Мне тяжело. Мне очень тяжело.
«Папа, папа – говорю я себе, произнося молитву в десятый раз. – Папа, скажи, мне нужно врать? Забыть вас? Стать кем-то другим? Скажи мне, папа! Врать?»
«Да – отвечает папа. – Ты все время врешь. Ты уже не маленькая Тата. Ты – Таня Петренко. Таня Петренко смелая! Она борется за свою жизнь! Она строит свое будущее!»
«Папа, – говорю я, – ты и мама хотите, чтобы я стала девочкой этой лицемерной толстухи? Она хочет, чтобы я называла ее мамой! Как я могу?! Вы понимаете, что она от меня хочет?! Папа, мама, не оставляйте меня опять в чужих руках. Я прошу вас!»
Я снова плачу.
– Почему ты плачешь, малышка? Ты растрогалась? Святая! Святая!
Она обращается к матери этого куска мяса, которого она держит в руках:
– Я говорила тебе! Наша Таня святая! Знаешь, я возьму ее к себе домой, когда она выздоровеет. Я буду ее мамой! – заканчивает она с гордостью.
– Иди сюда, мне кажется, что у меня кровь пошла! Иди ко мне!
– Перестань заниматься этой больной девочкой! Держи ребенка! Я не хочу, чтобы она его трогала! Кто знает, какие у нее болезни!
Я отворачиваюсь к стене, единственный способ избавиться от этих людей.
Я тихо плачу.
19.
Обычное утро. Анюта спит. Я выползаю из комнаты. Держусь за стену. Я не могу держать равновесие. Но у меня есть туфли! С гордостью я говорю себе: у меня есть туфли!
Я подхожу к ванной комнате. Вода до боли холодная. Снаружи лето, а вода как лед. Может, мне это кажется? Я смотрю на свои пальцы. Они освободились от коричневой корки, но они красные и распухшие. Я сжимаю руку, подставляю ее под кран и брызгаю водой на лицо. Это приятно. Это приятно. У меня нет мыла, но оно мне не нужно. С чего это вдруг, мыло?
–Таня, Таня!
Голос моей няни.
– Лицо надо мыть с мылом! Сколько раз тебе повторять? Ты никогда не делаешь того, что тебе говорят.
Где ты, моя няня? Где ты?
Опять слезы. Что со мной происходит? Немного воды и я уже плачу как дура.
Я мокрая выхожу. Кран разбрызгал повсюду воду, и я стала мокрой.
– Что ты сделала? – говорит сестра Вера. – Что ты наделала? Зашла умыться и пролила воду на себя. У нас нет сменной одежды! Высохнешь так.
– Простите, сестра Вера. Может у вас есть полотенце?
– Ого! Полотенце барышне захотелось! Где я тебе найду полотенце? Мы давно уже забыли о таких вещах.
– Они тоже «усохли» в кладовой? – говорю я с большой наивностью. – И мыло «усохло», как говорит кладовщик?
Вера рассмеялась.
– Танечка, ты смешная! Ты все схватываешь! У нас все «усыхает» в кладовой.
– Вера, скажите, можно мне поговорить с Людмилой Александровной? Мне очень нужно с ней поговорить.
– О чем тебе с ней разговаривать? Ты сегодня очень важная.
– Вера, не смейтесь надо мной. Я хочу узнать, когда я должна покинуть больницу.
Вера изменилась в лице. Она стала серьезной.
– Я позову тебя – отвечает сестра несмотря мне в глаза.
Через час в палату зашла Людмила Александровна.
– Танечка, ты меня звала?
– Я хочу задать вам несколько вопросов. Это касается моего будущего.
Я посмотрела на роженицу, она смотрит на нас с интересом. Людмила Александровна понимает намек.
– Пойдем, девочка. Я отведу тебя в кабинет врачей. Там мы сможем посидеть в тишине, и я приготовлю тебе чай. Тот чай, который нам оставил офицер.
Мы выходим из комнаты. Людмила Александровна крепко меня обнимает и почти несет до кабинета врачей.
– Какая прелесть! Кресла, диваны, стеклянный шкаф с книгами! Как в кабинете моего папы! Знаете, Людмила Александровна, мой папа разрешал мне читать все книги, даже Эмиля Золя. Вы знаете, я все поняла. Я ничего у папы не спрашивала. Но я хотела с вами поговорить о другом. Я хотела спросить, когда вы меня выкинете из больницы, и куда я пойду? Я обязана идти к толстой акушерке?
Тишина.
– Я налью тебе чаю и дам печенье доброго доктора.
– Вы поняли, что он был хорошим? В начале вы думали, что он шпион.
– Нет, мы поговорили, и я поняла его шаткое положение.
– Он рассказал вам все? Про Бухарест? Про его детей? Он рассказал вам о том, что он хочет сбежать?
– Нет, такого он мне не говорил. Но я поняла это из вопросов, которые задавал начальник полиции. Ты знаешь, «Плутоньер», известный своими пышными усами.
– Доктор говорил с вами обо мне?
– Нет. Что вдруг о тебе? Он ничего о тебе не знает.
– Это хорошо. Знаете, он от страха может ляпнуть всякие глупости.
– Да я знаю, но это тебя не касалось. Ты выйдешь из больницы, когда сможешь как следует ходить. И твои руки перестанут тебе мешать. Я думаю, это произойдет в августе, ты согласна?
– Да – отвечаю. – Да. Я не могу оставаться в больнице навсегда. Но у меня есть проблема.
– Снова «проблема»?! Танюша, ты взрослеешь слишком быстро.
– Правда, я уже взрослая. Но куда я пойду?
– Танечка, мы отпустим тебя только в то место, где тебе будет хорошо. Мы не хотим, чтобы ты была от нас далеко. Мы любим тебя. Кроме этого, иногда ты нам понадобишься для перевода. Плутоньер спрашивал меня, сможешь ли ты придти в полицию, чтобы перевести ему некоторые бумаги.
– Людмила Александровна, как же я смогу ему перевести?! Я маленькая девочка, я не знаю важных и сложных слов. Я всего-то один год учила этот язык. Читать, писать и необходимые слова для ежедневного общения. Еще немного грамматики и все.
– Не скромничай. Я знаю, что ты знаешь намного больше этого.
–Но я не хочу идти в полицию. Я боюсь.
–Бояться нечего. Тебя там все любят.
– Но где я буду жить? Я не хочу идти к этой акушерке! Она глупая и красная. И она никогда не говорит правду. Она даже богу врет.
Людмила Александровна рассмеялась.
– Какое описание! Я преклоняюсь перед тобой. Ты всегда знаешь, как сказать то, что ты чувствуешь.
И шепотом добавила:
– Смотри, Танюша, я не могу взять тебя к себе, как бы я не хотела. Элли тебя очень не любит. Очень. Она ревнует. Ее отец на фронте, и она боится, что он погиб. Мы не получаю от него писем. Мы очень волнуемся. Я не хочу лишних ссор с Элли. У меня не получается убедить ее хорошо к тебе относиться. Она ревнует.
– Но это же смешно, завидовать мне. У меня ничего нет. У меня нет родителей, родственников, у меня почти нет ног. У нее есть мама, бабушка, теплый дом и горячая еда. А что у меня есть? Еда, которую она соизволяет приносить мне. Да и это делает с нескрываемой ненавистью. Еда, которую я делю с несчастной Анютой. Подумайте, какое же это соперничество? Я не хочу оставаться у вас навсегда, только до конца войны. В любом другом месте я буду несчастна. У меня есть идея! Вы можете устроить меня на должность переводчика в больнице?
Я заметила слезы в голубых глазах этой хорошей и доброй женщины.
– Ты слишком маленькая для такой важной должности. Никто не даст согласия. Мы, с Софьей Федоровной, говорили об этом и не раз. Ничего нельзя поделать. Есть только один выход… согласиться пойти к акушерке и позволить ей себя любить, как дочь. Она об этом мечтает. Девочка, перебори отвращение к этой милой женщине, которое ты испытываешь из-за ее грубости, наивности и ее желания, чтобы ты звала ее «мама». Я понимаю, что это тебе сложнее всего. У меня нечего больше добавить.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});