспокойные, бок покалывал, во рту от вчерашнего вина остался неприятный осадок. Но куда сильнее беспокоили разговоры о каком-то типе, что убивает невинных барышень. Она никак не могла отделаться от чувства, будто теперь и до нее доберутся. И хоть Он говорил, что страхи неуместны, главное — не открывать никому чужому, Юличка всю ночь проворочалась от беспокойных мыслей.
Ее жизнь только что обрела такие замечательные качества, о каких она и мечтать не могла. Юличка наслаждалась отличной квартирой, шкафом, полным новых, нарядных платьев, дорогими украшениями и духами. Всего этого она так жадно хотела, и вот получила полной пригоршней.
Неужели найдется кто-то, кто отнимет у нее все это вместе с жизнью?
Она ведь никому зла не делала. Она милая, добрая и приветливая. Кто может поднять руку на такую очаровательную барышню? Это каким надо быть злодеем. Это даже помыслить невозможно. Надо совсем не иметь сердца, чтобы желать убить ее, всю такую прекрасную.
Да и как это мерзко — убивать. Он говорил, что барышень вешали. И откуда только узнал? Юличка невольно притронулась к горлу. Фу, как гадко! Она стала трясти пальцами, будто налипла грязь. Мамаша всегда говорила: не показывай на себе, плохая примета. Юличка в приметы не особо верила, но живо вообразила, как будет болтаться и голые ноги торчат. Мерзость!
В той, прошлой жизни, что навсегда закончилась, она имела дело с разной грязью и кровью и не боялась ничего. Но это все касалось других людей, не ее. Когда же она представила себя в петле, и как потом будут вынимать ее холодную, окоченевшую, и как пьяный доктор будет вскрывать на железном столе… О нет! Все эти картины, которые она много раз видела, теперь показались особенно ужасными. Потому что угрожали приятному уюту жизни.
Соскочив с кровати, Юличка накинула прозрачный пеньюар и решила, что ни за что не позволит себя убить. Будет драться изо всех сил, еще пожалеют, что на нее покусились. Он тоже хорош — напугал, и в кусты. Нет чтобы предложить поехать с ней в Ниццу или Париж пораньше, пока злодея не поймают. Все они, мужчины…
Размышления были прерваны звонком. Казавшимся резким и настойчивым. Словно колокольчик из бронзового стал чугунным.
Юличка поежилась, как от озноба. Кто бы это мог быть? Он не может, слишком рано. Кто же это? Звонок повторился.
На цыпочках она подошла к двери и спросила:
— Кто там?
— Откройте, барышня, вам посылка.
* * *
Цветочный магазин «Ремпен и сыновья» знаменит не только на всю Большую Морскую улицу. Вся столица знает, что здесь самые свежие цветы из загородных оранжерей, самые умелые составители букетов и самые заоблачные цены. Зато букет «от Ремпена» говорил девушке о самых серьезных намерениях. Просто так не будешь деньги выбрасывать, если намерения несерьезные. Впрочем, знаменитые букеты дарились не только будущим невестам. Их принимали любовницы, а также жены, сестры и дочки, бабушки и тетушки, просто супруги влиятельных чиновников. Букет «от Ремпена» значил куда больше слов. Это был символ исключительного отношения. Куда уж тут мелочиться.
С недавних пор Аполлон Григорьевич и сам заказывал здесь «растения», как он ласково называл вязанки исключительных роз. А потому счел за лучшее держаться за спиной Ванзарова, чуть-чуть скрывая лицо. Мало ли, какие вопросы вдруг вылезут по глупости: «Что-то вы нас забыли?» или: «Вам как обычно-с — тридцать алых?» Ну и тому подобное. Красней потом как роза.
Приказчик Терлецкий умел поддержать честь постоянных клиентов. Лебедева встретил ровно такой кивок, как и совершенно незнакомое лицо с воронеными усами.
— Чем могу служить, господа? — спросил он так доверительно, словно гостям здесь позволялось требовать, что угодно, хоть «взвесте-ка нам фунт ананасов», хоть «налейте водки!».
Угадав мечту приказчика исполнить любой каприз, молодое усатое лицо спросило:
— Вечером четвертого февраля был сделан заказ: доставить букет утром пятого.
— У нас постоянно заказы, всех не упомнишь, — ответил приказчик.
— Букет очень большой, на пятьдесят роз плюс оформление. Доставка в меблированные комнаты «Дворянское гнездо». Угол Литейного и Бассейной улицы.
Лицо Терлецкого хранило маску приятного равнодушия.
— Возможно. Так что вам угодно?
— Мне угодно, чтобы вы назвали заказчика этого букета, — сказал Родион, улыбаясь приятнейшим образом. — Он ваш постоянный и ценный заказчик, скорее всего, отпускаете ему в кредит. Меня интересует его фамилия, и только.
— Это невозможно, — в ответ улыбнулся Терлецкий. — Мы не раскрываем имен своих клиентов. Наша репутация превыше всего.